Не о возврате прошу, хотя великие боги
Часто дарили того, кто и о большем молил:
185 Если просящему дашь ты изгнанье помягче, поближе,
Часть большая тогда снимется кары моей.
Крайнее я выношу, к врагам в середину заброшен,
И от родимой страны дальше изгнанника нет.
Выслан один я в конец семиустого Истра, холодным
190 Парразийской притом девы созвездьем томим.
(Гетов, Колхийцев, Яциг, как и толпу Меретийцев
Вод Данувийских едва в силах сдержать быстрина).
Если другие тобой за дела изгонялись важнее,
Дальше меня никому не назначалась страна.
195 Дальше уж нет ничего, окромя врагов здесь да стужи
И волны той морской, что застывает в мороз.
Левая Римская часть Эвксина доходит досюда,
Больше Бастерны затем и Савроматы живут.
Это земля всех поздней явилась под властью Авзонской
200 И едва на краю жмется владений твоих.
Умоляю, отсель сошли меня в верное место,
Чтобы с отечеством я не был и мира лишен,
Чтоб я народов, что Истр еле в силах сдержать, не боялся
И гражданин твой пленен я бы не мог быть врагом.
205 Недопустимо, чтоб кто из крови Латинской рожденный
Варваров цепи носил, ежели Цезари есть.
Как погубили меня два проступка – песнь и ошибка,
В деле одном про вину мне умолчать надлежит;
Ибо не стою я, чтоб обновить твои раны мне, Цезарь,
210 Коему слишком уже было и раз поскорбеть.
Остается та часть, где гнусною выставлен песнью
Любодеяний срамных явным наставником я.
Стало быть может же что обмануть небесное сердце?
И есть многое, что знать слишком мелко тебе.
215 Как охраняющему богов и высокое небо
Недосуг о делах мелких Зевесу радеть,
Так ли когда от тебя ты зависящий мир озираешь,
От заботы твоей все что пониже бежит?
Подлинно царства глава ужель, свое место оставя,
220 Cтал бы в неравных стопах ты песнопенья читать?
Не такая гнетет тебя Римскаго имени тяжесть,
И на плечах твоих несть груз не настолько легко,
Чтоб ты свое божество обратить мог на глупые шутки,
И досуги мои сам бы глазами пытал.
225 То придется смирять Паннонца, то край Иллирийский,
Реция страх наведет или Фракия мечом;
То Арменец с мольбой о мире, то лук простирает
Трепетной дланью Парс конный с значками, что взял;
То тебя юношею Германия чувствует в сыне,
230 И за великого в бой Цезаря Цезарь идет;
И наконец, чтоб в таком, какого нигде не бывало,
Теле колеблющейся части и быть не могло,
Городом ты утомлен и опекой твоих же законов
Да и тех нравов, что ты рад уподобить своим;
235 И не дается тебе досуг, что даешь ты народам,
И безустанные ты войны со всеми ведешь.
Буду ли я удивлен при такой обузе занятий,
Что не развертывал ты шуток моих никогда?
Если б, чего б я желал, ты был случайно свободен,
240 То в искусстве моем винности бы не прочел.
Точно оно, сознаюсь, не с суровым челом написалось
И недостойно служить чтеньем такому вождю.
Все тем не меньше оно не противно уставам законов,
И не учит оно Римских матрон ничему.
245 Чтоб сомневаться не мог ты, к кому я писал свои книги,
Эти четыре стиха там же в одной из троих.
«Нежные прочь от меня вы повязки, стыдливости признак,
Как и скрывающая ноги до пят бахрома!
Только законное я пою и обман разрешенный
250 И преступленья в моей песне нимало не будь».
Разве от этого я Искусства не гнал непреклонно
Тех, коих трогать уже стола с повязкой претят?
«Но матрона чужим заручиться может искусством,
Есть из чего ей извлечь, хоть не учили ее».
255 Пусть ничего потому не читает матрона, затем что
С каждою песней в грехе стать она может умней.
Что ни затронет она, коль есть в ней стремленье к худому,
То пороку оттоль нравы научит свои.
Летописи ли возьмет – ничего суровее нет их —
260 Матерью Илия как стала, прочтет ведь она.
Если узнает, была Энеад кто праматерь, то спросит,
Матерью Энеад стала Венера с чего.
(Далее я изложу, коль успею сказать по порядку,
Как способен вредить каждый род песен сердцам).
265 Но потому обвинять не следует всякую книгу.
Нет полезного, чтоб также вредить не могло.
Что полезней огня? Но кто спалить пожелает
Дом, дерзновенные тот руки снабжает огнем.
То исторгает, а то дает медицина здоровье,
270 Траву на пользу она кажет и вредную то ж.
Препоясан мечом и разбойник, и ловкий прохожий;
Тот засаду несет, этот защиту свою.
Правые чтобы вести дела, красноречию учат,
А, виновных храня, губит невинных оно.
275 Так без сомненья моя и песнь, если с чистым прочтется
Сердцем, не может вреда произвести никому.
(Кто же пороков каких разыщет в них, ошибется
И к сочиненьям моим явится строг чересчур).
Хоть бы признался я в том, то семена легкомыслья
280 Зрелища тоже дают: все ты театры закрой!
Повод вдаваться в грехи как часто игры давали!
Твердую почву зачем Марсов равняет песок!
Пусть уничтожится цирк! Не безвредна средь цирка свобода:
С незнакомым сидит мужем тут дева рядком.
285 Если гуляют тут с тем, чтобы сюда же явился
И любовник, зачем портик открыт хоть один?
Есть ли место святей храма? и их избегает
Пусть такая, чей ум сильно наклонен к греху!
Стой в храме Зевса она, в храме Зевса она б вспоминала
290 Матерями всего скольких соделал сей бог.
В храме ближайшем молясь Юноны ей вспомнится, сколько
От наложниц пришлось этой богине страдать.
Как Палладу узрит, то спросит, зачем это дева
Эрихтония, плод страсти преступной, спасла.
295 Вступит ли в дар твой, во храм великого Марса, Венера
Купно со Мстителем там, – муж перед дверью стоит.
В храме Изиды она, за что же Сатурния спросит
Через Ионийскую глубь эту гнала и Босфор?
Вместе с Венерой Анхиз, герой Латмийский с Луною,
300 И Иазий на ум вместе с Церерой придут.
Может все соблазнить уже развращенную душу,
Но по своим все стоит благонадежно местам.
И от писанного для одних распутниц Искусства
Руки Матрон устранить первый старается лист.
305 Та ж, что ворвется куда ей жрец входить не дозволил,
Тут же виновна сама в этом запретном грехе.
Не грешно развернуть стихи с содержанием нежным,
Многое чистой прочесть можно, не делав того.
Строгая видит не раз Матрона нагих предстоящих
310 Дев для Венериных игр во всевозможных родах.
И Весталки глядят на тела распутниц глазами,
Но к наказаньям причин в том властелин не нашел.
Но отчего чересчур оказалась резва моя Муза,
И отчего на любовь книжка наводит моя?
315 Остается в грехе и в вине очевидной сознаться,
Дара мне своего и разумения жаль.
Что же скорее я ту Арголийской сраженную мощью
Не изувечил своей песнею Трою опять?
Что о Фивах молчал и взаимных братниных ранах,
320 И о семи тех вратах, в коих у каждых свой вождь?
Ведь и воинственный Рим не отказывал мне в содержаньи,
Благочестивый труд самый славить отчизны дела.
Но как заслугами все переполняешь ты, Цезарь,
То я бы должен одну часть лишь из целого петь;
325 Как привлекает глаза сиянье лучистое солнце,
Так бы деянья твои душу мою увлекли.
Я без вины осужден, пашу я бесплодное поле,
А плодовитость была там то большая нужна.
Не должна потому доверяться лодочка морю,
330 Что на малом пруду смеет резвиться она.
Может быть я, – но и в том сомневаюсь, – довольно искусен
В легких стихах и слагать мелкие песни горазд;
Но когда б мне велел ты огнем укрощенных Зевеса
Славить Гигантов, без сил был бы я к ноше такой.
335 Дару великому след великий славить деянья
Цезаря, чтобы труда не превышал сам предмет.
Все же меж тем я дерзнул, но умалял я, казалось,
И что, преступно, твоей славе являлся в ущерб.
К легкому делу опять, к молодым вернулся я песням,
340 И любовью я ложною грудь возбудил.
Этого я не хотел, но меня судьба увлекала,
И в наказанье себе я даровитым бывал.
Горе, учился зачем! Зачем это я обучаем
Был родителями и хоть буквы видал!
345 Стал я противным тебе этой шалостью ради Искусства,
Так как считал ты, что я к ложу запретному звал,
Но новобрачных никак не учил я тайным проделкам,
Мало кто знает чего, тот и не может учить.
Так веселья я сочинял нежные песни,
350 Чтоб не задела молва имени чем моего.
Даже из темной толпы нет мужа, который в сомненье
Впал по моей бы вине, точно ли стал он отцом.
Верь мне, что нравы мои от моих песнопений различны —
Жизнь безупречна вполне, Муза игрива моя —
355 Лживы творенья мои сочиненья большею частью:
И дозволяли себе более, чем их творец.
Книжка не признак души, а безупречная радость,
Если для многих ушей может отраду принесть.
Акций был бы жесток, Теренций бражником был бы,
360 Были б задорными те, что злые войны поют.
Да не один я писал о нежной любви сочиненья,
Но наказан один был я за песни любви.
Иль не тому, чтоб мешать любовь с вином изобильным,
Лирик старец учил Тейскою Музой своей?
365 Дев не к любви ли одной звала Лесбейская Сафо?
Уцелела меж тем Сафо и тот уцелел.
Не повредило равно и тебе, Баттиад, что ты часто