рефлексия, и определения суть рефлектированные определения, положенные самой сущностью и сохраняющиеся в ней как снятые.
Суща – существует, осуществляется. Если «осуществляется» подразумевает однократное действие, а «существует» позволяет не оговаривать условия этого существования, то «суща» показывает, что для осуществления, например, количества, необходимо существование как само условие такого осуществления как существования. При этом осуществлении снимаются «определения», тогда как сущность остается как снятая. Скажем, сущность числа остается при произведении подсчета, хотя в результате подсчета мы имеем только предметы.
Сущность находится между бытием и понятием и составляет их середину, а ее движение – переход из бытия в понятие. Сущность есть в-себе-и-для-себя-бытие, но она таковое в определении в-себе-бытия, ибо ее общее определение – происходить из бытия, иначе говоря, быть первым отрицанием бытия. Ее движение состоит в том, что она в самой себе полагает отрицание или определение, сообщает себе этим наличное бытие и как бесконечное для-себя-бытие становится тем, что она есть в себе. Так она сообщает себе свое наличное бытие, равное ее в-себе-бытию, и становится понятием. Ибо понятие – это абсолютное, каково оно абсолютно в своем наличном бытии, иначе говоря, каково оно в себе и для себя. Но то наличное бытие, которое сущность сообщает себе, еще не есть наличное бытие, как оно есть в себе и для себя, а есть наличное бытие, как его сообщает себе сущность, иначе говоря, как его полагают, и поэтому оно еще отлично от наличного бытия понятия.
Понятие (Begriff, буквально «схватывание», перевод латинского «концепт») – один из важнейших терминов Гегеля, означающий саму способность вещи получать определения. Такой смысл можно найти в русском выражении «я не имею никакого понятия», то есть не могу дать происходящему никакого определения. Гегель имеет в виду, что сущность, в отличие от бытия, может получать определения не только структурирующие ее, но и делающие ее бытие наличным, хотя первоначально наличным лишь для самой структуры бытия.
Сущность, во-первых, сначала выступает как видимость (scheint) внутри самой себя, иначе говоря, есть рефлексия; во-вторых, она являет себя (erscheint); в-третьих, она выявляет себя (offenbart sich). В своем движении она полагает себя в следующих определениях:
Видимость – разумеется, не в противопоставлении действительности («это одна видимость», в смысле обман, маскировка), но как способность быть увиденным («на дороге хорошая видимость»).
I) как простую, в себе сущую сущность в своих определениях внутри себя;
II) как переходящую в наличное бытие, иначе говоря, сообразно со своим существованием и явлением;
III) как сущность, которая едина со своим явлением, как действительность.
СУЩНОСТЬ КАК РЕФЛЕКСИЯ В САМОЙ СЕБЕ
Сущность происходит из бытия; постольку она не есть непосредственно в себе и для себя, а есть результат указанного выше движения. Иначе говоря, сущность, взятая прежде всего как непосредственная, есть определенное наличное бытие, которому противостоит другое наличное бытие: она лишь существенное наличное бытие в противоположность несущественному. Но сущность есть в себе и для себя снятое бытие; то, что ей противостоит, есть только видимость. Но видимость есть собственное полагание сущности.
Существенное – не значит «относящееся к самой сути», важное, но утверждающее сущность как единственное основание своего осуществления, в то время как несущественное – имеющее основание существования в другом осуществлении, прежде всего, в своей противоположности.
Во-первых, сущность есть рефлексия. Рефлексия определяет себя; ее определения суть некая положенность, которая в то же время есть рефлексия в себя;
Положенность – у Гегеля, напоминаем, всегда связана с «положением», законом. Последний и оказывается отраженным в себя: ведь выполнение закона и есть сам его прецедент.
во-вторых, надлежит рассмотреть эти рефлективные определения, или определенные сущности (die Wesenheiten);
в-третьих, сущность как рефлексия процесса определения в самое себя становится основанием и переходит в существование и явление.
ВИДИМОСТЬ
1. Бытие есть видимость. Бытие видимости соcтоит единственно лишь в снятости бытия, в ничтожности его; эту ничтожность оно имеет в сущности, и вне своей ничтожности, вне сущности ее нет.
Ничтожность – разумеется, у Гегеля, не мизерабельность, очень малое количество или жалкое состояние, а способность быть ничем. Так, если мы видим какую-то вещь, мы все свои действия направляем в отношение того, как она сейчас увидена, например, судим, можем ли взять ее в руку или положить в карман. Поэтому сущность вещи – она ничто из того, что оказалось как нашими действиями по отношению к этой вещи, так и теми действиями, которые произвели ее таковой.
Видимость есть отрицательное, положенное как отрицательное. Видимость – это весь остаток, еще сохранившийся от сферы бытия. Но по видимости она еще имеет независимую от сущности непосредственную сторону и есть вообще некоторое иное сущности. Иное содержит вообще оба момента – момент наличного бытия и момент его отсутствия. Так как несущественное уже не обладает бытием, то ему остается от инобытия лишь чистый момент отсутствия наличного бытия; видимость есть это непосредственное отсутствие наличного бытия, причастное определенности бытия таким образом, что оно имеет наличное бытие лишь в соотношении с иным, лишь в отсутствии своего наличного бытия; она несамостоятельное, сущее лишь в своем отрицании. Следовательно, несущественному остается лишь чистая определенность непосредственности; оно дано как рефлектированная непосредственность, т. е. как такая, которая есть лишь через посредство своего отрицания и которая по отношению к своему опосредствованию есть не что иное, как пустое определение непосредственности отсутствия наличного бытия.
Таким образом, видимость – «феномен» [в учении] скептицизма или же «явление» [в учении] идеализма – это такая непосредственность, которая не есть нечто или вещь, вообще не есть такое безразличное бытие, которое существовало бы вне своей определенности и соотношения с субъектом. «Есть» – этого скептицизм не позволял себе говорить; новейший идеализм не позволял себе рассматривать познание как знание о вещи-в-себе; эта видимость не должна была вообще иметь основой бытие, в это познание не должна была входить вещь-в-себе. Но вместе с тем скептицизм допускал многообразные определения своей видимости, или, вернее, его видимость имела своим содержанием все многообразное богатство мира. И точно так же «явление» идеализма охватывает собой всю совокупность этих многообразных определенностей. Видимость у скептиков и явление у идеалистов новейшего времени непосредственно определены столь многообразно.
Гегель противопоставляет два понимания феномена. Это античное понимание, в котором феномен противопоставляется сущности как неподлинное – подлинному, и кантовское понимание, в котором феномен как опосредованное восприятием бытие противопоставляется непосредственному бытию. Гегель указывает на слабость обеих позиций: утверждая вторичность или нечистоту феномена как такового, они исходят из возможности «непосредственно» определить его в таком качестве, хотя наличие этой возможности ничем не доказано. Поэтому наш философ утверждает: единственный способ постигнуть феномен – это понять его не только как чистую видимость, но и как чистое, а не специфицированное содержание.
Пусть, стало быть, не лежит в основании этого содержания никакое бытие, никакая вещь или вещь-в-себе; это содержание остается само по себе таким, каково оно есть; оно лишь перемещено из бытия в видимость, так что видимость имеет внутри самой себя те многообразные определенности, которые непосредственны, сущи и суть иные друг для друга. Видимость, следовательно, сама есть нечто непосредственно определенное. Она может иметь то или другое содержание; но, какое бы содержание она ни имела, это содержание не положено ею самой, а она имеет его непосредственно. Лейбницевский или кантовский, фихтевский идеализм, равно как и другие его формы, столь же мало, как и скептицизм, вышли за пределы бытия как определенности, за пределы этой непосредственности. Скептицизму содержание его видимости дано; каково бы оно ни было, оно для него непосредственно. Лейбницевская монада развивает из самой себя свои представления; но она не [их] порождающая и связующая сила, а они всплывают в ней, как пузыри; они безразличны, непосредственны по отношению друг к другу, а следовательно, и по отношению к самой монаде. Точно так же и кантовское явление – это данное содержание восприятия, предполагающее воздействия, определения субъекта, которые по отношению к самим себе и по отношению к субъекту непосредственны. Бесконечный импульс фихтевского идеализма не имеет, правда, в своем основании никакой вещи-в-себе, так что он становится исключительно некоторой определенностью в «Я». Но для «Я», делающего эту определенность своей и снимающего ее внешний характер, она есть в то же время непосредственная определенность, предел «Я», за который «Я» может выйти, но который имеет в себе сторону безразличия, с которой этот предел, хотя он и имеется в «Я», все же содержит непосредственное небытие последнего.
2. Видимость, следовательно, содержит некоторую непосредственную предпосылку, некоторую сторону, независимую по отношению к сущности. Но поскольку видимость отлична от сущности, нельзя показать, что она снимает себя и возвращается в сущность; ведь бытие в своей целокупности возвратилось в сущность; видимость есть ничтожное в себе; следует только показать, что определения, отличающие ее от сущности, – это определения самой сущности и, далее,