Гектора тоже боюсь, хоть не знаю я, кто он, – но в битвах
Гектор – Парис говорил – властвует мощной рукой.
65 Кто бы он ни был, его берегись, если ты меня любишь,
Сердцем забывчив не будь, имя его удержи!
Если избегнешь его, и других избежать постарайся:
Пусть тебе кажется там Гектором каждый боец.
В бой собираясь, всегда повторяй: «Лаодамии ради
70 Должен себя я беречь, так наказала она».
Если пасть суждено от аргоских воинов Трое,
Пусть ее стены падут прежде, чем ранят тебя.
Пусть Менелай на врагов налетает в каждом сраженье,
Чтоб у Париса отнять то, что похитил Парис.
75 Пусть, правотою силен, победит он и силой оружья:
Должен супругу супруг вырвать из вражеских рук.
Твой же долг не таков: сражайся за то, чтобы выжить,
Чтоб оказаться опять в чистых объятьях моих.
Вы, дарданиды, из всех врагов одного пощадите,
80 Чтобы из тела его крови не литься моей.
Он не из тех, кому пристало биться с оружьем,
В ярости грудью идти против враждебных мечей,
Более пылким в любви он может быть, чем в сраженье,
Дайте сражаться другим, Протесилаю – любить!
85 Если бы только ты знал, как тебя мне окликнуть хотелось!
Но удержал меня страх перед приметой дурной.
Ты, за дверь выходя, чтоб отплыть под Трою скорее, —
Знак недобрый! – ногой отчий порог зацепил.
Вскрикнула я, увидав, и беззвучно в сердце сказала:
90 «Пусть возвращенье сулит эта примета ему!»
Нынче об этом пишу, чтобы в битвах ты не был запальчив;
Сделай же так, чтоб умчал ветер тревогу мою.
Жребий готовит тому из данайцев страшную участь,
Кто на троянский песок первым посмеет ступить.
95 Как несчастлива та, что первой мужа оплачет!
Боги, не дайте, чтоб ты самым решительным был!
Помни, из тысячи пусть корабль твой тысячным будет,
Пусть по усталым волнам всех позади он плывет.
Помни и этот наказ: выходи на сушу последним,
100 Там не родная земля, так для чего же спешить?
Парус и весла свои сбереги для обратной дороги,
Быстрый их бег задержи лишь на своем берегу.
Прячет ли Феб лицо иль стоит высоко над землею,
Днем я грущу о тебе, ночью грущу о тебе.
105 Ночью больше, чем днем: ночь лишь тем из женщин милее,
Чья на любимом плече может лежать голова.
Лживые сны я ловлю в одинокой холодной постели:
Подлинной нет – так мила радость и мнимая нам.
Но почему так бледен ты был в моем сновиденье
110 И почему ты со мной жалобно так говорил?
Дрему стряхнув, спешу я почтить виденья ночные,
Храма в Фессалии нет, где не взлетал бы мой дым.
Ладан бросаю в огонь и слезами кроплю, от которых
Словно от чистого он ярче пылает вина.
115 Скоро ли жадными я обниму тебя снова руками,
Наземь без чувств упаду, радость не в силах снести?
Скоро ли, крепче ко мне прижавшись в постели, начнешь ты
Долгий рассказ о своих славных делах на войне?
Будешь рассказывать ты, но, хоть слушать мне будет отрадно,
120 Cнова и снова тебя я поцелуем прерву;
Кстати, в рассказе любом помеха сладкая эта,
После нее с языка речи живей потекут.
Но чуть лишь вспомню опять о Трое, о море, о ветрах,
Тут же тревога и страх гонят надежду мою.
125 Ветры вам плыть не дают – меня и это пугает:
Значит, готовы идти вы против воли морей.
Кто против ветра поплыть на родину даже захочет?
Вы же от родины прочь мчитесь волнам вперекор?
Сам владыка Нептун закрыл в свой город дорогу!
130 Можно ли рваться туда? Все поспешите домой!
Можно ли плыть? Запрету ветров повинуйтесь, данайцы!
Вас не случай слепой держит, но воля богов.
К дому судов паруса поверните, покуда не поздно!
Ради кого воевать? Ради неверной жены?
135 Что я сказала? О, нет! Пусть не будет призыв мой приметой!
Пусть по утихшим волнам легкий вас мчит ветерок!
Право, завидую я троянкам; их враг под стеною,
Сами увидят они слезную гибель родных.
Храброму мужу своей рукой жена молодая
140 Шлема завяжет ремни, варварский меч принесет,
Меч принесет и подаст и в ответ поцелуи получит,
Так что забота ее будет отрадна двоим,
И, до дверей проводив, велит возвратиться и скажет:
«Должен Юпитеру ты эти доспехи вернуть!»
145 Он с собой унесет наказ недавний любимой
И осторожней в бою будет, на дом свой взглянув.
Он возвратится – она и щит, и шлем с него снимет
И к утомленной груди грудью прижмется нежней.
Ну, а меня неизвестность гнетет, и мню я в тревоге,
150 Будто случилось уже все, что случиться могло.
Тою порой, как ты на краю вселенной воюешь,
Воск, повторяющий твой облик, остался со мной.
Много он ласковых слов, тебе предназначенных, слышит,
Жаром объятий моих часто бывает согрет.
155 Верь, не простой это воск, как покажется с первого взгляда:
Истинный Протесилай, только что голоса нет.
Я смотрю на него, вместо мужа его обнимаю,
Жалуюсь так, словно он может утешить в ответ.
Жизнью твоей клянусь и возвратом – моими богами,
160 Пламенем брачных огней, пламенем наших сердец,
И головою твоей, – чтобы ты не сложил ее в Трое,
Чтоб на глазах у меня здесь она стала седой.
Я за тобою пойду, куда бы меня ни позвал ты,
Будешь ли… (страшно сказать!) – или останешься жив.
165 А на прощанье в письме прими наказ мой последний:
Хочешь меня уберечь – так береги и себя.
Письмо четырнадцатое. Гипермнестра – Линкею
Брату, который один уцелел из недавно столь многих,
Павших от женской руки, шлет Гипермнестра письмо.
Держат меня взаперти, сковали цепью тяжелой:
За благочестье мое так наказали меня.
5 В горло тебе железо всадить рука побоялась —
Вот и казнят; а убей мужа я – стали б хвалить.
Лучше уж казнь, чем волю отца такую исполнить!
В том, что от крови чисты руки, не каюсь ничуть.
Пусть он пламенем жжет ту, чье пламя чистым осталось;
10 Пусть в лицо мне метнет факел, что свадьбе светил;
Или зарежет мечом, что вручен не для доброго дела,
Смерть, от которой ушел муж, не минует жену!
Но не добиться ему, чтоб сказала я, умирая:
«Каюсь», – каяться в чем? Не в благочестье ль моем?
15 Кается пусть в преступленье Данай и жестокие сестры, —
За злодеяньем всегда ходит раскаянье вслед.
Сердце трепещет, едва я ту ночь кровавую вспомню,
И от внезапной опять дрожи немеет рука.
О несвершенном писать она робеет убийстве,
20 Хоть и считали ее мужа способной убить.
Но попытаюсь. Едва одели сумерки землю,
В час между светом и тьмой, в час между ночью и днем
Нас, Инахид, повели во дворец высокий Пеласга,
Принял невесток своих вооруженных Египт.
25 Всюду светильни горят, окованы золотом ярким,
Жгут, против воли огня, ладан во всех очагах.
Кличет народ: «Гимен, Гименей!» – но бог улетает,
Даже Юнона, и та город покинула свой.
Вот под крики друзей, от вина нетвердой походкой,
30 Каждый свежим венком влажные кудри обвив,
Весело к ложу спешат женихи – но к смертному ложу,
Мнут покрывала они – свой погребальный покров.
Отяжелев от вина и еды, уступают дремоте, —
Весь, ничего не боясь, Аргос высокий уснул.
35 Вдруг почудилось мне: умирающих слышатся стоны…
Слышались въяве они; то, что страшило, сбылось.
Кровь отлила, и холод сковал мне тело и душу,
И отогреть не могло новое ложе меня.
Словно колосья, когда Зефир их легкий колышет,
40 Иль на холодном ветру стройных листва тополей,
Так, или даже сильней, я дрожала. А ты был недвижен,
Было снотворным вино, что поднесла я тебе.
Страх из сердца, меж тем, прогнало отца приказанье:
С ложа встаю и клинок слабой хватаю рукой.
45 Нет, тебе я не лгу: я трижды меч заносила,
И с занесенным мечом падала трижды рука.
К горлу я твоему – всю правду позволь мне поведать, —
К горлу я поднесла данный Данаем клинок.
Но благочестье и страх запретили приказ нечестивый
50 Выполнить: в чистых руках дерзкий не держится меч.
Стала я волосы рвать, порвала пурпурное платье,
Стала такие твердить голосом тихим слова:
«Твой, Гипермнестра, отец суров; приказанье исполни,
Пусть и этот идет братьям убитым вослед.
55 Дева и женщина я; и природа, и возраст мой кротки,
Нежным негоже рукам трогать жестокую сталь.
Нет, пока он не встал, сестер последуй примеру,
Храбрые, верно, уже всех истребили мужей.
Если эта рука убить кого-нибудь может,
60 Только кровью моей пусть обагрится она!
Надо ль казнить их за то, что Даная престол захватили?
Отдал его бы и так он чужеземным зятьям!
Казни пускай заслужили они – но чем провинились
Мы? Почему не могу я незапятнанной быть?
65 Женщине меч для чего? Для чего мне нужно оружье?
Шерсть и корзинка моим больше пристали рукам!»
Так я шептала; меж тем, полились за словами и слезы,
Прямо на тело твое падали капли из глаз.
Ты, чтоб меня обнять, протянул полусонные руки
70 И о меча острие их не поранил едва.
Я начала уж бояться отца, и слуг, и рассвета;
Заговорила – и вмиг сон с твоих глаз прогнала:
«Быстро вставай, Белид, один из недавно столь многих,
Или же ночь для тебя вечною станет. Беги!»
75 В страхе вскочил ты; тебя оставила сонная вялость,