Еще у нас другая есть хитрость – способность рассказывать истории, которые сбываются. На нынешнем этапе эволюции мы проводим в такой истории бо́льшую часть жизни. И она называется «реальной жизнью». Для большинства из нас реальная жизнь с ее техосмотрами, «бумажным богатством» и социальными системами – это фантазия, на которую мы все ведемся, и именно поэтому она и сбывается.
Несчастный Фокиец старался изо всех сил, но в результате пришел к тому, что старые истории оказались неправдой, а придумывать новые он не был готов. Он проверил реальность и обнаружил, что никакой реальности нет – по крайней мере той, в которую он верил. Он неожиданно увидел вселенную, у которой не было карты будущего. Но мы с тех пор научились составлять карты гораздо лучше.
Глава 23Венец всего живущего
Волшебники вернулись в дом Ди в подавленном настроении и остаток недели провели сидя, сложа руки и играя на нервах друг друга. Они не могли четко сформулировать своего состояния, но были расстроены историей.
– Наука опасна, – наконец заключил Чудакулли. – Не будем ее трогать.
– По-моему, это как с волшебниками, – проговорил декан, обрадованный нарушением молчания. – Их должно быть больше одного, иначе они будут придумывать смехотворные идеи.
– Ты прав, старина, – признал Чудакулли, наверное, впервые в жизни. – Значит… наука не для нас. Чтобы справиться со всем этим, нам следует положиться на здравый смысл.
– Точно, – поддержал его профессор современного руносложения. – Кому вообще какое дело до этих лошадей? Если они спотыкаются, то им некого в этом винить, кроме самих себя.
– Прежде чем начать дискуссию, – сказал аркканцлер, – давайте сначала придем к согласию относительно того, что нам известно на данный момент, хорошо?
– Давайте. Вот, например, что бы мы ни делали, эльфы все равно остаются в выигрыше, – ответил декан.
– Э-э… Возможно, это прозвучит глупо… – начал Ринсвинд.
– Да, уж наверняка, – сказал декан. – Ты же немного сделал с тех пор, как мы вернулись, а?
– Ну, не особо, – ответил Ринсвинд. – Так, бродил, осматривался вокруг.
– Именно! И не прочитал ни единой книги, верно? Какая тебе польза от этих брожений?
– Ну, это как бы зарядка, – сказал Ринсвинд. – А еще можно подмечать всякие вещи. Вот вчера мы с библиотекарем ходили в театр…
Они купили самые дешевые билеты, но библиотекарь заплатил еще и за два мешочка орехов.
Обжившись в этом времени, они поняли, что можно было и не утруждать себя столь тщательной маскировкой библиотекаря. В камзоле, большом капюшоне и с фальшивой бородой он в целом выглядел приличнее большинства людей, занимавших дешевые места, которые были такими дешевыми потому, что занимавшим их приходилось стоять.
В тот вечер давали «Короля-горбуна» Артура Дж. Соловья. Пьеса была не очень – более того, она оказалась худшей пьесой, которую Ринсвинду доводилось видеть. Библиотекарь развлекал себя, бросая на сцену орехи, которые подозрительно хорошо отскакивали от королевского горба. Но люди смотрели в полном восхищении, особенно когда король, обратившись к своей знати, изрек нетленную фразу: «Теперь в досадный сей декабрь… Пусть поганец, который это бросает, сейчас же прекратит!»
Плохая пьеса, зато хорошая публика, подумал Ринсвинд после того, как их выгнали из зала. Конечно, это было колоссальным шагом вперед по сравнению с тем, что могла бы породить фантазия людей с Раковинных куч и что, вероятно, имело бы название в духе: «Если бы мы изобрели краски, то смогли бы наблюдать, как они сохнут». Но реплики звучали неуместно, а само действие было затянуто и топталось на месте. Тем не менее внимание зрителей было целиком приковано к сцене.
Закрыв глаз рукой и изо всех сил напрягая зрение, Ринсвинд осмотрел публику. Открытый глаз обильно заслезился, но сумел различить нескольких эльфов на дорогих местах.
Они тоже любили театр. Разумеется. Им хотелось, чтобы у людей было богатое воображение. Они дали людям столько воображения, что его нужно было постоянно подпитывать. Пусть даже и пьесами Артура Дж. Соловья.
Воображение порождало чудовищ. Из-за него вы боялись темноты, но не реальных опасностей, которыми она чревата. Оно населяло ночь собственными кошмарами.
А это значит…
Ринсвинду на ум пришла одна мысль.
– Я думаю, мы должны прекратить попытки повлиять на философов и ученых, – сказал он. – Люди с таким складом ума всегда верят во что попало. Их нельзя изменить. А наука просто чересчур странная. У меня не лезет из головы тот бедняга…
– Да-да-да, мы все в курсе, – устало произнес Чудакулли. – Ближе к делу, Ринсвинд. Что у тебя нового?
– Мы могли бы попытаться научить людей искусству, – сказал Ринсвинд.
– Искусству? – изумился декан. – Оно же для лодырей! От искусства все становится только хуже!
– Живопись, скульптура, театр, – продолжал Ринсвинд. – Я думаю, нам не нужно останавливать то, что начали эльфы. Я думаю, что мы, наоборот, должны всеми силами их поддерживать. Помочь этим людям развить по-настоящему хорошее воображение. Пока оно у них слабоватое.
– Но этого же хотят эльфы, приятель! – вспыхнул Чудакулли.
– Да! – сказал Ринсвинд, едва не опьяневший от нового чувства рождения идеи, не связанной с бегством. – Давайте поможем эльфам! Поможем им уничтожить самих себя.
Волшебники молча обдумывали его слова. Наконец, Чудакулли произнес:
– Что ты имеешь в виду?
– В театре я видел множество людей, которые хотели верить, будто мир отличается от окружающей их реальности, – ответил Ринсвинд. – Мы могли бы… – он пытался проникнуть в известный своей непроницаемостью разум аркканцлера. – Ведь вы же знаете казначея?
– В существовании этого джентльмена я убеждаюсь каждый день, – мрачно ответил аркканцлер. – И весьма рад тому, что в этот раз мы оставили его со своей тетей.
– Помните, как мы излечили его безумие?
– Мы его не излечили, – сказал Чудакулли. – Мы просто изменили его лекарство, чтобы у него непрерывно возникали галлюцинации, будто он в здравом уме.
– Вот именно! Вы применили болезнь как лекарство, сэр! Мы сделали его еще безумнее, и он стал нормальным. Более-менее. Не считая приступов невесомости и э-э… проблем с…
– Да-да, это все так, – сказал Чудакулли. – Но я по-прежнему жду, когда ты расскажешь, в чем дело.
– Ты имеешь в виду, что мы должны сражаться, как те монахи в районе Пупа? – спросил профессор современного руносложения. – Ну, те тощие мелкие парни, которые могут подбросить в воздух здорового человека.
– Что-то вроде того, сэр, – сказал Ринсвинд.
Чудакулли ткнул пальцем в Думминга Тупса.
– Я что-то пропустил? – спросил он.
– Думаю, Ринсвинд имеет в виду, что если мы продолжим дело эльфов, это каким-то образом должно их сокрушить, – ответил Думминг.
– Это может сработать?
– Аркканцлер, я не могу придумать ничего лучше этого, – сказал Думминг. – В этом мире вера не имеет такой силы, как в нашем, но она все равно достаточно сильна. Но эльфы все равно здесь. Они тут хорошо обосновались.
– Но нам известно, что они… вроде как питаются от людей, – сказал Ринсвинд. – А нам нужно, чтобы они убрались отсюда. М-м… У меня есть план.
– У тебя есть план, – тон Чудакулли был явно неискренним. – А еще у кого-нибудь есть план? Ну хоть у кого-нибудь? А?
Ответа не последовало.
– Пьеса, которую я видел, ужасна, – сказал Ринсвинд. – Эти люди, может, и далеко ушли от Угов с Раковинных куч, но им еще есть куда расти. Мой план… Ну, я хочу передвинуть этот мир на линию той истории, в которой существует некто по имени Уильям Шекспир. И где точно нет Артура Дж. Соловья.
– Кто такой Шекспир? – спросил Думминг.
– Это человек, который написал это, – Ринсвинд подвинул к нему лежавшую на столе потрепанную рукопись. – Прочитай с того места, где я отметил.
Думминг поправил очки и прочистил горло.
– Ну и задачка, какой ужасный почерк.
– Давайте я, – сказал Чудакулли, прибирая бумаги к рукам. – Твой голос не подходит для таких вещей, Тупс, – он взглянул на лист и прочитал: – «Какое чудо природы человек! Как благородно рассуждает! С какими безграничными способностями! Как точен и поразителен по складу и движеньям! Поступками как близок к ангелам! Почти равен богу – разуменьем! Краса вселенной! Венец всего живущего!..»
Он умолк.
– И этот человек живет здесь? – изумился он.
– Потенциально да, – ответил Ринсвинд.
– То есть он, стоя по колено в навозе в городе, где головы висят на пиках, написал это?
Ринсвинд просиял.
– Да! В своем мире он, вероятно, самый влиятельный драматург в истории! Несмотря на то что большинству режиссеров приходилось тактично подправлять его пьесы, потому что у него, как и у всех остальных, случались неудачные дни.
– Что ты подразумеваешь под «его» миром?
– Альтернативные миры, – пробормотал обиженный Думминг. Когда-то он играл третьего гоблина в школьном спектакле, и ему казалось, что его голос вполне подходит для театра.
– Что, по-твоему, значит, он должен быть здесь, но его здесь нет? – спросил Чудакулли.
– Я думаю, он должен здесь быть, но не может, – ответил Ринсвинд. – Смотрите, это, конечно, не люди с Раковинных куч, но в художественном плане они весьма слабы. Местный театр отвратителен, ни одного приличного художника у них нет, даже ни одной нормальной скульптуры не изваяли – это мир должен быть другим.
– И что? – спросил все еще печальный Думминг.
Ринсвинд дал сигнал библиотекарю, и тот просеменил вокруг стола, раздав всем по маленькой зеленой книжице в тканевом перелете.
– Есть еще одна пьеса, которую он напишет… пишет… писал… – сказал он. – Думаю, вы согласитесь, что это может иметь большое значение…
Волшебники прочитали ее. Потом перечитали. Потом стали горячо спорить, но в этом не было ничего необычного.