это. Он шел потому, что ему так велел прекрасный вездесущий Бог. И он, Авраам, не смел и надеяться на постижение Разума Божьего, поэтому, разумеется, не мог и предсказать, когда пойдет дождь.
Мы привели пример Авраама в качестве шаблона. Выберите свою религию, ее основателя и подправьте историю для большего соответствия. Мы не утверждаем, что зарождение иудаизма происходило именно так, как мы описали. Это просто история, которая, может быть, не более правдива, чем рассказ о Винни-Пухе и его меде. Но, подобно тому, как Винни-Пух, застрявший в кроличьей норе, учит нас не быть жадными, история об омническом сбросе Авраама правдиво указывает на то, как здравомыслящие, восприимчивые люди могут, отказавшись от собственных духовных чувств, представить естественные процессы как непостижимую Сущность.
Материализация во многом сыграла положительную роль. Люди обращают внимание на желания непостижимых, всемогущих Сущностей. В религиозных учениях часто составляются принципы (законы, заповеди) приемлемого поведения в отношении других людей. Разумеется, между разными религиями или разными течениями одной религии существует множество разногласий в деталях. Среди них есть и достаточно существенные, такие как отношение к женщинам или степень распространения базовых правил на неверующих. Однако в целом в этих учениях удалось прийти к консенсусу, о чем свидетельствует, например, практически всеобщее осуждение воров и убийц. Почти все религии определяют очень близкие нормы «хорошего» поведения, вероятно, потому, что они выдержали испытание временем. Если рассматривать религию с точки зрения отношений варваров и племен, ее можно назвать единой позицией племени с усиленными порядками (ритуалами, например), но не ставшей из-за этого хуже.
Многие люди находят в религии вдохновение, которое помогает им развивать чувство принадлежности. Они сильнее ощущают, насколько прекрасна наша вселенная, и это помогает им лучше справляться с несчастьями. За некоторыми исключениями, преимущественно связанными с определенными обстоятельствами, такими как война, большинство религий проповедуют, что любовь – это хорошо, а ненависть – плохо. И на основании этого на протяжении всей истории обычные люди совершали огромные жертвы, нередко отдавая собственные жизни.
Такое поведение, обычно именуемое альтруизмом, заставило эволюционных биологов серьезно поломать голову. Давайте сначала обобщим их мнение о данной проблеме и сделанном ими выводе, а потом рассмотрим альтернативный подход, изначально основанный на религиозных убеждениях и кажущийся нам гораздо более вероятным.
На первый взгляд, альтруизм – это вовсе не проблема. Если два организма взаимодействуют, что в данном контексте подразумевает готовность рисковать собственной жизнью ради помощи другому[61], в итоге оба оказываются в выигрыше. Естественный отбор благоприятствует этому достоинству и развивает его. Что тут еще нужно объяснять?
К сожалению, довольно многое. Эволюционная биология в таких случаях непроизвольно ставит вопрос о том, устойчива ли данная ситуация и сохранится ли она, если некоторые организмы примут другие стратегии. Что, к примеру, произойдет, если большинство организмов будет взаимодействовать, а часть решит сжульничать? Если жульничество окажется удачным, то и другие предпочтут жульничать, а не взаимодействовать, и стратегия взаимодействия, проявив неустойчивость, в итоге сойдет на нет. Применив метод, введенный Рональдом Эйлмером Фишером и используемый генетиками в середине двадцатого века, можно рассчитать и определить условия, при которых альтруизм станет эволюционно устойчивой стратегией. В итоге окажется, что все зависит от того, с кем вы взаимодействуете и ради кого рискуете своей жизнью. Чем более близким родственником он вам приходится, тем больше у вас с ним общих генов и тем более оправдан для вас риск собственной безопасностью. В результате такого анализа мы приводим к заключениям вроде: «Нужно прыгнуть в озеро и спасти сестру, а тетя пусть себе тонет». А незнакомого человека спасать определенно не стоит.
Это традиционная генетика, в которую, как и в большинство традиционных взглядов, верят консерваторы. Однако если человек тонет в озере, то, прежде чем нырять на помощь, у него не спрашивают: «Простите, сэр, но насколько близка родственная связь между нами? Существует ли возможность того, что вы мой близкий родственник?» Люди того типа, которые готовы нырять на помощь, делают это независимо от того, кто тонет. И наоборот. Как правило. Явным исключением являются случаи, когда тонет ребенок: его родители бросятся на помощь, даже если сами не умеют плавать, хотя едва ли они сделают это ради чужого ребенка и уж тем более ради взрослого. Так что традиционная генетика здесь тоже присутствует.
Пусть и не столь существенно. Расчеты Фишера довольно старомодны и к тому же основываются на существенном – и весьма шатком – упрощении[62]. Он приравнивает виды к генофонду, в результате чего значение имеет лишь соотношение организмов, имеющих определенные гены. Вместо того чтобы сравнить разные стратегии, которые мог выбрать организм, Фишер рассчитывал, какая из них лучше других «в среднем». И поскольку отдельные организмы рассматриваются лишь как вкладчики в генофонд, это оказывается соревнованием между организмами с прямым выбором «я или ты». Птица, питающаяся семенами, против птицы, питающейся червями, сходятся в битве на выживание, как два теннисиста… и пусть победит сильнейший.
Данный анализ проведен с позиции строгих счетоводов. Птица, набравшая больше очков (энергии от семян или червей), выживает, а другая – нет.
Но с точки зрения сложных систем эволюция устроена совершенно иначе. Так, организмы иногда конкурируют напрямую – например, две птицы, борющиеся за одного червя. Или два птенца в одном гнезде, где прямая конкуренция может оказаться жестокой и даже смертельной. Но, как правило, она происходит косвенно – причем до такой степени, что слово «конкуренция» выглядит неподходящим. Каждая отдельная птица либо выживает, либо нет в огромном мире, включающем других птиц. Птицы А и Б не сталкиваются один на один. Они конкурируют друг с другом исключительно в том смысле, что это мы решили их сравнить, чтобы выяснить, какая из них более успешна.
Это как два подростка, сдающих экзамен по вождению. Допустим, один из них делает это в Великобритании, а другой – в США. Если один сдает успешно, а другой – проваливает экзамен, мы объявляем сдавшего «победителем». Но два подростка и знать не знают, что соревнуются между собой, – просто потому, что на самом деле никакого соревнования нет. Успех или неудача одного не влияет на успех или неудачу другого. Тем не менее один получает водительские права, а другой – нет.
Система получения прав устроена именно так, и здесь не играет роли, что в Америке сдать экзамен легче, чем в Британии (в этом мы убедились на собственном опыте). Эволюционная «конкуренция» во многом напоминает этот экзамен, но иногда оказывается настолько сложной, что больше походит на теннисный матч.
С этой точки зрения эволюция представляет собой сложную систему организмов. Кто выживет и продолжит род, а кто погибнет – зависит от свойств уровня системы. На них влияет как контекст (американский экзамен или британский), так и внутренние черты отдельных существ. Выживание видов является эмерджентным свойством всей системы и его нельзя предсказать ни одним простым и коротким расчетом. В том числе расчетами, основанными на частоте появления генов в генофонде, следовательно, предложенное объяснение альтруизма неубедительно.
Откуда же тогда берется альтруизм? Любопытный ответ на этот вопрос был дан Рэндольфом Нессе в журнале «Наука и дух» в 1999 году. Коротко говоря, он заключался в «чрезмерных обязательствах». И он стал свежей и необходимой альтернативой скупым расчетам.
Мы уже неоднократно отмечали, что люди привязаны ко времени. Мы живем не только настоящим, но и тем, что, по нашему мнению, должно случиться в будущем. По этой причине мы связываем себя обязательствами в отношении своих будущих поступков. «Если ты заболеешь, я буду за тобой ухаживать». «Если враг нападет на тебя, я приду тебе на помощь». Стратегия принятия обязательств решительно меняет характер «конкуренции». В пример здесь можно привести стратегию «гарантии взаимного уничтожения» в качестве сдерживания ядерной войны: «Если вы ударите по нам ядерным оружием, мы применим свое и полностью уничтожим вашу страну». Даже если у одной страны в разы больше боеголовок, что с позиции счетоводов гарантировало бы ей победу, при стратегии принятия обязательств ни о какой победе здесь нет речи.
Если два человека (племени, страны) заключили договор и обязались поддерживать друг друга, то оба они становятся сильнее, а их шансы на выживание возрастают. (При условии, если это разумный договор. Вы можете сами придумать сценарий, при котором наше заключение оказалось бы неверным.) О, да, это все очень хорошо, но есть ли у вас уверенность, что ваш партнер сдержит свое слово? В процессе эволюции мы нашли несколько довольно эффективных методов, позволяющих принимать решения о доверии или недоверии кому-либо. На простейшем уровне мы просто наблюдаем за тем, что они делают, и сравниваем с тем, что они говорят. Также мы можем попытаться узнать, как они действовали при аналогичных обстоятельствах ранее. И если мы принимаем верные решения, они дают нам ощутимые преимущества в гонке на выживание. С их помощью мы действуем лучше на фоне всех остальных. Сравнение с другими здесь неуместно.
С точки зрения счетоводов, «верная» стратегия при таких обстоятельствах такова: подсчитать, сколько очков вы заработаете, приняв обязательства, и сравнить с заработанными жульничеством. С позиции Нессе такой подход лишен всякого смысла. Стратегия чрезмерных обязательств одним махом обходит все эти подсчеты. «Бросьте счеты: я гарантирую вам, что сдержу слово,