Решение? Оно несложно. Чтобы вызвать интерес к определенному роду усилий, нужно превратить их в вид спорта или игру. Вот именно, игра в Н-волну. Но для игры нужны игрушки.
Глупотестеров нет в продаже? Кто вам сказал? У вас есть дети? А вы им купили последнюю модель детского нанокомпьютера? И прекрасно сделали. За неделю продано полмиллиона. Он недорог, к тому же это самая совершенная игрушка, какая когда-либо создавалась на земле.
Да, в нашем институте. Я и сам не знаю всего, на что она способна. Конечно, нанокомпьютер может считать, обучать, играть во всевозможные игры. Может служить мини-поливизионным приемником и передатчиком УКВ на малые расстояния, например, для игр во дворе или дистанционного управления механическими игрушками. Может генерировать сказки в интерактивном режиме. С его помощью можно синтезировать простенькие мелодии или цветные картины для экрана поливизора.
Можно переводить простые фразы и выдумывать несложные языки. Можно работать с кубиком Рубика. Ну, что еще… Кстати, этот компьютер в зависимости от возможностей хозяина решает, что программировать ребенку, а что — ему самому. Да, вы правы, все это доступно любому компьютеру с соответствующими периферийными устройствами. В них-то все дело.
Столько возможностей, собранных воедино, такой набор программ, — этого еще никогда не было. Такую игрушку любой ребенок будет всюду носить с собой и не захочет с ней расставаться.
Но у нее есть еще одна функция. Она не зависит ни от программы, ни от периферийных устройств, о ней не упоминается в руководстве к пользованию. Дети сами ее обнаруживают. Нет, жесткая схема, вмонтирована в корпус. И когда микроглупотестер ловит Н-волну, раздается тоненький голосок: „Молодец!“. Нет, вот так: „Молодец!“.
А, значит, уже слышали? Ошибаетесь, другие модели не могут, только эта. А как вы думали, почему ваш сын стал прислушиваться к каждому вашему слову?
Светослав НиколовПОВЕРХНОСТЬ МЕБИУСА
ММПП 4-12-20-28
Никогда не подумал бы, что существуют такие странные адреса. Должен признаться, что и таких странных писем мне не приходилось получать. Кто Вы? И почему не указали своего имени — по рассеянности или намеренно? „Остановись прислушайся Время дышит“, — что Вы хотели сказать единственным путаным и коротким предложением, чуть заметно выведенным на полупрозрачном листке-паутинке — он чуть не рассыпался в прах от одного прикосновения…
В сущности, я лишь потому и отвечаю на Ваше странное послание, что очень хотел бы узнать, где Вы нашли такую тонкую и гладкую бумагу. Не сочтите это праздным любопытством, мне крайне необходим такой листок для реквизита. Я случайно выпустил его из рук и долго смотрел, как он падает на пол, — не падает, а опускается, невообразимо медленно, и по его поверхности пробегают чуть заметные морщинки, будто от вибрации воздуха… вы и представить себе не можете, что получится, если камера все это поймает! Я в ту же минуту понял, чего мне не хватает для фильма — оказывается, вот такой невесомой бумажки! Мне нужен ее плавный полет в пространстве, минуту, две, пять… сколько понадобится, чтобы стал понятен глубокий, подлинный смысл кадра! Лучшего контрапункта для завязки не найти; знаете, какое у меня будет начало?
Небытие: во весь экран — смутный серовато-беловатый свет, объемный, пористый; вдруг будто невидимая ладонь бросает на него горсть воды, и мы видим бездонную поверхность зеркала; по ней стекают капли; и уже через секунду — ее лицо и глаза, в которых вызов и удивление… Нравится? Хотите еще? Ну нет, ни слова больше, пока не сделаю фильма — будь Вы хоть сам Генчо. Признайте же, таинственный автор странного письма, что Вы — мой многоуважаемый друг Генчо, я не рассержусь… Или, может быть, Пламен? Или Камелия — тоже близкий мой друг и конкурентка, брат которой, насколько я помню, заведует какой-то типографией? А если не она, то Евстатий. Других людей, которым могла бы прийти в голову столь оригинальная идея, я не знаю.
Во всяком случае, благодарю Вас, неизвестный мой. Худо ли, хорошо ли, мы провели вместе пять лет, целых пять лет на одном курсе, и как-то неудобно расстаться вдруг и сразу, без теплого слова, — ведь Ваше загадочное письмо об этом? Будьте спокойны, я помню эти годы… Я все помню… и все же нам придется разойтись в разные стороны, это неизбежно, да и полезно. Пусть каждый из нас научится таскать каштаны из огня, пусть обожжется раз-другой, поварится в котле жизни и тогда, как поется в песне, мы встретимся снова… Конечно, встретятся те из нас, кто уцелеет! Потому что жизнь — уж вы меня извините за откровенность — это борьба за выживание, и ничего более. Все правила, которые мы создаем и сами же в этой борьбе нарушаем, даже не пытаются изменить ее цель, а только облачают ее в модные одежды. Вы согласны? А знаете, что самое скверное? Самое скверное, что я говорю совершенно серьезно.
Да, конечно, я не исключаю и такой возможности, что автор письма — кто-то из моих любимых и глубоко уважаемых преподавателей. Если так, покорно благодарю за все, чему вы меня научили, — кстати, это не так мало. За годы пребывания в институте вы научили меня с одного взгляда понимать ваши настроения, за доли секунды просчитывать биоритм вашей агрессивности (а он зависит главным образом от того, успешной ли была для вас предыдущая ночь) и наконец безошибочно угадывать, какой ответ вам хочется услышать. Загляните в мою зачетку и увидите, что я неплохо справился. Что же касается мелочей, вроде профессионального мастерства, то я учился по книгам, по фильмам больших мастеров, и представьте себе — у жизни. А жизнь, извините за откровенность… Да, на сей раз я действительно шучу, угадали.
Но оставим это. Не люблю ни перед кем оставаться в долгу и потому на Ваш совет (если это совет) отвечаю советом: любая шутка теряет свою прелесть, если не остановиться вовремя. Каждая трагедия — это не сумевшая вовремя остановиться комедия, вы не находите?
Камен Васев, выпускник режиссерского факультета
P.S. Надеюсь, про бумажку не забудете?
P.P.S. В понедельник начинаю… и приглашаю Вас, кем бы вы ни оказались. Темна вода во облацех, но с нами бог!
К.В.
К Вас
Хорошо Вам Не могу долго Низкая плотность энергии Самое трудное превратиться в пространство Как можно скорее Кончается заряд Вашего письма Продолжаю скоро научусь Оставьте унылое ползанье по земле и вокруг нее Забудьте свои твердые мускулы и жилы Безжалостные узники собственной материи расслабьтесь ненадолго прислушайтесь оно дышит — Время дышит поверьте Помните Время это все В нем единство всех тел и полей Примите его в себя приютите Живите с ним как со своей кожей костями и рассудком Оно не причинит вам и доли страданий которые вы терпите от этих ненужных атрибутов Исчерпан Кончаю Надеюсь листка вам хватит
ММПП 4-12-20-28
Ничего не понимаю. Что это? Что значит эта бессвязная чушь, извините за откровенность? Если вы действительно хотите что-то сказать, почему не говорите прямо и открыто? Или надеетесь чего-то добиться игрой в загадочность? Я не стал бы Вам отвечать, но Вы можете решить, будто я боюсь Вас или кого-то еще. Ошибаетесь! Мне нечего и некого бояться, так что ваши (бесплодные!) усилия ни к чему не приведут! И если мое письмо до Вас дойдет (хотя вряд ли, учитывая ваш странный адрес), имейте в виду, что Вы зря теряете время. Я не суеверен, не склонен к спиритизму, не питаю слабости к мистике, с меня хватает мистики, именуемой „кино“, а верю я, между прочим, знаете во что? В себя. Да, только в себя, как бы ужасно Вам это ни казалось. И буду весьма благодарен, если Вы мне покажете человека вроде меня, который верит во что-то другое!
Что Вас мучает? Не зависть ли? Не то ли, что мой первый фильм принят так хорошо? Напрасно, коллега, напрасно! Могу вас заверить, что этот первый фильм — детский лепет по сравнению с тем, что я снимаю сейчас. Он был просто зрелищной поделкой, пикантной безделушкой, не более. И шумели о нем потому, что водоворот приемов скрывает отсутствие глубины (мальчишкой я набил себе шишку на лбу: нырнул как будто в глубоком месте, а там и метра не было… но без таких шишек, видно, не проживешь!).
Признайтесь же: я всем показал, и Вам, и прочим, что кое на что способен, и с этим трудно смириться, ведь правда? Скажите положа руку на сердце: Вы не ожидали таких образов, таких метафор, раскованности операторской работы и точного — до миллиметра — монтажа? Да и сюжетец неплох, признайте, зачем кривить душой! Эх, вы! Ведь с самого начала было ясно, что они расстанутся, что их любовь не может быть счастливой: он — одинокий литератор-неудачник, она — скрипачка с надежным будущим (к тому же дочь преуспевающих родителей) ; он — не первой молодости и далеко не красавец, она молода и прекрасна… Помните первую их встречу, совершенно случайную, там, в горах, когда у нее отказал мотор и она засыпает, упав на руль; он идет на стон клаксона и находит ее — обессиленную, полу замерзшую. А помните их первый разговор у камина: блики пламени играют на его висках, украшенных веером морщин, скользят по изборожденному лбу, векам, привычно сощуренным от долгого всматривания в мечты и видения… и ее юные, ясные, божественно чистые неземные глаза? Она ехала в горы, чтобы в морозную вьюжную ночь найти для себя подлинное звучание вагнеровского „Лоэнгрина“, а он добровольно удалился в изгнание, стал сторожем заброшенной хижины, куда месяцами никто не заходит, чтобы написать роман, — наверное, главную книгу своей жизни… Ну, и дальнейшие перипетии: вспыхивает любовь, она отказывается от блестящих перспектив, в нем внезапно пробуждается талант; вмешиваются родители, общественное мнение, ему угрожают, заставляют уйти на другую работу, — надеюсь, Вы и это помните? А разве можно забыть финальные кадры — в воздухе медленно парит бумажный голубь, выпавший из ослабевших пальцев листок с бледными скачущими буквами, известие о том, что она едет за границу — не на концерт и не на гастроли, а в качестве супруги дипломата. Стойте, стойте! „Надеюсь, листка вам хватит“, — о чем это Вы? Что хотите сказать? Ах, да, кажется, что-то такое было… года два назад. Да, два с лишним года назад пришло такое же странное письмо, та же невнятица о времени, которое дышит… и как будто с тем же обратным адресом… Да, я почти уверен в этом! Значит, Вы упорствуете! В таком случа