— Сергей Леонидович, выручайте, — сказал Корнилов. — Противник ввёл новые силы. Особенно на левом Фланге. Пока выручают артиллеристы.
Марков отметил, что командующий ещё больше похудел, если можно ещё больше похудеть.
— Разворачиваю полк и атакую, Лавр Георгиевич.
— Начинайте, Сергей Леонидович, — сказал Корнилов спокойно, без волнения, неторопливо, словно за обеденным столом.
И Марков начал:
— Гаврилыч, скачи к Кутепову и Лаврентьеву. Пусть немедленно атакуют на левом фланге. 4-я рота — охранять обоз. 1-я — в резерве.
Вот он враг. Грязные шинели, рваные папахи, чёрные матросские бушлаты и, главное, ненависть. Кутепов шёл впереди роты, но офицеры опередили его, бросившись бегом вверх по пологому склону. Отступавшие корниловцы останавливались и присоединялись к ним. «Ура! За Россию!»
Красные исчезли за гребнем высоты, даже не отстреливаясь.
К облюбованной Корниловым скирде возвращались штабные, конвой, текинцы.
— И моя 1-я рота не понадобилась, — сказал Марков, — красных отбили без потерь.
— Подождите, Сергей Леонидович. Ещё не всё. Слышите, на той стороне опять юнкеров атакуют.
— И не только на той стороне, Лавр Георгиевич, — тревожно обратился к генералу Долинский, — что-то там за обозами происходит, на нашем берегу.
Корнилов взялся за бинокль, направил взгляд к югу и сейчас же повернулся к Маркову.
— Атакуют с юга. Сергей Леонидович, распорядитесь.
Вот и пришла очередь первой роты:
— Подполковник Плохинский[36], роту бегом на южный фланг, за обозы. Отбросить атакующих красных.
Сам Марков решил остаться со штабом командующего — чувствовал, что судьба сражения решается здесь.
Да и почти весь его полк вышел на гребень высоты и занимал позицию на обратном склоне. Прямо перед ним — 3-я рота. В бинокль хорошо был виден Кутепов, стоящий на самом высоком месте в профиль к Маркову — бородка вздёрнута, фуражка на затылке. Вот он задёргался, засуетился, поднял руку. Из-за гребня показались чёрные шинели. Марковцы отступали. Не бежали, но отступали. И уже бежал к нему Долинский:
— Ваше превосходительство, командующий приказал бросить в бой резерв и не допускать прорыва красных.
— Лошадь мне! — крикнул Марков и вполголоса проворчал: — Где он, тот резерв, твою мать.
Коновод подал лошадь, и Марков поскакал следом за 1-й ротой, мимо обоза, мимо телег с несчастными ранеными. Слева за рекой звуки приближались, и шальные пули уже долетали сюда.
Окружены и разбиты? Нет. У генерала Маркова в сердце всегда победа, он догнал роту, закричал:
— Стой! В колонну стройся! За мной бегом марш. Выручать корниловцев.
Подскочил подполковник Плохинский с лицом, забрызганным грязью и кровью.
— Мы их погнали! — возмущённо вскричал Плохинский. — Дайте нам их добить.
— Отставить! У Кутепова плохо. Опять превосходящие силы атакуют командный пункт Корнилова. А здесь у вас как-то очень легко получилось, подполковник. Красные вроде бы и не атаковали, а демонстрировали.
— Не так-то и легко было, Сергей Леонидович.
— Но потерь-то нет. Постарайтесь быстрее. Бегом.
1-я рота почти всю дорогу бежала. Не останавливая её, Марков приказал развернуться в цепь и атаковать высоту с фланга. Увидев подкрепление, кутеповцы тоже бросились в атаку. И вновь Марков видел то, ради чего он всегда вёл в бой свой полк: бегущие в панике, падающие, добиваемые штыками, бросающие винтовки и поднимающие руки, но... Приказ Корнилова: пленных не брать.
Марков намеревался приказать ротам занять позиции на обратном склоне, когда вновь к нему подъехал Долинский:
Командующий приказал вновь направить вашу 1-ю роту к обозам, на южную окраину.
И опять бегом, бегом назад — добивать тех красных.
Марков ехал сзади. Плохо, что армия держится на офицерах только одного его полка, но хорошо, что на офицерах именно его полка. Как же они сами переживают эти непрерывные контратаки? Он догнал строй, услышал странный шум, похожий на хохот.
— Подполковник Плохинский, что у вас за шум встрою?
— Офицеры смеются, Сергей Леонидович.
— Смеются?
— Им смешно, что везде, куда бы их сегодня ни послали, красные от них бегут, а в роте вообще нет потерь.
— Хорошо умеете сражаться, господа офицеры! — крикнул генерал. — Вперёд! За Россию!
Южную окраину станицы красные оставили. Неожиданно на дороге появились трое неизвестных офицеров, одетых по-разному, но не в чёрных марковских шинелях. Один из них размахивал белым платком. Подъехал Родичев.
— Это же Линьков, — сказал он, узнав человека с платком. — А с ним Мушкаев.
— Отвести их в тот дом у моста, — приказал Марков. — Поставить охрану. Для этого и нужна была красным демонстрация. Понял, Гаврилыч? Чтобы этих перебросить.
Обыскали, отняли оружие и документы, ввели в хату, усадили в углу под охраной офицеров. Вошли Марков, Тимановский и Родичев, сели за стол.
— И третьего я знаю, — сказал Марков. — Как вас?
— Поручик Савёлов.
— Вспомнил, Савёлов. А вы помните, как я вам за папиросами бегал в поезде?
— Так это вы были, ваше превосходительство? Простите великодушно.
— Пустяки. Я же был денщиком.
— А теперь я ехал домой, а меня красные схватили только за то, что я офицер. Уже везли расстреливать. За что?..
— Отставить! Приятные воспоминания потом. Докладывайте, Линьков.
Михаил Георгиевич подготовился и говорил складно и убедительно о том, как он сумел войти в доверие к красным начальникам, искал способа связи с родной Добрармией, и вот подвернулся случай.
— Руководители отрядов красной гвардии и казачьих частей, — говорил Линьков, — кстати некоторые уже называют это сборище Красной армией, так вот эти руководители, как все русские люди, резко отрицательно отнеслись к позорному миру с Германией, подписанному большевистским правительством. Немцы уже на Дону, и их пугает, что завтра германская армия вступит на кубанскую землю. Какой смысл...
Снаряд с воем и жужжанием пролетел над крышей. Разрыв взметнулся совсем рядом. Задребезжали стекла, заходил пол.
— Какой смысл в этом? — продолжал Линьков. — Русские воюют с русскими, а немцы захватывают Россию. Необходимо объединить силы красных и Добровольческой армии и вместе выступить против немцев.
— Кто вас уполномочил? — спросил Тимановский.
— Главнокомандующий Юго-Восточной революционной армией Автономов. Мандат у меня отобрали. Он там, в бумагах.
— Мандат я прочитал, — сказал Марков.
— Это Автономов сейчас прислал снаряд из-за реки? — спросил Родичев.
— Да, — подтвердил Мушкаев. — Он наступает с той стороны.
— Предлагает договариваться, а сам бьёт, — сказал Марков, критически вглядываясь в красных делегатов. — А Сорокин?
Второй и следующие прогремели дальше.
— Сорокин на этом берегу, — ответил Мушкаев.
— Я спрашиваю, какую позицию занимает Сорокин по поводу предлагаемых переговоров?
— С нами говорил Автономов, — сказал Линьков, — но по всему было видно, что Сорокин с ним согласен.
Разрывы вновь приблизились. Задрожали стекла.
— Моё дело — бить красных, — сказал Марков. — Вопрос о переговорах будет решать наш командующий, вряд ли он согласится. Может быть, Антон Иванович Деникин выскажется за переговоры, но не уверен. Сейчас на мне некогда с вами беседовать — идёт бой. Степаныч, выйди, проверь обстановку. Какой-то шум. Неужели мост взорвали? Опять юнкерам тонуть? Если что, вызывай меня. Я здесь быстро закончу. Почему вы, господа, пришли к нам, а не связались с Покровским? Его отряд ближе к городу.
— Корнилов и Покровский — несравнимые величины, — объяснил Линьков. — Покровский — случайный человек. Военный лётчик. Капитан.
— Что же это всё-таки за шум? — опять удивился Марков и поднялся из-за стола.
Артиллерийский обстрел прекратился, и ясно услышались дружные радостные крики «Ура!».
Офицер охраны ввёл в комнату артиллерийского прапорщика Брянцева. Тот, радостно улыбаясь, воскликнул:
— Ваше превосходительство! Господа! Победа! Наши патрули встретились с войсками Покровского! Красные прекратили бой и отошли! Нашу батарею послали на помощь юнкерам. Они отступали. Техники взорвали мост и вдруг... А это кто с вами? — неожиданно спросил прапорщик, и вместо улыбки на его лице возникла злобная гримаса.
— Делегация из Екатеринодара, — объяснил Родичев.
— Вот он, красный палач! — закричал Брянцев. — Наконец я его узнал!
Шум и радостное известие отвлекли офицеров, охранявшие делегатов отошли от стола, и это позволило Линькову рвануться к дверям и выскочить на улицу.
— Хватайте его! — кричал Брянцев, кидаясь за беглецом.
— Стойте, прапорщик! — приказал Марков. — Без вас догонят. Объясните.
— Он и тогда был в очках. Приехал ночью за мной — везти на расстрел! Я его сам прикончу. В Ростове каждую ночь расстреливал невинных. Обязательно надо его поймать.
— Поймаем, — уверенно сказал Марков. — Не сегодня, так в другой раз. А вы, Мушкаев, что скажете?
— Меня в Екатеринодаре арестовали после того, как я встретился с ним. И сразу на расстрел. Если он красный, то он и выдал.
— Да. Революционер, твою мать. Лгал мне, что против большевиков, за Учредительное собрание. Не уйти ему от расплаты. Для того мы сражаемся и умираем, господа красные депутаты.
— Мы не красные! — вскричал Савёлов. — Нас везли на расстрел!..
— Гаврилыч, отправь их к Плющику. Пусть разбирается. Главное понятно: не могут объединиться палачи с жертвами. Слишком много крови между ними. Так, Гаврилыч?
— Так, Сергей Леонидыч. Давно эта межа прорыта. Ещё с Пугачёва, а то и раньше. Мы с ними по разные стороны межи.
Выбежав на улицу, Линьков смешался с толпой офицеров и юнкеров, двигающихся от переправы к центру станицы. Шли мимо телег с ранеными. На одной не было ни возчика, ни раненых — лошадью правила женщина с печальным лицом. За её спиной — груда одеял. Линьков почувствовал, что здесь спасение. Снял очки, подошёл к женщине. На ней — шинель и белый платок с красным крестом. Шатаясь, заплетающимся языком сказал: