Пока они расправлялись с ведром устриц, приготовленных по рецепту полковника Килпатрика, Декан сказал:
– Знаешь, мне уже начинает это надоедать. Эти люди! Они уверены, что мир вращается вокруг них.
– Ну, – начал Ринсвинд, – у них просто так написано в одной из их главных священных книг. И на самом деле тут есть такие, которые всерьёз верят, будто их задача состоит в том, чтобы как можно быстрее израсходовать все ресурсы планеты. Мол, потом боженька сотворит им ещё одну. Прочитав это, я подумал: «Вот так так! Кого-то ждёт большой сюрприз!»
– Этот их догмат, – заметил Декан, – звучит, словно вредный совет. – Уверен, что у них есть мозги? В смысле, с одной стороны, мы знаем, что есть, но наверняка тут не обошлось без политиков и жадных торгашей – обычные обезьяньи штучки. Разумеется, здесь хватает умных людей, которые противостоят ушлым, пусть даже на стороне последних – деньги. Однако ни один умный человек, несмотря на соблазн, не купится на столь дурную весть, какой бы важной она ни казалась. Нужен настоящий смельчак, который не побоится встать и сказать, что, чему бы ни учила эта самая священная книга, в ней наверняка есть места, требующие редакции. – Он вздохнул. – Увы, похоже, что сам факт веры в разнообразных богов даёт верующим право требовать, чтобы остальные прислушивались к их мнению. Они уверены: нельзя расстраивать богов, и всё тут.
– А вот мне удалось расстроить нескольких, – сказал Ринсвинд. – По-моему, это только держит их в тонусе. Сами знаете, рискуешь покрыться плесенью, если время от времени тебя не взбадривать. – И несколько мрачно добавил: – Лично со мной это происходит слишком часто.
Но Декан его уже не слушал.
– В конце концов, всё не так уж плохо, вернее, не так глупо, – разглагольствовал он. – Наука работает, хорошо заметны её результаты, и мы с тобой в этом убедились. Пусть даже некоторые аборигены продолжают верить, например, в священную книгу, написанную комитетом старых хрычей в железном веке. Хотя, должен признать, местами там написано всё правильно.
– В самом начале были такие маленькие плавающие штучки, – пустился в воспоминания Ринсвинд, – потом появились рыбки, они были весьма неплохой находкой. Я помню! Я там был!
Декан сцапал последнюю устрицу и спросил:
– Как думаешь, может, мне стоит материализоваться в каком-нибудь принципиально важном для людей месте и очень аккуратненько так просветить одного из них? Ничего не могу с собой поделать, я чувствую свою ответственность, как бы глупо это ни звучало.
– Не надо! – решительно сказал Ринсвинд. – Кончится тем, что вас к чему-нибудь пригвоздят, пусть даже гвозди, насколько мне известно, сейчас стали гораздо более тонкими: они присудят вам премию, будут сердечно жать руку, а промеж себя болтать, что как учёный вы давно уже утратили связь с реальностью, несмотря на то, что вожжаетесь с этой самой треклятой реальностью всю свою долгую карьеру.
– То есть ничего не попишешь?
– Ничего. Всякая морская и подземная мелочь выживет, но ресурсы планеты подходят к концу, и я не вижу места для новой цивилизации. Давайте попробуем вернуться сюда через миллион лет. Вдруг кто-нибудь да останется?
Однако Декан был не из тех, кто легко сдаётся, и попытался зайти с другой стороны.
– Или всё-таки восторжествует добро.
– Ага, – уныло ответил Ринсвинд. – Всё может быть. Что до меня, то лично я бы предпочёл лошадей, но, боюсь, скорей уж автомобили начнут плодиться и размножаться…
Глава 14. Усовершенствованная мышеловка
Ринсвинд имеет слабость к лошадям, которые к его, Ринсвиндову, огорчению не отвечают ему взаимностью. Тем не менее он предпочитает их автомобилям. Преимущество в том, что вам не нужно изготавливать лошадей: лошади сами отлично с этим справляются.
Любой единичный автомобиль делается людьми. Они спроектированы для выполнения определённой цели, которая появилась в сознании конструктора ещё до того, как машины были сделаны, став, по сути, причиной их появления. Сама по себе, без людей, Земля никогда не произвела бы автомобили и за миллиард лет. Зато лошадей она произвела безо всякого человеческого вмешательства, причём за куда более короткий срок.
Учёные полагают, что лошади эволюционировали. Доказательствами им служат хрестоматийный ряд окаменелостей, в точности показывающих, как именно лошади эволюционировали в интервале между 54 и одним миллионом лет назад. Всё там началось с похожего на лошадь млекопитающего в четверть метра длиной. Этот род вначале получил поэтичное наименование эогиппус, то есть «лошадь зари», но потом его переименовали в гиракотерия согласно правилам таксономии, породившим столь нелепый результат.[46] За гиракотерием последовал полуметровый мезогиппус, живший 35 миллионов лет назад; потом метровый мерикгиппус, обитавший в среднем и верхнем миоцене 15 миллионов лет назад; затем плиогиппус (8 миллионов лет назад), имевший длину около 1,3 метра, и, наконец (по крайней мере на сегодняшний день), – род лошадей, то есть современные кони, появившиеся около 1 миллиона лет назад, длина которых составляет около 1,6 метра.
Таксономы могут детально отследить последовательность изменений, происходивших в генеалогии древних лошадиных предков. Например, как менялись зубы или копыта животных. Они способны отслеживать время этих изменений, потому что вмещающие горные породы поддаются датировке. Так что в дело пускаются геологические данные и вносят свой вклад в неразбериху. Достаточно обнаружить какие-нибудь окаменелости, случайно оказавшиеся в неправильном слое породы, чтобы у кого-то зародилось сомнение в эволюционной истории. Однако последовательность пород, их возраст, определяемый с помощью различных методов, эволюционная преемственность окаменелостей, а также ДНК лошадей и их современных родичей – всё это замечательно точно согласуется между собой.
Существуют аналогичные доказательства того, что люди эволюционировали из обезьяноподобных предков. Однако эта история далеко не так прозрачна, поскольку в ней замешаны многочисленные возможные предки, к тому же существовавшие в одно и то же время. Эти предки-гоминины произошли от других млекопитающих, эволюционировавших из рептилий, которые, в свою очередь, эволюционировали из амфибий, а те – от рыб[47]. Ринсвинд точно знает, как эволюционировали сухопутные животные, ведь он там был, в отличие от нас, обитателей Круглого мира. Вот почему мы никак не придём к согласию по этим вопросам.
Как и нынешние креационисты, Уильям Пейли, написавший в 1802 году книгу под названием «Естественная теология», верил, что и лошади, и люди были изобретены богом и сразу созданы точь-в-точь такими же, какими мы их видим сейчас. Из факта существования сложных структур у живых организмов гипотеза «разумного замысла» пытается вывести наличие некоего «небесного проектировщика» (мы все, конечно, знаем, кто это был, но его имя звучит не вполне научно, так что сами понимаете…). Дарвин полагал, что в данном случае никакой замысел не только не нужен, но и неправдоподобен, а живые существа просто эволюционировали сами по себе. С этим согласны почти все биологи, а неодарвинизм подкрепляет дарвиновскую теорию, подводя под неё генетический базис.
Так эволюционировали мы все или измыслены?
На самом деле, вполне возможно, разница не так велика, как думает большинство из нас.
Когда замысел представляют в качестве альтернативы эволюции, исходят из предположения, что это две совершенно разные вещи. Ведь замысел – это сознательный процесс, производимый проектировщиком, знающим, какого результата и с какой целью он, она или оно желает достичь. Эволюция же выбирает из множества случайных вариантов те изменения, которые в перспективе ведут к повышению шансов на выживание, а затем копирует успешные версии. У неё нет ни воли, ни целей. Но эволюция отнюдь не «слепой случай», как её преподносят креационисты, упускающие из виду (мы сегодня добрые) краеугольный камень, то есть отбор. Процесс эволюции носит поисковый, а не целенаправленный характер.
Тем не менее при ближайшем рассмотрении замысел и эволюция гораздо более сходны, чем многие из нас представляют. Технологии кажутся нам целенаправленно спроектированными, но в основном они развиваются. Усовершенствованная технология, заменяющая старую, выбирается потому, что работает лучше. Этот процесс аналогичен тому, как эволюционируют организмы при естественном отборе, следовательно, вполне можно сказать, что технологии тоже эволюционируют. (Однако это всего лишь аналогия, и не стоит доводить её до полного абсурда: технические чертежи или САПР-проектирование – плохое подобие генов.) Может показаться, что отбор той или иной технологии обусловлен исключительно человеческой способностью к выбору, однако эта способность довольно ограничена. Успех зависит от поданных за технологию голосов, а голосование производится преимущественно кошельками. При этом устремления изобретателя не имеют никакого значения. Как и при биологической эволюции, главным критерием является работоспособность проекта.
Из-за невнятиц, свойственных наивному подходу Пейли к пониманию идеи замысла (ведь от замысла до его материального воплощения долгий путь), мы должны подробнее описать, как идеи воплощаются в технологии. Заодно это изменит ваше понимание места замысла в природе.
Большинство человеческих замыслов при их воплощении в жизнь не работают. Например, большая часть упаковок до сих пор опорожняется с некоторым трудом. Ведь дешевле изобрести плохонькую, но свою собственную тару, чем платить за использование чужих патентов на хорошую. Усовершенствованная мышеловка, пусть даже она действительно окажется лучше других, лишь незначительно превосходит сотни предыдущих. Ну, по большей части.
Эволюция мышеловки – это последовательный процесс, а не просто последовательность устройств. То же относится и к велосипедам, автомобилям, компьютерам и опять же к упаковкам. Каждая новая идея – это новое ответвление технологической колеи, прокладывающее всё новые направления. Один из основателей теории сложности, Стюарт Кауфман ввёл понятие «смежных возможностей», обозначающих те варианты поведения сложной системы, которые лишь на полшага отличаются от её актуального состояния. Смежные возможности – это перечень потенциальных вариантов развития системы. В каком-то смысле это и есть её потенциал.