епени.) Став бакалавром искусств, он мог провести следующий год за преподаванием теологии и подготовкой к посвящению в духовный сан Англиканской церкви. Он мог стать помощником приходского священника, жениться и поселиться в селе неподалеку от Шрусбери.
Все было распределено наперед.
Вскоре после начала учебы в колледже Чарльза словно жук укусил. «Введение в энтомологию» вызвало огромный интерес к жукам, и чуть ли не полстраны отправилось в заросли деревьев и кустов на поиски новых видов. Поскольку по многообразию видов жуки превосходили всех остальных существ на планете, поле деятельности было огромным. Чарльз и его двоюродный брат прочесывали проселочные дороги Кембриджшира, а потом насаживали свои находки на булавки и расставляли по рядам на больших листах картона. Ему не удалось отыскать представителей новых видов, но однажды ему попался редкий жук из Германии, который до этого встречался в Англии всего два раза.
К концу второго года в университете на горизонте перед Дарвином уже виднелись экзамены. Но он уделял слишком много внимания жукам и юной леди по имени Фэнни Оуэн и пренебрегал учебой. У него оставалось всего два месяца, чтобы завершить все, что необходимо было сделать за два года – в том числе изучить десять вопросов по книге «Свидетельства христианства» все того же Уильяма Пейли. Дарвин уже читал эту книгу, но теперь решил перечитать ее более внимательно – и полюбил ее. Логика показалась ему увлекательной. К тому же политические взгляды Пейли были крайне левыми, что взывало в нем к врожденному чувству социальной справедливости. Воодушевленный изучением Пейли, Дарвин кое-как сдал экзамены.
Следующими на очереди стали выпускные экзамены. В программе на этот раз оказалась другая книга Пейли – «Принципы морали и политической философии». К тому времени она устарела и находилась на грани (политической) ереси и иноверия – по этой причине и попала в программу. Ее нужно было оспорить, где это было возможно. Например, в ней говорилось, что традиционная церковь не была отдельным ответвлением христианства. Дарвин, будучи правильным христианином, не был уверен в этом вопросе. Пришлось обратиться к иным источникам, и одним из них стала следующая книга его кумира Пейли – «Естественная теология». Дарвин знал, что многие умы считают утверждения Пейли о замысле слишком наивными. К тому же его дед, Эразм Дарвин, придерживался ровно противоположных взглядов и даже выдвинул предположение о непринужденных изменениях организмов в своей книге «Зоономия». Дарвин же, хоть и склонялся на сторону Пейли, начал интересоваться тем, как устанавливались законы науки и какие доказательства ею принимаются. Эти искания привели его к книге сэра Джона Гершеля с умопомрачительным названием «Предварительные рассуждения об изучении натуральной философии». Он также приобрел экземпляр «Личного повествования» Александра фон Гумбольдта, 3754-страничного хита об отважном путешествии в Южную Америку.
Дарвин был заворожен. Гершель подогрел его интерес к науке, а Гумбольдт показал, насколько захватывающими могут быть научные открытия. Он тотчас решил, что посетит вулканы на Канарских островах и воочию увидит великое драконово дерево. Его друг Мармадюк Рэмси согласился составить ему компанию. Они собирались отправиться в тропики сразу после того, как Дарвин подпишет 39 статей англиканского вероисповедания на своем выпускном торжестве. Готовясь к путешествию, Чарльз поехал в Уэльс проводить геологические полевые исследования. Там он выяснил, что в долине Клуид древнего красного песчаника вопреки геологическим картам того времени не встречается – тем самым заслужив признание среди геологов.
Затем пришло известие о смерти Рэмси. План с Канарскими островами провалился. Тропики стали для него далекими, как никогда. Мог ли Чарльз отправиться туда сам? Пока он размышлял над этим, из Лондона пришла увесистая посылка. Внутри оказалось письмо с предложением присоединиться к кругосветному путешествию. Корабль отплывал через месяц.
Британский морской флот собирался разведать и нанести на карту линию побережья Южной Америки. Это должно было быть хронометрическое исследование – то есть навигацию предполагалось вести сравнительно новым и не вполне надежным способом определения долготы с помощью сверхточных часов или хронометра. 26-летний капитан Роберт Фицрой должен был возглавить экспедицию, а кораблем для нее выбрали «Бигль».
Фицрой переживал из-за того, что командование судном в одиночку может довести его до самоубийства. Опасение не было безосновательным: прежний капитан «Бигля» Прингл Стоукс застрелился, составляя карту особенно извилистой части побережья Южной Америки. А один из дядюшек Фицроя, пребывая в подавленном состоянии, перерезал себе горло[36]. Поэтому он решил, что ему нужен кто-то, с кем можно будет общаться, кто поможет ему сохранить рассудок. Это место и предложили Дарвину. Работа казалась подходящей прежде всего для человека, интересующегося естественной историей, и на корабле имелось все необходимое научное оборудование. Технически Дарвин не был «корабельным натуралистом», как сам утверждал впоследствии – это заносчивое заявление стало причиной крупной ссоры между ним и хирургом «Бигля» Робертом Маккормиком, так как по традиции предполагалось, что работу натуралиста в свое свободное время выполнял хирург. Дарвин же был нанят в качестве личного «собеседника» капитана.
Он решил принять предложение, но его отец, вняв предостережениям сестер Чарльза, не дал ему своего согласия. Дарвин имел возможность пойти против воли отца, но такая мысль была ему неприятна, и он ответил отказом. Затем отец в несвойственной себе манере показал Чарльзу одну лазейку – это был первый случай, подозрительно похожий на вмешательство волшебников. Он сказал, что тот мог получить разрешение при условии, если получит рекомендацию от «человека в надлежащем положении в обществе». И Чарльз, и его отец понимали, о ком идет речь – о дяде Джозе (Веджвуде, внуке основателя гончарного завода). Джоз был предпринимателем, и доктор Дарвин доверял его суждениям. Тогда Чарльз вместе с дядюшкой просидел до ночи, сочиняя соответствующее письмо. Джоз сообщил доктору Дарвину, что морское путешествие станет полезным для молодого человека. И украдкой добавил, что оно улучшит его познания в естественной истории, а это положительно скажется на его будущей духовной карьере.
Дарвин-старший дал добро (1:0 в пользу волшебников). Возбужденный сверх всякой меры, Чарльз поспешил написать новое письмо на флот, на этот раз о согласии. Но получил ответ от Фицроя, что должность уже занята: капитан отдал ее своему другу. Тем не менее Дарвин стоял первым в списке на случай, если бы друг изменил свое мнение.
Дарвин отправился в Лондон, чтобы быть готовым к запасному плану, если бы ему повезло, и встретиться с Фицроем. Прибыв, он узнал, что друг капитана передумал – не прошло и пяти минут. (Опять волшебники?) Его жена была против столь длительного плавания – тогда предполагалось, что оно займет три года. По-прежнему ли Дарвин желал получить это место?
Не в силах произнести хоть слово, Чарльз кивнул.
Сердце Дарвина екнуло, когда он впервые увидел корабль. «Бигль» оказался гниющим одиннадцатилетним десятипушечным бригом. Чтобы сделать судно пригодным к плаванию, его отремонтировали – частично за средства самого Фицроя. Но корабль казался слишком тесным – размеры его составляли всего лишь 30 метров в длину и 8 в ширину. Могли ли они с капитаном остаться добрыми собеседниками после столь длительного плавания и столь плотного контакта? К счастью, Дарвина разместили в одной из самых просторных кают.
«Биглю» было поручено исследовать южную оконечность Южной Америки, в частности сложный островной район вокруг Огненной Земли. Адмиралтейство предоставило для навигации одиннадцать хронометров – ведь это была первая попытка совершить кругосветное плавание, в которой предполагалось определять долготу с помощью морских хронометров. Фицрой одолжил еще пять и шесть докупил. Так «Бигль» вышел в море с солидными двадцатью двумя хронометрами на борту.
Началось путешествие не лучшим образом. Как только корабль вошел в Бискайский залив, Дарвина сразила морская болезнь. А лежа в койке и страдая от тошноты, он был вынужден мириться со звуками порки матросов, которые доносились с палубы. Фицрой был строг в отношении дисциплины, особенно на раннем этапе плавания. В глубине души капитан думал, что его «собеседник» сойдет с корабля, едва тот подойдет к берегу, и убежит назад в Англию пешком. Предполагалось, что корабль сделает остановку на Мадейре для запаса провизией – и это было прекрасной возможностью для того, чтобы сойти. Но подход к Мадейре был отменен из-за сильных волн и отсутствия острой необходимости (3:0 в пользу волшебников?).
Вместо этого «Бигль» направился к Тенерифе, что на Канарских островах. Если бы Чарльз сошел там, то увидел бы вулканы и великое драконово дерево. Но консул Санта-Круса испугался, что гости из Англии занесут на острова холеру, и не позволил «Биглю» зайти в порт без прохождения карантина (4:0? Посмотрим). Не желая ждать у берега необходимые для этого две недели, Фицрой дал приказ взять курс на юг, к островам Кабо-Верде.
Может, волшебники тут и ни при чем, но что-то определенно желало, чтобы Чарльз оставался на «Бигле». Наконец, его совсем лишило выбора пятое совпадение, на этот раз связанное с его большой страстью, геологией. Пока «Бигль» шел на запад, океан успокаивался, а воздух теплел. Дарвин ловил планктон и медуз в самодельные марлевые сети. Все налаживалось. Когда они наконец высадились на землю – это был остров Сантьягу в архипелаге Кабо-Верде, – Дарвин с трудом мог поверить своему счастью. Сантьягу состоял из обнаженных вулканических пород с коническими вулканами и долин с буйной растительностью. Здесь Чарльз мог заняться геологией – и естественной историей.
Он собирал все подряд. Заметил, что осьминог способен менять окрас, и ошибочно посчитал это новым открытием. За два дня он разработал геологическую историю острова на принципах, которым научился у Лайеля. Лава затекала в ложе океана, покрывая раковины и прочие породы, и в результате возвысилась над водой. Все это, очевидно, произошло сравнительно недавно, поскольку раковины выглядели такими же новыми, что и те, что лежали на берегу. Это не соответствовало общепринятой теории того времени, согласно которому вулканические образования считались неимоверно старыми.