Марс и Венера вдвоем пали в Вулканову сеть.
Марс-отец, обуянный к Венере безумной любовью,
Из рокового бойца нежным любовником стал.
565 И не отвергла его, не была жестокой и грубой
К богу, ведущему в бой, та, что нежней всех богинь.
Ах, как часто она, говорят, потешалась над мужем,
Над загрубелой рукой и над хромою стопой!
Сколько раз перед Марсом она представляла Вулкана!
570 Это ей было к лицу: прелесть мила в красоте.
Но поначалу они умели скрывать свои ласки
И в осторожном стыде прятали сладость вины.
Солнце о них донесло – возможно ли скрыться от Солнца?
Стала измена жены ведома богу огня.
575 Солнце, Солнце! Зачем подавать дурные примеры?
Есть и молчанью цена – рада Венера платить.
Мульцибер тайную сеть, никакому не зримую оку,
Петля за петлей сплетя, вскинул на ложе богов.
К Лемносу вымышлен путь; любовники мчатся к объятью
580 И в захлестнувшем силке оба, нагие, лежат.
Муж скликает богов; позорищем пленные стали;
Трудно богине любви слезы в глазах удержать.
Ни заслонить им глаза от стыда, ни скромную руку
Не поднести на беду к самым нескромным местам.
585 Кто-то, смеясь, говорит: «Любезный Марс-воеватель,
Если в цепях тяжело, то поменяйся со мной!»
Еле-еле Вулкан разомкнул их по просьбе Нептуна;
Мчится Венера на Кипр; мчится во Фракию Марс.
С этих-то пор что творилось в тиши, то творится открыто:
590 Ты, Вулкан, виноват в том, что не стало стыда!
Ты ведь и сам уж не раз признавался в своем неразумье,
Горько жалея, что так был и умен, и хитер.
Помните этот запрет! Запретила влюбленным Диона
Против других расставлять сети, знакомые ей!
595 Не замышляйте ж и вы на соперника хитростей тайных
И не вскрывайте письмен, писанных скрытной рукой.
Пусть вступившие в брак, освященный огнем и водою,
Пусть их ловят мужья, ежели сами хотят!
Я же повторно клянусь, что пишу лишь о том, что законно,
600 И что замужней жене шутка моя не указ.
Кто невегласам раскрыть посмеет святыни Цереры
Или таимый обряд самофракийских жрецов?
Невелика заслуга молчать о том, что запретно,
Но велика вина этот нарушить запрет.
605 Ах, поделом, поделом нескромный терзается Тантал
Жаждой в текучей воде меж неприступных плодов!
Пуще всего Киферея велит хранить свои тайны:
Кто от природы болтлив, тот да не близится к ней!
Не в заповедных ларцах Кипридины таинства скрыты,
610 В буйном они не гремят звоне о полую медь,
Нет, между нами они, где сошлись человек с человеком,
Но между нами они не для показа живут.
Даже Венера сама, совлекши последние ткани,
Стан наклоняет, спеша стыд свой ладонью затмить.
615 Только скотина скотину у всех на глазах покрывает,
Но и от этой игры дева отводит глаза.
Нашей украдке людской запертые пристали покои,
Наши срамные места скрыты под тканью одежд;
Нам соблазнителен мрак и сумрак отраден туманный —
620 Cлишком ярок для нас солнцем сверкающий день.
Даже и в те времена, когда от дождя и от зноя
Крыши не знал человек, ел под дубами и спал,
Даже тогда сопрягались тела не под солнечным небом:
В рощах и гротах искал тайны пещерный народ.
625 Только теперь мы в трубы трубим про ночные победы,
Дорого платим за то, чтоб заслужить похвальбу.
Всякий и всюду готов обсудить любую красотку,
Чтобы сказать под конец: «Я ведь и с ней ночевал!»
Чтоб на любую ты мог нескромным показывать пальцем,
630 Cлух пустить о любой, срамом любую покрыть,
Всякий выдумать рад такое, что впору отречься:
Если поверить ему – всех перепробовал он!
Если рукой не достать – достанут нечистою речью,
Если не тронули тел – рады пятнать имена.
635 Вот и попробуй теперь, ненавистный влюбленным ревнивец,
Деву держать взаперти, на сто затворов замкнув!
Это тебя не спасет: растлевается самое имя,
И неудача сама рада удачей прослыть.
Нет, и в счастливой любви да будет язык ваш безмолвен,
640 Да почивает на вас тайны священный покров.
Больше всего берегись некрасивость заметить в подруге!
Если, заметив, смолчишь, – это тебе в похвалу.
Так Андромеду свою никогда ведь не звал темнокожей
Тот, у кого на стопах два трепетали крыла;
645 Так Андромаха иным полновата казалась не в меру —
Гектор меж всеми один стройной ее находил.
Что неприятно, к тому привыкай: в привычке – спасенье!
Лишь поначалу любовь чувствует всякий укол.
Свежую ветку привей на сук под зеленую кожу —
650 Cтоит подуть ветерку, будет она на земле;
Но погоди – и окрепнет она, и выдержит ветер,
И без надлома снесет бремя заемных плодов.
Что ни день, то и меньше в красавице видно ущерба:
Где и казался изъян, глядь, а его уж и нет.
655 Для непривычных ноздрей отвратительны шкуры воловьи,
А как привыкнет чутье – сколько угодно дыши.
Скрасить изъян помогут слова. Каштановой станет
Та, что чернее была, чем иллирийская смоль;
Если косит, то Венерой зови; светлоглаза – Минервой;
660 А исхудала вконец – значит, легка и стройна;
Хрупкой назвать не ленись коротышку, а полной – толстушку,
И недостаток одень в смежную с ним красоту.
Сколько ей лет, при каких рождена она консулах, – это
Строгий должен считать цензор, а вовсе не ты;
665 И уж особенно – если она далеко не в расцвете
И вырывает порой по волоску седину.
Но и такою порой и порой еще более поздней
Вы не гнушайтесь, юнцы: щедры и эти поля!
Будет срок – подкрадется и к вам сутулая старость;
670 Так не жалейте трудов в силе своей молодой!
Или суда по морям, или плуги ведите по пашням,
Или воинственный меч вскиньте к жестоким боям,
Или же мышцы, заботу и труд сберегите для женщин:
Это ведь тоже война, надобны силы и здесь.
675 Женщина к поздним годам становится много искусней:
Опыт учит ее, опыт, наставник искусств.
Что отнимают года, то она возмещает стараньем;
Так она держит себя, что и не скажешь: стара.
Лишь захоти, и такие она ухищренья предложит,
680 Что ни в одной из картин столько тебе не найти.
Чтоб наслажденья достичь, не надобно ей подогрева:
Здесь в сладострастье равны женский удел и мужской.
Я ненавижу, когда один лишь доволен в постели
(Вот почему для меня мальчик-любовник не мил),
685 Я ненавижу, когда отдается мне женщина с виду,
А на уме у нее недопряденная шерсть;
Сласть не в сласть для меня, из чувства даримая долга,
Ни от какой из девиц долга не надобно мне!
Любо мне слышать слова, звучащие радостью ласки,
690 Cлышать, как стонет она: «Ах, подожди, подожди!»
Любо смотреть в отдающийся взор, ловить, как подруга,
Изнемогая, томясь, шепчет: «Не трогай меня!»
Этого им не дает природа в цветущие годы,
К этому нужно прийти, семь пятилетий прожив.
695 Пусть к молодому вину поспешает юнец торопливый —
Мне драгоценнее то, что из старинных амфор.
Нужно платану дозреть, чтобы стал он защитой от солнца,
И молодая трава колет больнее ступню.
Ты неужели бы мог предпочесть Гермиону Елене,
700 И неужели была Горга красивей, чем мать?
Нет, кто захочет познать утехи поздней Венеры,
Тот за усилье свое будет стократ награжден.
Но наконец-то вдвоем на желанном любовники ложе:
Муза, остановись перед порогом Любви!
705 И без тебя у них потекут торопливые речи,
И для ласкающих рук дело найдется легко.
Легкие пальцы отыщут пути к потаенному месту,
Где сокровенный Амур точит стрелу за стрелой.
Эти пути умел осязать в своей Андромахе
710 Гектор, ибо силен был он не только в бою;
Эти пути могучий Ахилл осязал в Брисеиде
В час, как от ратных трудов шел он на ложе любви.
Ты позволяла себя ласкать, Лирнессийская дева,
Пальцам, покрытым еще кровью фригийских бойцов;
715 Или, быть может, тебе, сладострастная, это и льстило —
Чувствовать телом своим мощь победительных рук?
Но не спеши! Торопить не годится Венерину сладость:
Жди, чтоб она, не спеша, вышла на вкрадчивый зов.
Есть такие места, где приятны касания женам;
720 Ты, ощутив их, ласкай: стыд – не помеха в любви.
Сам поглядишь, как глаза осветятся трепетным блеском,
Словно в прозрачной воде зыблется солнечный свет,
Нежный послышится стон, сладострастный послышится ропот,
Милые жалобы жен, лепет любезных забав!
725 Но не спеши распускать паруса, чтоб отстала подруга,
И не отстань от нее сам, поспешая за ней.
Вместе коснитесь черты! Нет выше того наслажденья,
Что простирает без сил двух на едином одре!
Вот тебе путь, по которому плыть, если час безопасен,
730 Если тревожащий страх не побуждает: «Кончай!»
А пред угрозой такой – наляг, чтобы выгнулись весла,
И, отпустив удила, шпорой коня торопи.
Труд мой подходит к концу. Вручите мне, юные, пальму
И для душистых кудрей миртовый свейте венок!
735 Был Подалирий велик врачевством меж давних данаев,
Мощною дланью – Ахилл, Нестор – советным умом,
Чтеньем в грядущем – Калхант, мечом и щитом – Теламонид,
Автомедонт – при конях, я же – в Венере велик.
Юные, ваш я поэт! Прославьте меня похвалою,
740 Пусть по целой земле имя мое прогремит!