В заключение хочу еще раз подчеркнуть: нет сомнения, что для правильного обучения современной молодежи нужно воспитывать в ней творческие способности, и делать это надо с учетом индивидуальных склонностей и способностей человека, начиная со школьной скамьи, и продолжать в высших учебных заведениях. Это фундаментальная задача, от решения которой может зависеть будущее нашей цивилизации не только в одной стране, но в глобальном масштабе, задача не менее важная, чем проблема мира и предотвращения атомной войны.
Чтобы человечество развивалось по пути гуманизма, культуры и социального прогресса, все мы, ученые и люди интеллектуального труда, должны принимать активное участие в разработке вопросов, связанных со здоровым и прогрессивным воспитанием нашей смены.
Записка о чистой науке[9]
Передана зам. Председателя Совнаркома СССР В. И. Межлауку в начале марта 1935 г.
«Записку о чистой науке» П. Л. Капица продиктовал стенографистке 2 марта 1935 г. и вскоре направил ее зам. председателя СНК СССР В. И. Межлауку. 7 марта в письме жене, которая находилась в это время в Кембридже с детьми, он пишет: «Беда в том, что никто не понимает моей научной работы и никто не может понять, почему меня ценил Крокодил (Резерфорд. – П.Р.). Вообще мало кто понимает, что такое «чистая» наука и зачем она нужна стране. Очень малой понятливостью на этот счет, по-видимому, отличается мой «приятель» П[ятаков]. Я бы постарался им это все растолковать, да никто со мной разговаривать не хочет, кроме В.И. М[ежлаука], да теперь мне начинает казаться, [что] все, что я ему говорил, скользит по поверхности, не задевая решительно ничего внутри. Он, может быть, даже считает, что это у меня старая интеллигентская блажь. Ну вот, я решил подать записку, чтобы, так сказать, очистить свою совесть. Старался все там изложить самым простым и популярным образом, потом старался быть сжатым и наконец говорил обо всем очень нежно, чтобы не обидеть никого…».
В академической среде часто приходится слышать о том, что развитие чистой научной мысли должно совершаться в стороне от запросов жизни. Конечно, все согласны, что практические запросы жизни используют научные достижения для развития материальной культуры, но все же считают, что самый ход развития научной мысли должен идти сам по себе, не согласуясь с окружающими запросами жизни. Этот взгляд, по-видимому, в основе своей обязан вполне естественному и законному желанию среди ученых работать с известной независимостью и при душевном спокойствии.
Уже поверхностное рассмотрение истории развития научной мысли указывает, что этот взгляд ошибочен, и на самом деле даже самая отвлеченная область научной мысли развивается всегда в известном соответствии с культурными и материальными запросами окружающей среды. Чтобы не быть голословным, укажу, например, что последние исследования указывают, что основные работы Ньютона по астрономии и механике, несомненно, были связаны с происходившим в то время большим подъемом мореплавания и судоходства, вызванным в Англии развитием ее колониальной политики. Фундаментальная работа Дарвина о происхождении видов связана с развитием племенного животноводства в Англии, и наконец, даже такая область, как чистая математика, [и] одна из наиболее отвлеченных ее частей, а именно – теория вероятности – безусловно связана с большим развитием в последнее время страхового дела.
Таких примеров можно насчитать очень много, и все они указывают на тесную связь развития самой чистой научной мысли с развитием материальной культуры в стране. Но не только эти запросы материальной культуры влияют на ход развития научной мысли, но, без сомнения, большое влияние также оказывает существующий социальный строй. В эпоху социальных реконструкций, без сомнения, научная мысль всегда находит особенно благоприятную почву для развития. Достаточно обратиться к известным фактам в истории Европы, чтобы найти подтверждение этой мысли. У нас наука начала развиваться во время Петра Первого, когда он основал Академию наук и выписал целый ряд первоклассных заграничных ученых (Бернулли и другие). Во Франции во время эпохи Наполеона французская наука безусловно достигла своего высшего развития, дав таких ученых, как Лаплас, Реньо, Ампер и другие. В эпоху Виктории – [в годы] сильного роста промышленности Англии – появился ряд самых исключительных ученых, положивших основу современному учению об электричестве и сильно повлиявших на развитие механики (Фарадей, Максвелл, Кельвин, Рейнольдс и др.).
И нет сомнения, что то колоссальное социалистическое строительство, которое происходит сейчас в Союзе, скажется на развитии научной мысли и науки. Основные принципы планового хозяйства безусловно требуют, чтобы этот предстоящий рост научной мысли был с самого начала организован и упорядочен. В этой записке я хочу постараться разобрать некоторые основные положения в развитии нашей науки, которые, мне кажется, сейчас очень важно учесть. Может быть, некоторые мои взгляды покажутся несколько парадоксальными, идущими вразрез с общепринятыми установками, но мне кажется, что благодаря исключительным условиям, в которых я нахожусь, а именно после долговременной научной работы за границей, мне бросается в глаза целый ряд особенностей нашего «научного хозяйства», которые, может быть, ускользают от наблюдателей, не имеющих этой перспективы.
Для планирования и ведения нашего «научного хозяйства» при современном социалистическом строе надо с чрезвычайным вниманием отнестись к характерным чертам нашего научного развития до революции. Это даст возможность, во-первых, оценить качество и свойства нашего ученого, и, во-вторых, не повторить тех ошибок, которые делались раньше.
Общий взгляд на историю нашей чистой науки показывает, без сомнения, что мы способны к самостоятельному научному мышлению и чистому научному творчеству. Почти сразу же после того, как Петр создал из заграничных ученых академию, стали выдвигаться русские, как Ломоносов. В дальнейшем развитии нашей науки характерной чертой было то, что более отвлеченные области научной работы развивались с гораздо бо́льшим успехом, чем экспериментальные отрасли знания. Безусловно, самую крупную дань в мировую науку внесла наша математика, которая завоевала себе уже давно мировую известность в лице Остроградского, Лобачевского, Чебышева, Ляпунова и Жуковского. На следующем месте стоят естественные науки, давшие таких ученых, как Мечников, Сеченов, Павлов, Федоров. Несколько слабее мы проявили себя в химии и металлургии, где из крупных имен мы можем назвать только Менделеева, Чернова, и, наконец, в области физики наше участие в мировой науке почти незаметно. Единственный ученый, который крупно проявил себя, – это Лебедев.
Такое ослабление нашего влияния на мировую науку при переходе от отвлеченного мышления к все более и более конкретным и экспериментальным наукам может иметь двоякого рода объяснение: первое – либо наш ум склонен более к отвлеченному мышлению, либо второе – то, что для экспериментальных наук необходима хорошая материальная база, которую старая царская Россия дать не могла. Последнее объяснение я считаю более правильным, так как оно подтверждается тем, что число крупных ученых как раз уменьшается с теми материальными запросами, которые ставила наука[10].
Физика, требующая более сильной аппаратуры и более организованных лабораторий, в старой Руси практически не существовала. Мечников добился успеха в своей работе, когда переехал работать за границу. Очень характерно для эпохи, что как раз перед войной [1914–1918 гг.], благодаря работам нашего крупнейшего ученого, академика князя Голицына – сейсмолога – наша геофизика заняла первое место в мире. Это было достигнуто благодаря созданию Голицыным собственного сейсмографа, замечательно выдуманного, но очень дорогого и сложного. Этот сейсмограф изготовил на свой счет князь на заграничных заводах. Конечно, не имея личных средств и этих возможностей, Голицын в старое время никогда не смог бы развить свою работу в направлении сейсмологии так успешно.
Также очень характерно для эпохи, что наиболее успешно металлургия развивается при таких военных учреждениях, как Артиллерийская академия, которые располагали гораздо большими ресурсами, чем полуголодные учреждения Министерства народного просвещения, в которых научные работники находились в заброшенном состоянии в старой царской России.
Следующая характерная черта для эпохи по отношению к ученым – это полное отсутствие заботы о людях. «Природе» было угодно создать человечество так, что крупные ученые, так же как крупные артисты и писатели, появляются в населении в чрезвычайно малом числе. По-видимому, нужны какие-то особые, очень редко встречающиеся отклонения в строении мозга человеческого для того, чтобы создать ученого. Вообще, даже в эпохи наибольшего расцвета науки никогда не наблюдалось, чтобы страна сразу могла бы выделить больше чем 10 крупных ученых, взятых вместе, по всем областям знания. И такие ученые, как, например, Иван Петрович Павлов, могут появляться в стране, по-видимому, не чаще, чем раз в 50–100 лет и, конечно, ту роль, которую такой ученый играет в развитии своей области науки, трудно достаточно высоко оценить. И нет сомнения, что он достоин самой внимательной заботы со стороны окружающих его, чтобы его работа могла развиваться более успешно, так как потеря такого человека является большим ущербом не только для страны, но и для мировой культуры.
Что же мы видели в старой Руси? Наш знаменитый физик, о котором я уже говорил. Лебедев, сделавший одно из самых важных экспериментальных открытий своего времени, доказав, что луч света, падающий на предмет, оказывает ничтожно малое давление. Но это давление можно ощутить благодаря гениально проведенным Лебедевым экспериментам. Несмотря на весь почет и полное его признание на Западе (он был почетным членом ряда [зарубежных] Академий), Лебедев не был пощажен и за свои либеральные взгляды должен был покинуть университет и свою лабораторию, где он вел свои замечательные работы. Нервное потрясение и преждевременная смерть – вот заключительный аккорд жизни одного из самых наших видных ученых.