— Что с Деникиным? Мне сказали — заболел.
Тимановский тоже выпил, спрятал бутылочку, достал трубку, закурил, взглянул на командира изучающее, как доктор.
— Чего смотришь, Степаныч? Я здоров.
— У меня был Гаврилыч. Его Деникин приглашал, чтобы он его осмотрел и нашёл болезнь. Гаврилыч нашёл бронхит. Антон Иванович знает, кто у нас Родичев, и объяснил ему, что лучше болеть, чем ссориться с Корниловым. У того какой-то свой план наступления.
— Хороший коньячок. Не забывают нас союзники. Давай свой план наступления рисовать. По-моему, только Миончинский поможет.
— Точно, Сергей Леонидович.
Под огнём, перебежками пробрались к батарее. Остановились шагах в ста от командного пункта Миончинского. К орудиям лучше близко не подходить — красные бьют прицельно. Спасает грязь — снаряды не взрываются, но шрапнель многих выкосила.
Миончинский по обыкновению был спокоен, только скашивал взгляд, если разрыв гремел слишком близко.
— Дмитрий Тимофеевич, — уговаривал Марков, — возьмём станцию — там склад снарядов. В тех низких серых строениях. А сейчас не жалей снаряды.
— Чтобы не жалеть снаряды, надо бить наверняка. Это значит — прямая наводка.
— Выходи на прямую и бей. Только бей по поездам, а не по зданиям. Иначе без снарядов останешься.
Миончинский скомандовал: «Расчёты на колеса! Выезжаем на прямую наводку. Вперёд!..» Мешала грязь, но помогал заметный наклон местности в сторону станции. Через несколько минут артиллеристы на руках докатили пушки до удобного места, с которого открывался вид на красные бронепоезда, стоявшие в посадках на окраине Станции.
— Гранатой! — командовал подполковник. — Первое и второе — по правому, третье и четвёртое — по левому! Прицел 22!..
Первый разрыв вздыбил насыпь, осыпая землёй сталь переднего бронепоезда, с которого строчили пулемёты. Удачные были и следующие выстрелы. Платформы дымились, огонь орудий правого бронепоезда прекратился. Марков и Тимановский наблюдали в бинокли. Вдруг очередной выстрел, и... оглушительный грохот сотряс землю, Высокий столб чёрного дыма, прорезанный лезвиями пламени, поднялся над низким пристанционным строением.
— Эх, твою мать! — выругался Марков, опуская бинокль. — Куда же он стрелял? Я же предупреждал — там склад снарядов.
Но ещё не затихли отголоски этого взрыва, а окраина станции вдруг заполнилась бегущими красными. Оба бронепоезда задымили и тронулись к станции. Второй шёл медленнее — наверное, выстрелами повредили паровоз. Услышалось отдалённое офицерское «Ура!» слева, со стороны станицы — Корнилов бросил в наступление 2-ю бригаду.
— Командуй в атаку, Степаныч, — сказал Марков. — Бой выигран.
На станции бронепоезда встречал комендант со своими помощниками. Он рвался уехать на «Коммунисте». Из штабного вагона вышел Руденко с забинтованной головой — выстрелом сбило с ног, и он ударился о стальную стенку.
— Санитарный вагон с ранеными цепляй к моему бронепоезду, — сказал он коменданту, — ас тобой разберёмся. Веди к телефону.
В комнате коменданта сидела Маруся в косынке сестры милосердия и в шинели без погон.
— Бежаль от белых, — объяснил комендант. — Я уже ничего не понималь. Один сестра — к белым, другой — от белых.
Руденко и его матросы с любопытством рассматривали женщину.
— Сама сбежала или наши взяли? — спросил командир.
— Ушла от них. Вроде за ранеными. Цепи залегли, я поползла к вашим и раненым помогала.
Совсем близко застрочил пулемёт. Мимо окон комендатуры бежали отступающие красногвардейцы.
— Командир, давай за телефон скорей, — заволновались матросы.
— Линьков им из своих пулемётов в борт ударит. Давай связь, комендант. А ты, перебежчица, как тебя? Маруся? Расскажи, что там. Много ваших побили?
— Много. Раненых не успевали выносить. Вы сказали: Ливнков. Он здесь? Он меня знает.
— Хорошо. Сейчас он сюда причалит. Ему тоже связь нужна. А что генералы?
— Начальник штаба Романовский ранен в ногу, навылет.
— А Марков?
— Этого чёрта пули не берут.
— Не любишь его? Вот и я тоже. Комендант, где связь? Давай трубку! Город! Город! Давай штаб! Давай командующего!.. Вот и твой Линьков, Маруся. Хорошо, Миша, твои пулемёты работают. За это представлю тебя твоей знакомой.
Линьков старался изобразить радость встречи, но боялся неожиданностей — могут по-всякому повернуть.
— Это моя разведчица, — сказал он. — Что-нибудь принесла нового?
Теперь пулемёты дружно заработали на западной окраине. Временами даже слышалось «Ура!».
— Все планы знаю. Всё расскажу, — Маруся быстро поднялась со скамейки и подошла к Линькову.
— В штабе расскажешь, — перебил Руденко. — Тишина! Говорю с самим. Да... Отступают полным ходом. Есть.
Положил трубку. Все смотрели на него со страхом и надеждой: жизнь и смерть зависели от приказа Автономова.
Линьков, ещё только принимая под командование так называемый бронепоезд, на котором ж было ни единого Орудия, понял, зачем его назначил сюда Автономов, я решил, что надо как-то бежать. Пытался оказаться контуженным, но экипаж — матросы. Их так легко не проведать. Теперь предлог серьёзный.
— Приказано отступать, — сказал Руденко. — Ты, комендант, давай со своими на мой «Коммунист».
Теперь пулемётный и винтовочный огонь приближался :<востока. Станцию охватывали с двух сторон.
— Олег, — в голосе Линькова звучало безнадёжное отчаяние, не так бы надо просить о спасении, — у разведчицы ценные сведения. Нам с ней надо срочно в штаб, а у меня повреждён паровоз. Его сейчас отремонтируют, но он еле ползёт. Только к утру доедем до Екатеринодара. Мне надо ехать с тобой. Командование передам комиссару. Ты его знаешь.
Руденко помолчал, пристально вглядываясь в Линькова. Потом сказал бесстрастно:
— Надо Автономову доложить.
— Я знаю план Корнилова, — сказала Маруся. — Узнала от адъютанта.
Руденко взялся за телефон и вскоре бросил — связи уже не было. Перебили провод.
— Ты, Миша, командир, и не имеешь права бросать своих людей. А у тебя мои матросы. Все! По местам и отдаём концы.
Все чуть ли не бегом поспешили к бронепоездам. Только Линьков плёлся, как приговорённый. Он и был приговорён.
Один из помощников коменданта вдруг вспомнил о собаке:
— Возьмём её, товарищ комендант? Она к нам привыкла.
— Ты что говориль? Какой собака?
— Вот эта. Белая. Вишь, к нам ласкается.
— Белая? Белых расстрелять! Я сам.
И вытащил маузер.
Линьков смотрел, как дёргается собака в предсмертных судорогах, царапая лапами землю, и с ужасом представлял, что скоро и он так...
Генерал Марков знал, что надо не только победить противника, но и в самой победе добиваться высшей точки успеха, Мало захватить указанный населённый пункт, мало взять пленных и трофеи, мало заставить врагов бежать — надо преследовать, окружать, добивать, чтобы уничтожить как можно больше тех, кто завтра снова повернёт штыки против него. Резервным 5-й и 6-й ротам он приказал наступать в направлении моста через Кубань, справа от железной дороги, стремится преградить дорогу отступающим и довершить разгром противника.
Въезжая в Георгие-Афипскую вместе с другими ротами Офицерского полка в сопровождении Боровского и Кутепова, Марков уже в мыслях был на берегу Кубани и рассматривал варианты быстрой успешной переправы. Ночью? В лоб или каким-нибудь хитрым обходом?.. Дорогу пересекла странная конная группа: двое всадников-артиллеристов вели в поводу ещё двух лошадей. Одного он узнал — прапорщик Брянцев.
— Что за прогулка, прапорщик?
— Лошадей своих ловили, ваше превосходительство. Разбежались от стрельбы.
— Ваш напарник сможет сам отвести лошадей на батарею? Тогда я даю вам задание, прапорщик Брянцев. Мне сейчас донесли, что второй бронепоезд красных вооружён лишь пулемётами. Он только что отошёл от станции и двигается очень медленно из-за какого-то повреждения. Наши 5-я и 6-я роты наступают вдоль полотна справа и вполне могут остановить этот хилый бронепоезд, атаковать и разгромить. Скачите следом за ними и передайте мой приказ командирам рот. Пусть не боятся пушек, которых там нет.
На станции Маркова встретили верные помощники — Тимановский и Родичев. Рельсы, на которых сверкали отблески догорающих пожаров, уходили в темнеющую степь. За ней — Кубань и Екатеринодар. Там впереди вдруг заработали пулемёты и винтовки.
— Версты две, не больше. Да, Степаныч? Это наши роты берут бронепоезд.
— Вовремя вы послали прапорщика, Сергей Леонидович, — сказал Боровский, не показывая обиды на то, что командир бригады командует через голову командира поляка. — Мы с Александром Павловичем планируем собрать волк здесь, на станции, выставить охранение и дать людям отдых. Они выдержали тяжелейший бой.
— Отдых до утра необходим, ваше превосходительство, — подтвердил Кутепов, как обычно вскидывая голову, выставляя вперёд бородку и поправляя фуражку.
— От командующего я никаких распоряжений не получал, — сказал Марков. — Что-то штаб начал нас забывать.
— Во 2-й бригаде любимчики-красавцы, — с усмешкой сказал Боровский, от которого исходил лёгкий запах спиртного, — Неженцев, Скоблин...
Кутепов быстро, с удивлением взглянул на генерала. Я отвернулся в сторону площади, где ещё лежали трупы, бродили офицеры, собираясь в группы, некоторые что-то пили и закусывали. Марков понял обоих — и стремящегося соглашаться с начальником, и не допускающего критического вольнодумства по отношению к высшему командованию. Оба не нравились.
— Отдыхать до утра будут не все, — резко сказал он. — Приказываю вам, генерал Боровский, приготовить 1-ю роту к ночному маршу вдоль железной дороги. Впрочем, я сегодня провёл много времени в цепи и видел, что во всех ротах есть офицеры, которые пытались отлежаться за дамбой, не шли в атаку по команде. Пришлось некоторых нагайкой гнать вперёд. И в 1-й роте такие тоже были. К тому же потери. Может быть, из 3-й роты, бывшей вашей, Александр Павлович, перевести в 1-ю самых боевых офицеров? Чтобы мой авангард состоял из настоящих бойцов.