— Отец! — вскричал Жюль. — УНИМО все может! Ты читал „Солярис“ поляка Лема? — и он погладил страницы. — Прелесть, просто удивительно, почему сегодня не переиздают такие роскошные вещи. Садись, я заказал метаксу, саке, мандаринелло — древние напитки, которые говорят за себя, если только сумеешь оценить их по достоинству!
Отец кивнул. Жюль оставался все таким же библиофилом, совершенно непрактичным, как говорится, не от мира сего. Нашел, что пожелать от УНИМО: Лема и мандаринелло! Хоть бы пил, как люди, но ведь и этому не научился, упивается ароматами, красками и оттенками вкуса, будто стихия алкоголя — в этом! Хенек решил заглянуть и ко второму сыну.
Хорхе с детским выражением лица, как у полузабытого Клейста, лежал, застигнутый сном врасплох на груде костюмов. По крою сразу можно было догадаться, что все они выполнены по его моделям. Мебель была новехонькая, яркий торшер напоминал застывший водопад. Хорхе увлекался дизайном, у них с Джорданом была общая страсть — уют и всякие новинки, пусть это даже оливковое мыло или ортопедические стельки, и потому старик питал к младшему сыну особую слабость. Все эти годы, когда ждали появления УНИМО, Джордан лелеял тайную мысль роскошно обставить свой дом, на что он никак не мог выделить время из-за служебной занятости и склонности к мечтаниям.
— Согласно только что произведенным подсчетам, — раздался металлический голос, — услугами УНИМО уже воспользовались два миллиарда пятьсот восемьдесят девять миллионов семьсот семьдесят тысяч девятьсот двадцать один человек! Трудно передать радость его создателей, так как армия потребителей постоянно растет!
— Шуточное ли дело, — воскликнул Хенек. — Вот что значит настоящий Универсальный Модификатор! Что пожелаешь, то и даст!
Хорхе заворочался на груде костюмов.
— Спи, спи, — успокоил его Хенек. — Сон придаст тебе сил, и ты еще возьмешь свое от УНИМО. В твоем возрасте я предпочитал толковать о романтизме, считая, что УНИМО — недостижимая мечта. Но теперь я свое наверстаю! Сторицей верну себе то, что судьба отняла у меня!
Окрыленный, он побежал к себе в комнату, где его застало очередное сообщение:
— Напоминаем нашим клиентам, что все ненужные вещи, все, что вы опробовали и хотите сменить на свежие модификации, просим возвращать через дверцу в вашем доме. Давайте беречь каждую крупицу сырья для нашего великого благодетеля!
„В сложившейся обстановке никто не придет на мои лекции, — решил Джордан. — А потому — за дело! Посмотрим, на что мы с УНИМО способны!“ — Он весь трепетал в предчувствии великих событий, и ему казалось, что все внутри у него клокочет в каком-то лихорадочно ритме.
— Черт возьми! Может, это проклятое кукареку выбило меня из колеи? А ведь можно было заказать будильник с соловьиной трелью!
Он лег снова, погрузившись в мечты. Нежно пропел новый будильник. Но опять что-то привело его в раздражение, что-то мелкое, незначительное, но не менее досадное, чем кожура персика, прилипшая к небу.
— А зачем мне, в сущности, соловей? Не в лесу ведь! Да и откуда взяться лесу, все леса давно переработаны во чреве УНИМО! Соловей — пережиток прошлого. Нужна более современная мелодия.
Третий будильник взорвался грохотом космодрома. Литератор представил себе, как обнимает он взором возрожденную к новой жизни колыбель человечества. Вся природа перемолота в сырьевых колоссах, густо усеявших заасфальтированную ширь планеты. Кто знает, может, теперь и памятники архитектуры включат в производственный баланс, чтобы УНИМО сотворила новые памятники, отвечающие мечте современного человека.
— Того и гляди, какой-нибудь маньяк уговорит Модификатора восстановить прежнюю природу, — Хенек почесал в затылке. — В конце концов, что тут такого, ведь это будет спроектированная природа, более рациональная, более совершенная. Люди будут как боги, как сказал Уэллс. Хотя лично я не вижу особого смысла реставрировать природу. Какие-то там пригорки, тенистые полянки, никчемные цветочки — кому все это нужно? Все, что мы когда-то взяли у природы, УНИМО вернет нам гораздо более совершенным, целесообразным, рациональным. УНИМО может сплошь покрыть планету цветами: понюхаешь, поставишь пеструю веточку в вазу или заложишь ею любимый роман, попользуешься, а потом — обратно в утилизатор, чтобы цивилизация развивалась дальше. Теперь мы и камни можем превращать в воду, и вообще для нас нет никаких преград!
И вдруг его осенила парадоксальная идея:
— Хочу стать Гомером! Раскрыть все загадки, связанные с его именем, хочу, чтобы сердце мое наполнилось эллинской гармонией.
— УНИМО вас поняло, — тут же реагировали где-то под Гималаями, — но мы пока еще не можем менять внешний облик людей. Пожелайте что-нибудь другое!
— Мошенник! — возмутился Джордан. — Что же ты умеешь?
Решив, что час исполнения и этого желания все же не за горами, и понемногу успокоившись, Джордан стал снова возиться с будильником. Но каждый раз что-нибудь не удовлетворяло его взыскательное воображение, что-нибудь да раздражало его. Он перепробовал десятка два моделей, причем последний дребезжал, как древняя пишущая машинка, и наконец возмущенно крикнул в дверцу УНИМО:
— Возьми сам придумай что-нибудь! Ведь ты же гений всех времен, а вот мне, Джордану Хенеку, угодить не можешь, я для тебя — загадка! — И тут его в очередной раз осенило. — Я лягу, а ты меня позовешь. И запомни, без идиотских будильников, пусть сам УНИМО подумает конкретно обо мне, ясно?
— Сначала информация, — упрямо отозвалась установка. — Очень скоро УНИМО сможет придавать потребителю облик известной личности прошлого. Просим сменить заявки подобного рода другими, в ходе выполнения которых УНИМО сможет набрать мощность для осуществления и этих ваших желаний.
Потом механизм величественным голосом прохрипел :
— Джордан Хенек, проснись! Джордан Хенек, проснись!
— Ага, это уже совсем иное дело! — радостно вскочил доктор. — Внушает респект. Как приятно услышать свое имя от такого чуда! Обретаешь вес в собственных глазах, проникаешься большим уважением к себе! Интересно, а мое имя слышно было сейчас по всему свету?
— Материализованные желания ориентированы строго индивидуально. Свое имя слышали только вы.
— Ну, ладно, — махнул рукой Хенек. — Это мелочи. Манией величия я не страдаю.
Лихорадка открывательства снова овладела им. „Вчера я не догадался сочинить себе новую пижаму, этой пользуюсь уже месяцы, она насквозь пропитана моими сомнениями и недомоганиями!“
И он намечтал себе пижаму легкую, как пушинка, сонно-голубую, удобную, как халат дзюдоиста десятого дана. Но сознание того, что все это слишком тривиально и он мог бы иметь десяток пижам куда более оригинальных, не давало ему покоя. Одну за другой примерял он модели. Постоит с задумчивым видом дегустатора, потом стащит с себя пижаму и бросит обратно в дверцу.
Близилось время обеда. Джордан вспомнил о своих домашних. Ого, Пентелея, наверное, давно уже встала, с присущей ей невозмутимостью заказала завтрак, скромный туалет и какую-нибудь никому неведомую древнегреческую рукопись, чтобы прилежно заняться раскрытием ее тайн. Она не любила экспериментов вне литературы, у нее не было того огонька, какой был у Хенека. Да и в конце концов, так ли уж важно, как общается с УНИМО Пента? Это ее личное дело. Жюль, вероятно, нафантазировал себе всяких библиографических редкостей, они с матерью одного поля ягода. Только к Хорхе захотелось ему заглянуть снова, однако его удерживала жажда творить, проекты роились в голове, рождались один за другим.
По-видимому, жена и сыновья были очень заняты — за все время никто не навестил его. Ничего удивительного, все они серьезные люди, как-никак живут на пороге XXII века, а ожидание УНИМО нередко вселяло в них отчужденность. Ну, хватит с пижамами, нужно умыться. Не следует забывать о нормальном человеческом ритме жизни, даже если попадешь в туманность Андромеды.
Хенек посмотрел на себя в зеркало. Мешки под глазами огромные, даром, что напоминали Оскара Уайльда.
— Гнусная история! Ну еще бы, спишь в дурацкой пижаме, вскидываешься от кукарекания — как тут не быть мешкам под глазами? Нужно пожелать откуда-нибудь издалека ключевой воды, скажем, из водопада Виктория, или какое-нибудь чудодейственное мыло, чтобы сразу сняло усталость.
Джордан плеснул себе несколько раз в лицо, и мешочки под глазами порозовели. Наверное, они еще увеличатся. Джордан пришел в раздражение.
— Глупости, какая там вода из Виктории, когда водопад давно упрятали под маску! Небось, и эту-то воду УНИМО синтезировал из камней, пыли, пижам и асфальта. Что ему стоит, он может все преображать во все. Нет, все зависит от мыла.
И Хенек принялся выдумывать новое мыло.
— Ананасовое! Орхидейное! Из пионов и моркови! Из ореховой шелухи!
— Нет, тыквенное! Персиковое! Хочу мыло, в котором сочетались бы зеленый салат, ягнятина, крем-брюле и пиво, какое пил сам Гашек!
Где-то на пятидесятом по счету рецепте наш герой иссяк. Тщетно надеялся он, что это его освежит. В действительности же он попросту питал свои мешочки, вливал в них жизнь и они, иссиня-черные, красовались у него под глазами, ухмылялись нахально.
После мыльных экспериментов он не стал долго возиться с выбором полотенца и после нескольких проб выбросил его в дверцу вместе с грудой брусков, переливавшихся всеми цветами радуги, и сел завтракать, хотя давно перевалило за полдень.
— Наши подсчеты показывают, — заговорила установка, — что из всего человечества только сто четырнадцать тысяч триста тридцать три человека не воспользовались пока услугами УНИМО. Самых терпеливых и изобретательных заказчиков мы решили отмечать премиями. Первую премию заслужила Эльвира Смедна из башни номер четыреста восемьдесят семь, которая опробовала и вернула назад ровно сто пар чулок. В ее комнате уже смонтирован второй канал УНИМО. Поздравляем вас, Эльвира Смедна!
— Вот это да! УНИМО наушничать не любит! — заметил литератор и занялся проблемой завтрака.