Славный Минос, лишь достиг с кораблями земли куретидов,
Свой разукрасил дворец, побед развесил трофеи.
Рода позор между тем возрастал. Пасифаи измену
Гнусную всем раскрывал двуединого образ урода.
Принял решенье Минос свой стыд удалить из покоев
И поместить в многосложном дому, в безвыходном зданье.
Дедал, талантом своим в строительном славен искусстве,
Зданье воздвиг; перепутал значки и глаза в заблужденье
Ввел кривизною его, закоулками всяких проходов.
Так по фригийским полям Меандр ясноводный, играя,
Льется, неверный поток и вперед и назад устремляет;
В беге встречая своем супротивно бегущие волны,
То он к истокам своим, то к открытому морю стремится
Непостоянной волной: так Дедал в смущение вводит
Сетью путей без числа; он сам возвратиться обратно
К выходу вряд ли бы мог: столь было запутано зданье!
После того как туда полубык-полуюноша заперт
Был, и два раза уже напитался актейскою кровью,
В третий же был усмирен, через новое девятилетье.
С помощью девы та дверь, никому не отверстая дважды,
Снова была найдена показаньем распущенной нити;
И не замедлил Эгид: Миноиду похитив, направил
К Дии свои паруса, где спутницу-деву, жестокий,
Бросил на бреге, но к ней, покинутой, слезно молящей,
Вакх снизошел и обнял ее, чтобы вечные веки
Славилась в небе она, он снял с чела ее венчик
И до созвездий метнул; полетел он воздушным пространством,
И на лету в пламена обращались его самоцветы.
Остановились в выси, сохраняя венца очертанье,
Близ Геркулеса со змеем в руке и с согбенным коленом.
Дедал, наскучив меж тем изгнанием долгим на Крите,
Страстно влекомый назад любовью к родимым пределам,
Замкнутый морем, сказал: «Пусть земли и воды преградой
Встали, зато небеса – свободны, по ним понесемся!
Всем пусть владеет Минос, но воздухом он не владеет!»
Молвил – и всею душой предался незнакомому делу.
Новое нечто творит, подбирает он перья рядами,
С малых начав, чтоб за каждым пером шло другое, длиннее, —
Будто неровно росли: все меньше и меньше длиною, —
Рядом подобным стоят стволы деревенской цевницы;
Ниткой средину у них, основания воском скрепляет.
Перья друг с другом связав, кривизны незаметной им придал
Так, чтобы были они как у птицы. Присутствовал рядом
Мальчик Икар; он не знал, что касается гибели верной, —
То, улыбаясь лицом, относимые веющим ветром
Перья рукою хватал; то пальцем большим размягчал он
Желтого воска куски, ребячьей мешая забавой
Дивному делу отца. Когда ж до конца довершили
Дедала руки свой труд, привесил к крылам их создатель
Тело свое, и его удержал волновавшийся воздух.
Дедал и сына учил: «Полетишь серединой пространства!
Будь мне послушен, Икар: коль ниже ты путь свой направишь,
Крылья вода отягчит; коль выше – огонь обожжет их.
Посередине лети! Запрещаю тебе на Боота
Или Гелику смотреть и на вынутый меч Ориона.
Следуй за мною в пути». Его он летать обучает,
Тут же к юным плечам незнакомые крылья приладив.
Между советов и дел у отца увлажнялись ланиты,
Руки дрожали; старик осыпал поцелуями сына.
Их повторить уж отцу не пришлось! На крыльях поднявшись,
Он впереди полетел и боится за спутника, словно
Птица, что малых птенцов из гнезда выпускает на волю.
Следовать сыну велит, наставляет в опасном искусстве,
Крыльями машет и сам и на крылья сыновние смотрит.
Каждый, увидевший их, рыбак ли с дрожащей удою,
Или с дубиной пастух, иль пахарь, на плуг приналегший, —
Все столбенели и их, проносящихся вольно по небу,
За неземных принимали богов. По левую руку
Самос Юнонин уже, и Делос остался, и Парос;
Справа остался Лебинт и обильная медом Калимна.
Начал тут отрок Икар веселиться отважным полетом,
От вожака отлетел; стремлением к небу влекомый,
Выше все правит свой путь. Соседство палящего Солнца
Крыльев скрепление – воск благовонный – огнем размягчило;
Воск, растопившись, потек; и голыми машет руками
Юноша, крыльев лишен, не может захватывать воздух.
Приняты были уста, что отца призывали на помощь,
Морем лазурным, с тех пор от него получившим названье.
В горе отец – уже не отец! – Повторяет: «Икар мой!
Где ты, Икар? – говорит, – в каком я найду тебя крае?»
Все повторял он: «Икар!» – но перья увидел на водах;
Проклял искусство свое, погребенью сыновнее тело
Предал, и оный предел сохранил погребенного имя.
Но увидала тогда, как несчастного сына останки
Скорбный хоронит отец, куропатка-болтунья в болоте
Крыльями бить начала, выражая кудахтаньем радость, —
Птица, – в то время одна из невиданной этой породы, —
Ставшая птицей едва, постоянный укор тебе, Дедал!
Судеб не зная, сестра ему поручила наукам
Сына учить своего – двенадцать исполнилось только
Мальчику лет, и умом способен он был к обученью.
Как-то спинного хребта рассмотрев у рыбы приметы,
Взял он его образцом и нарезал на остром железе
Ряд непрерывный зубцов: открыл пилы примененье.
Первый единым узлом связал он две ножки железных,
Чтобы, когда друг от друга они в расстоянии равном,
Твердо стояла одна, другая же круг обводила.
Дедал завидовать стал; со священной твердыни Минервы
Сбросил питомца стремглав и солгал, что упал он. Но мальчик
Принят Палладою был, благосклонной к талантам; он в птицу
Был обращен и летел по воздуху, в перья одетый.
Сила, однако, ума столь быстрого в крылья и лапы
Вся перешла; а прозванье при нем остается былое.
Все-таки в воздух взлететь куропатка высоко не может,
Гнезд не свивает себе на ветвях и высоких вершинах;
Низко летает она и кладет по кустарникам яйца:
Высей страшится она, о падении помня давнишнем.
Калидонская охота
Был утомленный уже Этнейскою принят землею
Дедал, защиты молил, – мечом оградил его Кокал:
Милостив к Дедалу был. Уже перестали Афины
Криту плачевную дань выплачивать, – слава Тезею!
Храмы – в венках, и народ к ратоборной взывает Минерве,
И Громовержцу-отцу, и к прочим богам, почитая
Кровью обетною их, дарами и дымом курильниц.
Распространила молва перелетная имя Тезея
По Арголиде по всей, и богатой Ахайи народы
Помощи стали молить у него в их бедствии тяжком.
Помощи стал Калидон умолять, хоть имел Мелеагра.
Полный тревоги, просил смиренно: причиной же просьбы
Вепрь был, – Дианы слуга и ее оскорбления мститель,
Царь Оэней, говорят, урожайного года начатки
Вышним принес: Церере плоды, вино же Лиэю,
Сок он Палладин возлил белокурой богине Минерве.
Эта завидная честь, начиная от сельских, досталась
Всем олимпийским богам; одни без курений остались,
Как говорят, алтари обойденной Латониной дщери.
Свойственен гнев и богам. «Безнаказанно мы не потерпим!
Пусть нам почтения нет, – не скажут, что нет нам отмщенья!» —
Молвит она и в обиде своей на поля Оэнея
Вепря-мстителя шлет: быков столь крупных в Эпире
Нет луговом, не увидишь таких и в полях сицилийских.
Кровью сверкают глаза и пламенем; шея крутая;
Часто щетина торчит, наконечникам копий подобно, —
Целой оградой стоит, как высокие копья, щетина.
Хрюкает хрипло кабан, и, кипя, по бокам его мощным
Пена бежит, а клыки – клыкам подобны индийским,
Молния пышет из уст: листва от дыханья сгорает.
То в зеленях он потопчет посев молодой, то надежду
Пахаря – зрелый посев на горе хозяину срежет.
Губит хлеба на корню, Церерину ниву. Напрасно
Токи и житницы ждут обещанных им урожаев.
С длинною вместе лозой тяжелые валятся гроздья,
Ягоды с веткой лежат зеленеющей вечно маслины.
Буйствует он и в стадах; уже ни пастух, ни собака,
Лютые даже быки защитить скотину не могут.
Люди бегут и себя в безопасности чувствуют только
За городскою стеной. Но вот Мелеагр и отборных
Юношей местных отряд собираются в чаянье славы:
Два близнеца, Тиндарея сыны, тот – славный наездник,
Этот – кулачный боец; Ясон, мореплаватель первый,
И с Пирифоем Тезей, – сама безупречная дружба, —
Два Фестиада, Линкей, Афарея потомок, его же
Семя – проворный Идас и Кеней, тогда уж не дева,
Нравом жестокий Левкипп и Акаст, прославленный дротом,
И Гиппотой, и Дриант, и рожденный Аминтором Феникс,
Актора ровни-сыны и Филей, из Элиды посланец,
И Теламон, и отец Ахилла великого был там,
С Феретиадом там был Иолай, гиантиец по роду,
Доблестный Эвритион, Эхион, бегун необорный,
И параскиец Лелег, Панопей и Гилей, и свирепый
Гиппас, и в те времена совсем еще юноша – Нестор;
Те, что из древних Амикл отправлены Гиппокоонтом;
И паррасиец Анкей с Пенелопиным свекром Лаэртом;
Мудрый пришел Ампикид, супругой еще не погублен,
Эклид и – рощ ликейских краса – тегеянка-дева;
Сверху одежда ее скреплялась гладкою пряжкой,
Волосы просто легли, в единственный собраны узел;
И, повисая с плеча, позванивал кости слоновой
Стрел хранитель – колчан; свой лук она левой держала.
Девы таков был убор; о лице я сказал бы: для девы
Отрочье слишком лицо, и слишком для отрока девье.
Только ее увидел герой Калидонский, сейчас же
И пожелал, но в себе подавил неугодное богу
Пламя и только сказал: «О, счастлив, кого удостоит
Мужем назвать!» Но время и стыд не позволили больше
Молвить: им бой предстоял превеликий, – важнейшее дело.