да наша промышленность постепенно начнет переходить на более оригинальное техническое строительство, связь между наукой и жизнью опять восстановится. И таким образом выращенную в тепличных условиях науку можно будет пересадить уже на хорошо подготовленную и здоровую почву. Стремление же во что бы то ни стало сейчас объединить чистую науку с жизнью не только не создаст новых ученых, но только исковеркает тех, которые нам остались как наследие от прежней эпохи.
Та научная прикладная работа, которая сейчас ведется в связи с копированием западноевропейской промышленности, является очень элементарной, и на нее пускать лучшие научные силы страны неправильно и пагубно. То давление на науку, которое было произведено, очень скверно отозвалось на ней, исказив действительный образ науки, введя в чистую науку работу по специально-техническим заданиям, создав некоторый саморекламирующий дух и создав научные институты гипертрофированных размеров, совмещающие науку и технику, понизив ее уровень, и в некоторых случаях почти полностью уничтожив чистую научную работу. Характерным является то, что, несмотря на колоссальные средства, затрачиваемые на научные лаборатории, можно почти с уверенностью сказать, что, [хотя] часто наши лаборатории не уступают многим на Западе, мы еще не дали ни одного молодого ученого с крупным именем и наше влияние на мировую науку чрезвычайно мало. С другой стороны, нет сомнения, что наши институты оказывают большое влияние и помощь развитию нашей техники и промышленному росту.
Тот остаток чистой научной мысли, который у нас есть, преимущественно держится на тех традициях, которые у нас остались от прежнего времени и которые еще противостоят тому давлению, которое постепенно оказывается, чтобы вовлечь все возможные силы в обслуживание промышленности.
Интересно отметить, в контраст к экспериментальным наукам, что в науках самых отвлеченных, как математика, где работа происходит независимо от процессов технической реконструкции, благодаря хорошо подведенной материальной базе советские ученые достигли исключительных результатов. Наши математические школы сейчас занимают исключительное положение в мире и привлекают общее внимание и интерес, в особенности московская в лице самых ее молодых ученых. Если мы будем развивать ее в том же направлении и теми же темпами, то очень возможно, что через несколько лет мы станем ведущей страной в области отвлеченных наук, в то время как, если не принять самых энергичных мер в области экспериментальных наук, как физика, химия и другие, наши лучшие научные силы будут, грубо говоря, полностью разбазарены на второстепенные прикладные проблемы.
Если мы согласимся с тем, что надо сейчас же думать и уже подготовляться к тому времени – лет через 10–15, – когда социалистическая промышленность будет создавать свои независимые оригинальные формы, и чтобы не очутиться в положении Америки, без кадров настоящих ученых, то надо себе нарисовать хотя бы приблизительно те формы взаимоотношений, которые создадутся при социалистическом хозяйстве между наукой и жизнью. Надо заранее попытаться выяснить, как постепенно воспитывать наших ученых так, чтобы они были более приспособлены к запросам жизни будущего. Конечно, тут много будет спорного, и трудно предвидеть полностью все детали, но общие очертания все же, мне кажется, попытаться дать можно.
Хорошо известно, что в капиталистических странах значение ученого и чистой науки принято считать второстепенными. Это выражается, грубо говоря, в том, что, например, директор какого-нибудь крупного треста находится в несравненно лучших материальных условиях, чем самый крупный и гениальный ученый страны. Причины этого, мне кажется, лежат в том, что промышленность контролирует непосредственно жизнь страны. Остановите промышленность – страна неминуемо замрет. Остановится работа ученых – страна будет продолжать, конечно, жить, но все же в ней произойдут существенные изменения. Попытаемся вообразить себе, что бы произошло с развитием европейской культуры, если бы в начале прошлого века наука внезапно остановилась и не было бы тех чисто научных открытий, которыми мы располагаем сейчас. Мы сразу увидим, что тогда не было бы электрических машин, созданных на явлениях индукции, открытых Фарадеем, не было бы радиоволн, открытых Герцем, не было бы рентгеновских лучей, открытых Рентгеном, и т. д. Рост человечества без знания этих явлений природы, которые широко используются теперь почти во всех отраслях материальной культурной жизни человечества, остановился бы примерно на том же уровне, на котором он был. Картина очень напоминала бы, должно быть, современный Китай, где, как известно, культурная и научно-экспериментальная мысль не имела своего независимого развития и в результате чего культурный уровень жизни Китая примерно все время держится на одном и том же уровне.
Таким образом, совершенно ясно, что если промышленность обусловливает жизнь общества, то наука руководит его ростом. Если наша страна захочет развиваться своим путем, если мы не захотим питаться с рожка капиталистической науки, копируя западноевропейские формы и пользуясь западноевропейскими достижениями, нам нужна будет сильная и независимая чистая наука, и я думаю, что все будущее будет за нашей социалистической наукой, так как она может быть организованной и плановой, а не развиваться случайно, как это было в царской Руси и в капиталистических странах.
Задача ученого и чистой науки – это изучать окружающую нас природу, как живую, так и мертвую, и искать в ней новые свойства, открывая и поясняя новые явления. Экономические и социальные условия могут только влиять на интенсивность этих исследований в той или другой области, но ни в каком случае не могут влиять и направлять самый ход работы. Для успешного выполнения этих исследований жизнь показывает, что нужны люди, одаренные особыми свойствами, обладающие исключительно пытливым умом, большой наблюдательностью и настойчивостью. Опыт показывает, что такие люди в стране появляются очень редко. Таких людей страна должна старательно оберегать с самого раннего возраста и ставить в такие условия, чтобы они могли развить свои способности наиболее широко. Конечно, если пустить таких людей на нашу прикладную и подражательную работу, они погибнут для чистой науки так же, как погиб бы художник, которого заставили бы заниматься копированием чужих картин вместо того, чтобы рисовать свои собственные композиции.
Жизненный опыт показывает, что прямая связь между чистой наукой и промышленностью очень трудна. Это объясняется тем, что изобретатель и творец в области технической не бывает обыкновенно творцом в области науки. Случаи, чтобы человек был [и] крупным ученым, и инженером, исключительно редки. Поэтому чистые ученые, сделавшие самые гениальные открытия, как, например, физик Герц, открывший радиоволны, никогда не представляли себе тех возможностей, которые это открытие давало. Потребовались такие люди, как Попов, Лодж, Маркони, которые оценили эти возможности и, сотрудничая с техниками, создали в результате современное радио. Интересно отметить, что ни Попов, ни Лодж, ни Маркони не сделали какого-либо научного открытия или более или менее значительного научного исследования, оставившего след в мировой научной мысли.
Поэтому жизненный пример нас учит, что свойства человеческого ума таковы, что в будущей организации нашего научного социалистического хозяйства требуются посредники между учеными и промышленностью. Этому посреднику должно будет отведено свое место, и это место, по-моему, как раз находится в тех научно-промышленно-исследовательских институтах, которых уже много создано в Союзе. Этим институтам суждено сыграть роль и организовать ту смычку между наукой и техникой, [отсутствие] которой так остро чувствуется всеми, и также взять на себя воспитание и приют тем изобретателям типа Попова, Яблочкова, судьба которых в прежнее время граничила с неудачниками.
Сейчас уже такие научно-прикладные институты у нас хорошо развиты, и многие из них оказывают прекрасную помощь промышленности. Но трагедия всего создавшегося положения, что наши научно-технические институты живут за счет прежней и создаваемой на Западе науки. Это, конечно, не мешает им быть полезными организациями, но надо определенно сказать, что это явление ненормальное, и в будущем, когда социалистическая промышленность станет на свои ноги, такой паразитизм нашей прикладной науки на западноевропейской чистой науке будет невозможен.
Благодаря создавшемуся положению вещей многие сейчас упускают, что наши промышленные институты могут хорошо и нормально работать только потому, что они работают за счет западноевропейского научного опыта, и видят сейчас единственную пользу для Союза в этой прикладной работе. У нас не только нет стремления развить базу для чистой науки, но развивается и культивируется общественное мнение, побуждающее нашу молодежь и блестящих ученых идти на прикладную науку. Отсюда и происходит наше научное банкротство в области экспериментальных наук. До поры до времени такое положение вещей, как и в Америке, не будет чувствоваться. Но как только почувствуется – а это будет в самом ближайшем будущем – то недостаток научных сил сильно скажется, так как то маленькое наследие, которое остается от старого времени, уже вымирает, а новое поколение создано не будет. Мы очутимся в тяжелом положении – или нам придется оставаться культурной колонией Запада, или придется закупать ученых за границей, как это делала Америка. К сожалению, даже тогда, как это показывает американский опыт, процесс воссоздания науки будет очень медленным, так как недостаточно одних людей, а нужны известные научные традиции, для создания которых нужно время.
Я думаю, что дальновидное планирование социалистического хозяйства тут и должно себя полностью проявить. Мы должны теперь же, не откладывая, начать создавать чистую науку с расчетом на будущее. Нам надо сейчас же отделить чистую науку от прикладной, культивировать нормальную связь между техникой и прикладной наукой и постепенно подготавливать связь между прикладной наукой и чистой.