Прежде чем прийти к правильному объяснению, он выдвинул ряд гипотез только для того, чтобы убедиться, что каждая опровергается фактами. Одна из этих догадок, может быть, особенно интересна, поскольку показывает, как легко глубокий ум Ньютона улавливал взаимосвязь между самыми различными явлениями природы. Вот что говорит Ньютон: «Тогда я начал подозревать, не движутся ли лучи — после прохождения призмы — по кривым линиям и в соответствии с большей или меньшей кривизной не стремятся ли они по-разному отклониться от стены. И мое подозрение увеличилось, когда я вспомнил, что я часто видел, как при косом ударе теннисной ракеткой мяч описывал подобную кривую линию. Ибо, так как при таком ударе мячу сообщается как вращательное, так и поступательное движение, те части мяча, где движения складываются, должны давить и ударять соприкасающийся с ними воздух более сильно, чем другие части, и, следовательно, это должно вызывать отпор и сопротивление воздуха, пропорционально большее. И по той же самой причине, поскольку частицы света представляют собой, по-видимому, шаровидные тела и так как они косо переходят из одной среды в другую, приобретая вращательное движение, они должны испытывать большее сопротивление со стороны окружающего их эфира в той части, где движения их складываются, и, следовательно, постоянно отклоняться в другую сторону. Но, несмотря на это вполне обоснованное подозрение, я не смог заметить подобной кривизны в их движении. И кроме того (что было для моих целей вполне достаточно), я увидел, что разница между длиной изображения и диаметром отверстия, через которое проходил свет, была пропорциональна расстоянию между ними (т. е. между щелью и экраном).
Постоянное опровержение этих соображений в значительной мере привело меня к experimentum cruris, который состоял в следующем. Я взял две доски и расположил одну из них близко и позади призмы, расположенной у окна, так что свет проходил сквозь малое отверстие в ней и попадал на вторую доску, которую я расположил на расстоянии двенадцати футов или около того, сделав в ней также малое отверстие, через которое мог проходить падающий свет. Затем я поместил другую призму позади второй доски». Если поворачивать первую призму вокруг своей оси, изображение, которое возникало на второй доске, могло смещаться вверх и вниз, так что все его части могли одна за другой пройти сквозь отверстие во второй доске и попасть на призму позади нее. Места на стене, куда падал свет, были отмечены. Оказалось, что голубой цвет, который более всего преломлялся первой призмой, более всего преломлялся и второй, а красный свет обеими призмами преломлялся менее всего. «Итак, истинной причиной длины изображения должно считаться не что иное, как то, что свет не является одинаковым, или гомогенным, а состоит из различных лучей, из которых одни способны преломляться более, чем другие» [8, с. 130].
Когда Ньютон проделал эти эксперименты, он заинтересовался усовершенствованием телескопа-рефрактора. Недостатки, замеченные в этом инструменте, всегда приписывались сферической аберрации, и поэтому делались попытки изменить сферическую форму линз, чтобы получить более ясное изображение. Ньютон же убедился в том, что, кроме сферической аберрации, существует другой источник искажений, а именно хроматическая аберрация. «Смешанное изображение объектов, рассматриваемых сквозь преломляющие тела в гетерогенном свете, возникает из-за различной преломляемости различных видов лучей» [9, с. 59]. Может ли быть этот недостаток устранен? Вероятно, да, если различные вещества обладают различными преломляющими способностями.
И Ньютон ставит опыт. В призматический сосуд, наполненный водой (вероятно, в воду был добавлен также свинцовый сахар), он поместил стеклянную призму и наблюдал прохождение лучей через такую систему. Из этих опытов он вывел, что преломление всегда сопровождается дисперсией. Ахроматические линзы казались ему несбыточной мечтой. Случилось так, что здесь Ньютон не проявил своей обычной тщательности. Он использовал воду и стекло одинаковой дисперсионной способности. Если бы он использовал другую жидкость, а не воду с добавлением сахара, результат опытов был бы иной. Из весьма ограниченных экспериментов он сделал всеобъемлющий вывод, которого он затем придерживался с удивительной настойчивостью. Однако позднейшие опыты доказали его неправильность. Ньютон не стал внимательно изучать критические замечания, сделанные иезуитом Лукой из Льежа. Повторив ньютоновский эксперимент с призмой, тот нашел, что длина спектра не в пять раз больше его ширины, а всего в три с половиной раза. Как могло получиться, что два тщательных эксперимента могли столь сильно различаться? Этот факт не подвергся должному рассмотрению. Без сомнения, Ньютон полагал, что его опыт неоднократно повторялся и поэтому он не мог ошибиться. Хотя он и интересовался химией, ему все-таки не пришло в голову, что род стекла, из которого сделана призма, мог играть существенную роль в эксперименте. Таким образом, благодаря странным превратностям судьбы он проглядел важное открытие различия дисперсионной способности и, следовательно, возможность создания ахроматических линз.
Хотя Ньютон потерпел неудачу с телескопом-рефрактором, он добился поразительных результатов с телескопом-рефлектором, преимуществом которого является отсутствие хроматической аберрации. В то время отражательный телескоп был предметом значительного внимания. Николо Зуччи (1586—1670) рассматривается как первый конструктор такого телескопа, Марен Мерсенн во Франции предложил вариант рефлектора, как и шотландский математик и астроном Джеймс Грегори (1638—1675). Но они не сумели воплотить свои идеи на практике. Ньютон придумал свою собственную конструкцию и первым построил отражательный телескоп. Это было в 1668 г. Телескоп имел 6 дюймов в длину и 1 дюйм в диаметре, а его увеличение было от 30 до 40 раз. Позднее он изготовил больший инструмент, который преподнес Королевскому обществу в 1672 г. На нем надпись: «Изобретен сэром Исааком Ньютоном и изготовлен его собственными руками в 1671 г.» Телескоп был показан королю и изучен Робертом Гуком, Кристофером Реном и др. Он получил восторженные отзывы, и описание телескопа послали в Париж Гюйгенсу.
Открытия Ньютона были благосклонно приняты Королевским обществом, но как только они были опубликованы в «Philosophical Transactions», они вызвали нападки со стороны Линуса, Лукаса, Пардиса, Гука и Гюйгенса. Ньютон выл столь болезненно чувствителен к критике, что писал Лейбницу 9 декабря 1675 г.: «Я был настолько подавлен спорами, возникшими в результате публикации моей теории света, что проклинал себя за то, что в погоне за призраками имел глупость расстаться с благословенным покоем, столь существенным для меня».
Гук выдвинул волновую теорию света против ньютоновской корпускулярной теории. Ньютон ответил Гуку небольшим трактатом, в котором сопоставляется волновая теория света с теорией истечения световых частиц. В полемике с Гуком Ньютон набросал некоторые черты компромиссной теории, соединяющей волновые и корпускулярные представления. Прежде всего он указывает, что теория световых корпускул ни в коем случае не должна однозначно соединяться с найденным им законом распространения, преломления и отражения света. Однако даже эта теория, судьба которой вовсе не связана с судьбой однозначных и достоверных оптических законов, отнюдь не исключает волновых представлений. Колебания эфира, говорит Ньютон, необходимы для объяснения оптических явлений даже при допущении световых корпускул. Корпускулы света, попадая на преломляющие или отражающие поверхности, вызывают колебания эфира, как камень, брошенный в воду, вызывает волны на ее поверхности. Волны эфира могут иметь различные длины, и тогда они позволяют объяснить целый ряд оптических явлений.
Ответ Гуку, так же как и другие рукописи Ньютона, появившиеся между 1672 и 1676 гг., показывают, что он тщательно взвешивал аргументы за и против каждой гипотезы. Можно легко себе представить, что, когда Ньютон неуверенно отклонил волновую теорию, он меньше всего полагал, что его мнение окажет такое сильное влияние и впоследствии почти целое столетие волновая теория будет отвергаться. Когда Ньютон экспериментировал с цветами тонких пленок, он ясно видел, как эти явления могут быть объяснены с помощью волновой теории. «Так как колебаний, которые производят голубой и фиолетовый, предполагаются более короткими, чем те, которые производят красный и желтый, они должны отражаться от пластинки меньшей толщины; этого достаточно, чтобы объяснить все обычные явления для этих пластинок или пузырей, а также для всех естественных тел, чьи части подобны многочисленным фрагментам таких пластинок. Это, по-видимому, есть наиболее простые, истинные и необходимые условия этой гипотезы; и они согласуются вполне с моей теорией, настолько, что если критик сочтет необходимым их применить, ему не нужно будет для этого случая опасаться отказа от нее (гипотезы), но как он будет защищать ее от других трудностей — этого я не знаю» [8, с. 145].
Для Ньютона непреодолимым барьером для принятия волновой теории была ее неспособность объяснить прямолинейное распространение света. Он говорит: «Для меня кажется невозможным само по себе фундаментальное предположение, а именно, что волны или колебания какой-либо жидкости могут, как лучи света, распространяться по прямой линии без постоянного и весьма странного распространения и изгибания во всяком направлении до неподвижной среды, где они ею обрываются. Я бы ошибался, если бы и эксперимент, и демонстрация не говорили бы о противном» [8, с. 146]. Если бы свет состоял из колебаний, то он, как и звук, «изгибался бы в сторону тени».
С другой стороны, эмиссионная теория предлагала простое объяснение. Светящееся тело излучает потоки мельчайших частиц, которые вызывают изображение, ударяясь о ретину. Преломление объяснялось предположением, что летящие частицы начинают притягиваться к поверхности раздела, когда они близко к ней подходят, так что компонента скорости, нормальная к поверхности, увеличивается. Когда частица проходит из более плотной среды в менее плотную, эта компонента уменьшается, в то время как горизонтальная компонента остается неизменной в обоих случаях. Таким образом объясняется изгибание лучей. В результате скорость получается большей в более плотной среде.