[16]
Кинбурн. 20 декабря 1787 году
Любезная Наташа!
Ты меня порадовала письмом от 9 ноября; больше порадуешь, как на тебя наденут белое платье; и того больше, как будем жить вместе. Будь благочестива, благонравна, почитай свою матушку Софью Ивановну; или она тебя выдерет за уши да посадит за сухарик с водицей. Желаю тебе благополучно препроводить Святки; Христос Спаситель тебя соблюди Новый и многие года! Я твоего прежнего письма не читал за недосугом; отослал к сестре Анне Васильевне. У нас все были драки сильнее, нежели вы деретесь за волосы; а как вправду потанцовали, то я с балету вышел – в боку пушечная картечь, в левой руке от пули дырочка, да подо мною лошади мордочку отстрелили: насилу часов чрез восемь отпустили с театру в камеру. Я теперь только что поворотился; выездил близ пятисот верст верхом, в шесть дней, а не ночью. Как же весело на Черном море, на Лимане! Везде поют лебеди, утки, кулики; по полям жаворонки, синички, лисички, а в воде стерлядки, осетры: пропасть! Прости, мой друг Наташа; я чаю, ты знаешь, что мне моя матушка Государыня пожаловала Андреевскую ленту «За веру и верность». Целую тебя, Божие благословение с тобою.
Отец твой Александр Суворов
Кинбурн. 16 марта 1788 году
Милая моя Суворочка!
Письмо твое от 31 числа Генваря получил; ты меня так им утешила, что я, по обычаю моему, от утехи заплакал. Кто-то тебя, мой друг, учит такому красному слогу, что я завидую, чтоб ты меня не перещеголяла. Милостивой Государыне Софье Ивановне мое покорнейшее почтение! О! Ай да Суворочка, как же у нас много полевого салату, птиц жаворонков, стерлядей, воробьев, полевых цветков! Морские волны бьют в берега, как у Вас в крепости из пушек. От нас в Очакове слышно, как собачки лают, как петухи поют. Куда бы я, матушка, посмотрел теперь тебя в белом платье! Как-то ты растешь! Как увидимся, не забудь мне рассказать какую приятную историю о твоих великих мужах в древности. Поклонись от меня сестрицам. Благословение Божие с тобою!
Отец твой Александр Суворов
Кинбурн. 2 июня 1788 году
Голубушка Суворочка, целую тебя!
Ты меня еще потешила письмом от 30 апреля; на одно я вчера тебе отвечал. Коли Бог даст, будем живы, здоровы и увидимся. Рад я с тобою говорить о старых и новых героях, лишь научи меня, чтоб я им последовал. Ай да Суворочка, здравствуй, душа моя, в белом платье. Носи на здоровье, расти велика. Милостивой Государыне Софье Ивановне нижайшее мое почтение. Уж теперь-то, Наташа, какой же у них по ночам в Очакове вой – собачки поют волками, коровы лают, кошки блеют, козы ревут! Я сплю на косе; она так далеко в море, в Лиман [ушла]; как гуляю, слышно, что они говорят: они там около нас, очень много, на таких превеликих лодках – шесты большие, к облакам, полотны на них на версту; видно, как табак курят; песни поют заунывные. На иной лодке их больше, чем у вас во всем Смольном мух, – красненькие, зелененькие, синенькие, серенькие. Ружья у них такие большие, как камера, где ты спишь с сестрицами.
Божие благословение с тобою!
Отец твой Александр Суворов
21 [июля 1789]
Ma chère Soeur!
Baises pour moi mes autres amies et la main à Софья Ивановна[17]. В Ильин и на другой день мы были в Réfectoire[18] с турками. Ай да ох! Как же мы потчевались! Играли, бросали свинцовым большим горохом да железными кеглями в твою голову величины; у нас были такие длинные булавки да ножницы кривые и прямые – рука не попадайся: тотчас отрежут, хоть голову. Ну, полно с тебя, заврались!
Кончилось иллюминациею, фейерверком. Хастатов весь изцарапан.
С festin[19] турки ушли, ой далеко! Богу молиться по-своему, и только: больше нет ничего. Прости, душа моя. Христос Спаситель с тобою.
Отец твой Александр Суворов
[24 октября 1789. Берлад]
Душа моя, сестрица Суворочка!
Целую руки Милостивой Государыне Софье Ивановне, нижайше кланяюсь любезным сестрицам. Твое письмо от 7 сентября только ныне получил и благодарствую, то есть 24 октября.
У нас сей ночи был большой гром и случаются малые землетрясения. Ох, какая ж у меня была горячка: так без памяти и упаду на траву, и по всему телу все пятна. Теперь очень здоров. Дичины, фруктов очень много, рыбы пропасть, такой у вас нет – в прудах, озерах, реках и на Дунае; диких свиней, коз, цыплят, телят, гусят, утят, яблоков, груш, винограду. Орехи грецкие, волоцкие поспели. С кофеем пьем буйвольное и овечье молоко. Лебеди, тетеревы, куропатки живые такие, жирные, синички ко мне в спальню летают. Знаешь рой пчелиный! У меня один рой отпустил четыре роя.
Будь благочестива, благонравна и здорова. Христа Спасителя благословение с тобою.
Отец твой Г[раф] А. С. Р.
3 ноября 1789 году [Берлад]
Ай да любезная сестрица. Ich kusse die Hande meiner gnadigsten[20] Софье Ивановне. Она твоя матушка. Je salue très respectueusement avec devonon mes très chères soeurs[21]. У меня козочки, гуси, утки, индейки, петухи, тетерки, зайцы; чижик умер. Я их выпустил домой. У нас еще листки не упали и зеленая трава. Гостинцев много: наливные яблоки, дули, персики, виноград на зиму запас. Сестрицы, приезжайте ко мне, есть чем потчевать; и гривенники, и червонцы есть. Что хорошего, душа моя сестрица? Мне очень тошно; я уж от тебя и не помню, когда писем не видал. Мне теперь досуг, я бы их читать стал. Знаешь, что ты мне мила; полетел бы в Смольный на тебя посмотреть, да крыльев нет. Куда, право, какая. Еще тебя ждать 16 месяцев, а там пойдешь домой. А как же долго! Нет, уже не долго. Привози сама гостинцу, а для тебя сделаю бал. Кланяйся, как увидишь, Катерине Ивановне и обеим. Adieu, ma chère comtesse[22] Суворочка. Целую тебя, душа моя. Божие благословение с тобою.
Отец твой Граф Александр Суворов-Рымникский
Берлад. 20 майя 1790 году
И я, любезная сестрица Суворочка, был тож в высокой скуке, да и такой черной, как у старцев кавалерские ребронды. Ты меня своим крайним письмом от 17 числа апреля так утешила, что у меня и теперь из глаз течет. Ох, как же я рад, сестрица, что Софья Ивановна слава Богу. Куды как она умна, что здорова! Поцалуй ей за меня ручки. Вот еще, душа моя, по твоему письму: ты уж умеешь рассуждать, располагать, намерять, решить, утверждать в Благочестии, Благонравии, добродушии и просвещении от наук: знать, тебя Софья Ивановна много хорошо сечет. У тебя другой батюшка, мой дядюшка Петр Васильевич. Как будешь видеть, ему руку поцалуй! Здравствуйте, мое солнце, мои звезды сестрицы. У нас в поле и в лесу дикая петрушка, пастернак, свекла, морковь, салаты, трава – зеленые спаржи и иного очень много. Великие овощи еще не поспели и фрукты. Гуси маленькие ай да такие выросли большие! Караси белые больше скрыпки, стрепеты да дунайские стерляди и овечье толстое молоко. Прости, сестрица Суворочка, Христос Спаситель с тобою!
Отец твой Г[раф] А. С. Р.
[15 июля 1791]
Душа моя Наташа.
Божие благословение с тобою! Будь благочестива, благонравна и в праздности не будь. Благодарю тебя за письмо с дядюшкою. Тетушке кланяйся. Как будто мое сердце я у тебя покинул. Ай да здесь у нас великое катанье на воде, в лесу на Каменных горах, и много очень хороших вещей: рыбы, диких птиц, цветов, маленьких цыплят жаль. Как наш колдун приехал к нам в гости, то и время теперь хорошее. Поют ласточки, соловьи и много птиц. Мы вчера кушали на острову. Завтре хочем плавать в немецкую обедню, а там пойдем далеко. Я тебя буду везде за глаза целовать. Кланяйся Софье Ивановне и Маргарите Яковлевне. Как пойдешь куда гулять, и придешь назад домой, и будешь скакать дома, то помни меня, как я тебя помню!
Отец твой Г[раф] Александр Суворов-Рымникский
Н. А. Суворовой, Д. И. Хвостову
7 сентября 1791 году. Роченсальм
Сего числа в темнейшую полночь выступал я к Рымнику, отчего и ты, Наташа, Рымникская. Я весьма благодарствую, что ты твоему бедному офицеру отдала для гостинца. Ежели после так будешь думать и делать, то Бог тебе станет давать два гостинца, так и тетушке. Мы вчера кушали первую салакушку, такая жирная. Дождь идет, камни стреляют, как из пушек, бревны ломают, сортия упала.
М[илей]ший, вы можете быть Лизандром, я не Великий Царь. Рибас – лутче в Италию, нежели принять на себя; Сам[ойлов] – не знает; Луш[карев] – не смеет: вот возраст страшного наставления, ужаснее 6/12 цепь на дух достойнейших!
Страдал я при концах войны: прусской – проиграл старшинство; Польша – бег шпицрутенный; прежней турецкой – ссылки с гонорами; Крым, Кубань – проскрипции. Ныне благотворностью Провидения наставлениев (К[нязя] П[етра] Н[иколаевича] приметьте силу слова) чужд. Но каково Вам это и мне? мне не уезжать… Строгое правило, данное мне самому от меня самого: толико я здесь должен быть обязан и будущий год больше настоящего. Се Вам судьбы непорочных в должностях. Токмо П[етр] И[ванович] Т[урчанинов] разумел бы – «уезжать» не есть «отъезжать». Так и Вы, который для Наташи второй батюшка при милости тетушкиной, и доколе так, дворец ей не мешает при правилах Ваших. С письма у меня копии нет. Всевышнего благодарю за благоприятие.
19 марта [1796. Таршан]