Вот так я нашел экспериментальное подтверждение своим теоретическим выводам, и жить мне стало легче, жить стало веселее. Но толку стало ненамного больше.
Строго говоря, в каждой научной работе должен быть литературный обзор. С одной стороны, он придает автору налет образованности и начитанности, этакой академической основательности, а с другой (и это справедливо) — он заставляет напоминать о предшественниках и удерживаться от кражи чужих научных идей.
Честно признаюсь, что не могу назвать никого, кто бы занимался этими аспектами проблем управления, хотя, может быть, я недостаточно читал. Хороших слов заслуживают результаты генерала Мольтке, но ведь он практик: применяя эффективные приемы управления войсками, он не связывал их с единой теорией управления людьми. Уже Наполеону, его предшественнику, были понятны идеи антибюрократического управления войсками, что следует из ряда высказываний этого генерала. Даже Лев Толстой еще до Мольтке вложил в уста Кутузову скептическое отношение к «хорошим приказам», в которых! четко предусмотрен план боя: «Первая колонна марширует…, вторая колонна марширует…»
Но все же опыт говорит, что не может быть, чтобы подобными исследованиями никто не занимался, не может быть, чтобы еще никто не приходил к подобным выводам. Но почему же они не были внедрены раньше? Почему везде в мире господствует бюрократическая система?
Ответ прост: именно потоку, что она господствует, этим исследованиям нет места — никакая система не согласится со своим уничтожением. Коллеге автора, итальянскому чиновнику и публицисту Никколо Макиавелли, жившему почти 500 лет назад, повезло больше, потому что его работа «Государь», очень точная и умная, тем не менее не подрывала основ бюрократизма, а лишь затушевывала его пакостные свойства, да еще и путем усиления монархии. Будучи прагматиком, Макиавелли не замахивался на невозможное, а, давая умные советы монархам, их руками душил бюрократическую нечисть, рвавшую в то время Италию на части. Но его работа была нужна монархам. А та работа, которую вы сейчас держите в руках, не нужна никому из теперешних власть имущих, не нужна и их прихлебателям сегодня, не нужна была и раньше.
У автора один путь — найти сторонников среди тех, по чьим шкурам барабанит бюрократизм. Однако точно подметил Никколо Макиавелли: «А надо знать, что нет дела, коего устройство было бы труднее, введение опаснее, а успех сомнительнее, нежели замена старых порядков новыми. Кто бы ни выступал с подобным начинанием, его ожидает враждебность тех, кому выгодны старые порядки, и холодность тех, кому выгодны новые. Холодность же эта объясняется отчасти страхом перед противником, на чьей стороне — законы; отчасти недоверчивостью людей, которые на самом деле не верят в новое, пока оно не закреплено продолжительным опытом. Когда приверженцы старого видят возможность действовать, они нападают с ожесточением, тогда как сторонники нового обороняются вяло, почему, опираясь на них, подвергаешь себя опасности.»
Ну, да бог с ней, с опасностью, не так страшен черт, когда поймешь, что это такое. Займемся Делом.
Часть IАНТИБЮРОКРАТИЧЕСКАЯ АЗБУКА
ПРИНЦИПЫ УПРАВЛЕНИЯ ЛЮДЬМИ
Дело и власть
Как учили нас древние, прежде чем что-либо обсуждать, о чем-либо спорить, нужно договориться о критериях. Иными словами, чтобы обсуждение или спор не были пустопорожними, необходимо всем его участникам сначала убедиться, что каждый из них под одним и тем же понятием, словом подразумевает одно и то же.
Возьмите такое понятие, как «перестройка». Казалось, что для всех оно сулило что-то радостное: подавляющая часть населения считала, что это ситуация, когда магазины будут завалены высококачественными товарами капиталистического производства по коммунистическим ценам; шахтеры полагали, что это время, когда они лопатой будут грести не уголь, а деньги; журналисты думали, что это период когда удастся уйти из-под контроля скупо платящего ЦК КПСС и продаться другим людям с деньгами, но соблюдая невинный вид выпускниц института благородных девиц; туповатые секретари обкомов, для которых даже эти должности уже были пределом их компетентности, были уверены, что это время, когда они станут президентами и начнут ездить за границу без разрешения Лигачева; мелкая бюрократия и ученые люди были убеждены, что это время, когда им будут подавать к подъезду персональные автомобили и показывать их по телевизору; Запад считал, что перестройка — это уничтожение армии и перерабатывающей промышленности СССР, уход его с мировой арены как политического и экономического конкурента и превращение его в свой сырьевой придаток.
Таким образом, каждый думал о своем, поэтому нужно было сначала договориться о том, что такое «перестройка». Может быть, поняв, что это, не стал бы каждый так отчаянно за нее бороться или тупо таращить глаза ни происходящее. А то ведь, хотя и плохие, но товары капиталистического производства действительно появились в магазинах, но вопреки надеждам далеко не по коммунистическим ценам. Шахты закрывайся, и шахтеры перестали грести лопатой вообще. Журналистов освободили от контроля ЦК КПСС, но теперь их покупка может состояться, если они всему миру предъявят билет проститутки, в противном случае их выкидывают из средств массовой информации, как вышвырнули из останкинского борделя энтузиастов перестройки Любимова и Политковского за один лишь невинный вид в ночь на 4 октября 1993 года. Некоторые секретари обкомов действительно в президентах, но остальных с гоготом заплевали и затоптали, а о нобелевского лауреата ноги вытирают даже неблагодарные Собчаки. Маленькая часть бюрократии уже и в министрах, и на других воровских должностях, однако сотни тысяч других, особенно ученых, сторонников Сахарова, теперь нищие, как церковные крысы. Казалось бы, только Запад ясно себе представлял, что делал: действительно СССР нет, армии его нет, экономики нет. Но и Запад ошибается, поскольку думает, что такое положение надолго.
В этой книге также представлены пути перестройки (хотя автору и ненавистно это слово). Чтобы не усугубить то затруднительное положение, в котором уже наводится читатель из-за неясности используемых обществом терминов и понятий, автор вынужден и старым, и новым терминам, используемым в книге, давать подробное толкование.
Прежде всего, будем использовать такое понятие, как Дело, и когда это слово будет применяться именно в используемом автором смысле, оно будет писаться с большой буквы.
Сначала посмотрим на проблему шире и как бы несколько со стороны. На Земле живет примерно 5 миллиардов человек. Жить так, как живут животные, люди не могут физически. Даже если мы начнем питаться травой или листьями с деревьев, этого нам уже не хватит. Чтобы жить, нам необходимо работать, нам необходимо больше энергии и белка с гектара земли, чем это в состоянии дать дикая природа. Для этого к земле нужно приложить труд. Нашей кожи (или шкуры) достаточно для нас только в районе экватора, а севернее и южнее его нам нужны одежда, жилища, обогрев, а это тоже труд. Помимо этого нам нужны и отдых, и развлечения во время отдыха, а это тоже труд занимающихся этим людей. Нам нужны новые знания о природе, и это результат труда. Благодаря труду мы живем на земле, как люди, а не как животные, благодаря труду мы вообще можем жить.
Уместен вопрос: должен ли каждый живущий участвовать в процессе труда или мы должны согласиться с мыслью, что часть людей может паразитировать, то есть потреблять блага общества, но ничего не давать взамен? (Конечно, речь идет о здоровых трудоспособных людях. О пенсионерах нет речи — они уже свое сделали, так же как об инвалидах физических и умственных. Но есть ученые-медики и, следовательно, реальна надежда, что и эти люди со временем будут возвращаться в общество.)
Автор понимает, что вопрос звучит по-коммунистически, но здесь ничего не поделаешь. На первую часть этого вопроса нет другого разумного ответа, кроме положительного. И этот факт говорит в пользу того, что коммунизм — объективная реальность, закон природы. Уж если и Иисус Христос, можно сказать, был коммунистом, то почему нам отмахиваться; от него?
Странно, конечно, что в конце XX века приходится возвращаться к вопросу о том, должен или не Должен человек трудиться на благо общества. Но что делать? Сегодня на территории СССР государственная идея стала идеей не работать, а если и работать, то благо.
Тем не менее мы останемся кон лом будем только труд на благо общества. однако это определение слишком объемно для темы нашей книги, книги об управлении людьми. Его требуется конкретизировать применительно к нашим целям. Оставим в стороне тех, кто фактически не работает на общество: безработных, воров, рантье-капиталистов; это тоже не наша тема.
Будем рассматривать только тех, кто находится под управлением, кто формально ходит на работу и что-то там делает. Делают, ли они Дело? Как Дело по отношению к ним расположено? Как оно выглядит? Ведь мы живем в условиях полного разделения труда, среди нас нет людей, которые исключительно в одиночку могли бы сделать что-то от начала и до конца, даже пустяк.
Возьмите, к примеру, автомобиль. Кто персонально его сделал? Выясняя, совсем нетрудно убедиться, что в его производстве участвовали практически все работающие в экономике страны люди. Не исключено, что в нем, в его компонентах опосредован и труд крестьян, и труд рыбаков, а не только труд сотен тысяч тех, кто формально являются работниками автомобильной промышленности. Обществу нужен автомобиль — это Дело. Состоит это Дело из маленьких Дел, которые делают сотни тысяч людей. Но все ли?
В нескончаемых цепочках разделения труда каждый отдельный человек имеет потребителей своего труда, и сам является потребителем труда других. Конкретизируя формулировку Дела, можно сказать, что человек лично делает Дело, если результаты его труда (товар или услуга) нужны потребителям.
Здесь требуется уточнение. Что значит нужные и кто должен быть потребителем труда, чтобы человек лично делал Дело?
Если человеку что-то нужно, то он всегда готов за это платить. Следовательно, если потребитель за какой-либо труд платить не желает, то Дела здесь нет. Плата может быть разной, обычно это деньги, но они должны также поступать от Дела. Это может быть прямой обмен и товарами, и услугами. Иногда плата может состоять в чести и славе, которые оказывает потребитель в случаях, когда делается столь огромное Дело, что денег может и не хватить. В любом случае главным признаком того, что человек делает Дело, является готовность потребителя (им может быть и вся страна) за него платить.
Затронем вопрос о потребителях. Они всегда по отношению к человеку, делающему Дело, находятся внизу и в конце технологического процесса Дела. Что это значит?
Вернемся к примеру с автомобилем. В технологическом процессе этого Дела сотни тысяч человек передают друг другу детали и услуги, и в конце процесса все вместе они принимают форму автомобиля. Скажем, токарь точит втулки, его потребитель — слесарь-сборщик, он впрессовывает втулки в корпус двигателя и передает его следующему слесарю для дальнейшей сборки. В этой части технологической цепочки производства автомобиля все потребители находятся только по ходу процесса. Но может быть и такая ситуация: токарь наделал бракованных втулок и просит сборщика: «Ты их впрессуй, а я тебе бутылку поставлю». Оплата труда (добровольная оплата) в этом случае тоже есть. Но отсутствует Дело, так как нет истинного потребителя труда у слесаря: ему платит человек, находящийся по отношению к нему против хода технологического процесса.
То же самое можно сказать и об отношениях по вертикали. Если рабочих разместить внизу пирамиды управления, то все ее инстанции, естественно, будут над ними. И по отношению к любой инстанции управления Дело находится у нижестоящих. Только.
Скажем, из-за бракованных втулок срывается выполнение плана, за который отвечает мастер участка. И он может попросить слесаря впрессовать эти втулки и пообещать за это премию. Опять налицо оплата, но нет Дела. Мастер вверху, он не потребитель. Он обязан обеспечивать Дело подчиненных, а не они его.
Поэтому определение Дела должно звучать так: Дело — это результат труда человека, за который истинные потребители готовы платить .
В определении мы употребили глагол несовершенного действия «готовы платить», а не «платят». Сегодня истинные потребители Дела редко имеют возможность платить лично. Государство изымает у них посредством налогов различных видов огромные суммы и платит за них людям, делающим Дело на государственной службе. Ведь то, что ни один из нас непосредственно не платит солдату и милиционеру, учителю и врачу, не означает, что мы не стали бы им платить за их Дело лично. Мы готовы за это платить.
Вспомним примеры из предисловия. Кто готов платить специалисту за то, что он требует пожарного проезда там, где он не нужен? Кто добровольно будет платить инспектору за то, что он требует поставлять продукцию в ненужном ни продавцу, ни покупателю виде? Кто вообще готов платить за контроль над собственными действиями со стороны? Эти люди получают деньги за свою работу, они работают, но Дела не делают. Это тоже своего рода паразиты и отчасти не по своей вине.
Автор просит читателей вдуматься в понятие «Дело», потому что оно является основой всех остальных рассуждении и выводов книги. Остерегитесь считать это понятие слишком простым, нудным, малополезным, как многие считают лишним размышлять над понятием «власть». И здесь ведь многим кажется, что им все ясно.
Между тем даже наиболее эрудированные из нас слабо представляют, что это такое. В телевизионной игре «Что? Где? Когда?» ведущий задал команде эрудитов, команде действительно умных, сообразительных и образованных людей, казалось бы, очень простой вопрос: «Как называется человек, подчиняющийся своему начальнику?» Вопрос, на который каждый должен немедленно найти ответ, оказался даже эрудитам не по зубам. Они не знали и не смогли сообразить, что такой человек называется бюрократом и крайне поразились, узнав об этом. Но ведь они знали, что первая часть слова «бюрократ» (французское слово «бюро») означает руководящий орган и, следовательно, просто начальник. Они знали также, что вторая часть слова «кратос» в переводе с греческого означает «власть». Так в чем же дело? Автор полагает, суть в том, что подавляющая часть людей неправильно представляет себе природу власти. Большинство считает, что власть возникает от начальника, от данных ему кем-то прав, от его приказаний. Но это в корне неверно.
Основа власти — в подчиненном, и возникает она только тогда, когда подчиненный начинает исполнять команды начальника. В 1917 году большевики и левые эсеры, заняв министерские кресла России, стали отдавать приказы. Но от этого у них реальной власти не появилось. Власть возникла только тогда, когда подавляющее большинство граждан России сочло полезным и нужным подчиниться большевикам и силой заставить других подчиниться им.
Пока вы не подчиняетесь никому, никто не имеет над вами власти, власть отсутствует, ее нет. Она возникает только тогда, когда вы подчиняетесь. В создании власти главное лицо — подчиненный. Каким образом руководящий орган заставит подчиниться — это второй вопрос, но для власти главная составляющая — воля подчиненного.
Из-за непонимания природы власти и возникло представление о бюрократах, как о неких начальниках, сидящих в бюро и конторах и выдумывающих противные народу приказы. Конечно, это действительно бюрократы, но не потому, что они командуют, а потому что они в свою очередь подчиняются вышестоящему «бюро».
Но тогда мы приходим к выводу, что самая большая армия бюрократов у нас — рабочие и крестьяне! Это действительно так и это не парадокс, не игра слов. В дальнейшем это станет понятным. Тогда, когда вы поймете, что начальство — это не единственная инстанция, которой можно подчиняться. Поймете, что есть и другая властная сила.
Но в любых случаях, когда вы читаете или слышите русское слово «власть», слова с греческой частицей «крат» или латинской «рее», надо вникать в суть этих слов и выяснять для себя, кто кому подчиняется и как это должно происходить, чтобы возникла ситуация, действительно описываемая этими словами.
Вам говорят «демократия», вам говорят «республика», «демос» и «публика» в переводе на русский — народ. Это власть народа. Но когда возникает эта власть? Когда народом помыкают и заставляют служить лично себе свободно избранные народом начальники, или когда все начальники независимо от того, как они попали на должность, выбраны они или нет, подчиняются интересам народа? Что здесь главное — выборы начальников или их подчиненность народу?
Закончим этот раздел так: Дело — это то, что нужно и обществу и конкретным людям одновременно; власть имеет тот, кому подчиняются.
Законы поведения людей
Естественно, для того чтобы управлять людьми, надо знать законы их поведения. Надо знать их реакцию на те или иные воздействия на них.
Даже для того чтобы управлять автомобилем, бездушным куском железа, необходимо изучить законы его поведения, знать, что он сдвинется с места только в случае соединения двигателя с коробкой передач, знать, что попытка двинуться с места на пятой передаче заглушит двигатель, знать, как будет реагировать автомобиль на большой или малый поворот руля.
А как можно управлять людьми, не зная законов их поведения? Строго говоря, каждый из нас эти законы использует точно так же, как мы используем закон всемирного тяготения, хотя мало кто из нас в состоянии вспомнить его формулировку. Однако, не помня, как звучит закон всемирного тяготения, никто из нас не выпрыгнет из окна в надежде перелететь 100 м и залететь в окно следующего здания. То есть мы пользуемся законом, не заботясь о его знании. Наш опыт подменяет нам это знание.
Точно так же мы поступаем и с законами поведения людей. Я думаю, что психологи и социологи давно их сформулировали, проанализировали все возможные ситуации, но тем не менее в практике управления они не известны. Поэтому законы используются не в полной мере, однобоко. Ведь если знать закон всемирного тяготения, то можно не только предотвратить падение, но и летать. Зная законы поведения людей ими можно управлять осмысленно, а не только на основе своего или чужого опыта.
Применительно к нашим задачам сформулируем эти законы сами. Первый закон — это закон собственно поведения человека. Он гласит:
Человек действует так, чтобы в результате получить максимально необходимое ему поощрение и минимальное наказание
Формально нам необходимо и доказательство этого закона. Оно простое. Попытайтесь доказать, что это не так, что есть люди в здравом уме, которые будут действовать с целью получить максимальное наказание. Зачем им это?
Другое дело, что критики этого закона узко трактуют понятия «поощрение» и «наказание». Возьмем крайние случаи: то, что в обыденной жизни воспринимается как страшнейшее наказание, в экстремальной ситуации будет оцениваться как поощрение, как то, к чему человек стремится.
Скажем, у человека сильные, непереносимые физические боли, от которых он не в состоянии избавиться. Тогда для него собственная смерть может быть некоего рода поощрением. Сильнейшую боль Человек может испытать из-за потери чести, совести, а сильнейшим поощрением для него послужит слава от служения обществу, от самосознания пользы своей смерти для общества. И в этом случае смерть можно сравнить с поощрением. На Древнем Востоке бойцов специального назначения учили способам самоубийства даже в связанном состоянии (если это кому-то интересно, путем сворачивания себе шеи резким поворотом головы, а если и это невозможно, то откусывая язык и отсасывая собственную кровь). Боец, зная, что жестокой пыткой его заставят заговорить, во имя общества и чести выбирал себе смерть, смерть Человека, как поощрение. Но это, конечно, крайние случаи.
В обыденной жизни поощрения, которыми можно задать поведение людей, попроще. Обычно это деньги, а если в обществе ценится честь и слава, то и они. Поощрением может быть также отсутствие наказания.
Обобщая, можно дать следующие определения: поощрение — это приобретение чего-то ценного для данного человека, а наказание — потеря или недополучение его.
Для человека его труд, да и просто его время также являются реальными ценностями, поэтому у первого закона поведения людей есть следствие:
Человек стремится достичь результат своей деятельности с минимальными затратами для себя.
Второй закон поведения людей является одновременно и основным законом власти. Строго говоря, это несколько расширенный или переформулированный первый закон, иной взгляд на него:
Человек делает только то, что указывает ему инстанция, которая поощряет или наказывает его. Человек этой инстанции подчиняется, она имеет над ним власть
Здесь нельзя суживать понятия. Думаю, что многие читатели под словом «инстанция» подразумевают человека или группу людей, эдаких командиров. Но для общества подчинение людей людям, власть людей над людьми можно считать самым плохим вариантом общественной жизни и худшим вариантом из двух вариантов управления.
Разве такой властной инстанцией не может быть любопытство, желание узнать новое, желание творить? Что, собственно, руководит автором этих строк? Почему он работает над книгой, а не занимается какими-нибудь развлечениями, о которых бредят другие люди и которые практически все ему доступны? Нет такого конкретного человека, который поощрил или наказал его за эту работу, который по этой работе имел над ним власть. Только удовлетворение с сознания того, что она нужна людям и я это могу. И, поверьте, это поощрение нешуточное.
Здесь мы закончим рассмотрение чисто теоретических основ управления людьми. Важно, чтобы теперь сложилось понимание: управлять — значит задать человеку определенную программу поведения, нужного управляющей инстанции. Для этого требуется подчинить человека, то есть необходимо, чтобы подчинившая его инстанция, та, которой мы даем власть над ним, имела возможность поощрять и наказывать данного человека.
Книга об этом, но немного забежим вперед, чтобы теория не казалась столь сухой.
Демократия — власть народа. Это значит, что народу подчиняются все в стране. А разве народ, каждый из нас, имеет возможность поощрить и наказать, скажем, президентов, депутатов, чиновников? А если у нас нет такой возможности, то можно ли говорить о власти народа? Это болтовня, и только. К примеру, народ СССР на референдуме высказал свою волю о единой стране, но эту страну уничтожили, и никто из разваливших ее «демократов» даже не почесался! Плюнули на народ абсолютно спокойно. А что это за власть, на которую плюют? Так есть у нашего народа власть или нет?
Цель и смысл управления
Зададим себе вопрос: «А зачем, собственно, людьми надо управлять? Что это им дает?» Ответ на этот вопрос вроде бы известен, но лучше его все-таки повторить, на всякий случай, чтобы была уверенность, что мы говорим об одном и том же.
В СССР бюрократическая машина была зациклена на одной идее — больше, больше и больше: больше работай, больше производи. От заводских работников требовали товар в как можно большем количестве. Казалось, те, кто требовал, действительно понимали, что они делали и зачем это нужно.
Но вот эти же люди оказались сиротами: в 1991-м у них умерли «папа и мама» — правительство СССР и ЦК КПСС. Эти люди сами стали управлять экономикой своих республик, у них возникла необходимость думать самим.
Рассмотрим пример Казахстана. Здесь практически не произошло смены руководителей: первый секретарь ЦК КП Казахстана Н.А. Назарбаев стал президентом республики, секретарь обкома С.А. Терещенко — премьер-министром (кстати, он и в СССР, и даже в те же сроки мог бы занять эту должность). Правда, казахские роды, вступив в драку между собой, заполнили родственниками почти все остальные должности в государстве, вытеснив с них русских, но для управления, собственно, в этом нет ничего страшного — ведь люди (казахи) брались не с улицы, они все из того же партийного или государственного аппарата КазССР, имеют на плечах голову и в обычном смысле слова далеко не глупы. То есть это те люди, которые вчера требовали от промышленности работать больше, больше и больше.
К концу 1991 года в Казахстане были подготовлены законодательные акты, и президент подписал ряд указов о лицензировании торговли. Все эти документы резко тормозили работу промышленности республики и снижали объемы производства. В январе 1992 года Назарбаев лично провел совещание с руководителями предприятий на тему «Как увеличить объемы производства и продажу товаров». Старая коммунистическая тема.
По долгу службы автору этих строк было поручено решить на совещании один конкретный и очень важный для завода вопрос. Опасаясь, что меня, заместителя директора, оттеснят на совещании генеральные директора других предприятий, я вышел к трибуне, когда Н.А. Назарбаев еще не успел закончить вопрос: «Кто хочет выступить?» Но сначала попытался обратить внимание президента на общую дикость самой постановки вопроса о лицензировании. ("Лицензирование — это «разрешение», уточняю для тех, кто не знает этого «русского» слова.) Я спросил президента: «Казахстан заинтересован в том, чтобы его предприятия продали на экспорт как можно больше своей продукции?» Н.А. Назарбаев подтвердил: «Да!» Тогда я продолжил: "Зачем же мы создали структуру управления, в
которую включили чиновников с единственно для них понятной задачей — запретить торговлю? Ведь если чиновник будет каждому разрешать торговать за границей и обогащать этим Казахстан, то через неделю встанет вопрос, зачем этот чиновник нужен. Не лучше ли его уволить, а на входную дверь Министерства внешнеэкономических связей цепью привязать печать МВЭС, чтобы каждый желающий ставил ее на бумагу с надписью «лицензия»? Поймите, Нурсултан Абишевич, ведь если этот чиновник занял должность разрешающего, то для него обязательны запретительные действия.
Ни одна разумная страна не лицензирует экспорт товаров, кроме оружия. Германия, к примеру, доплачивает каждому коммерсанту, ухитрившемуся что-то продать за границу, другие страны также стимулируют экспорт, а мы в Казахстане в государственном управлении сажаем людей, для которых органическим действием, действием во спасение своей должности, является запрещение экспорта! Зачем это нам? Отмените лицензирование вообще. Дайте указание таможне, чтобы она не выпускала из страны оружие или то, что Вы не хотите выпускать за границу, а остальное пусть продает каждый, кто сколько сможет, ведь наша промышленность уже начала останавливаться из-за уменьшения спроса, отсутствия покупателей!"
Назарбаев задумался, чаша весов на какое-то мгновение качнулась, но не растерялся премьер-министр, он тут же прыгнул в другую чашу и своим авторитетом нарушил сложившееся было равновесие: «Если вы начнете торговать без нашего разрешения, то вы немедленно весь Казахстан распродадите за бесценок». (Это, конечно, примерный смысл его слов.)
Почему директора заводов и их специалисты, зарплата которых зависит от доходов завода и которые каждый день смотрят в глаза заводским работникам и членам их семей, тоже живущим за счет этого дохода, будут продавать свою продукцию за бесценок, а чиновник МВЭС, который ни за торговлю, ни за людей не отвечает, будет торговать по максимальным ценам? Этот вопрос С. А. Терещенко на ум не пришел, да и как он мог прийти в голову секретаря обкома, всю жизнь контролировавшего, как работают другие, гордившегося этой своей деятельностью и искренне считавшего ее действительно чем-то полезной?
Несколько слов о том, кто и как устанавливает максимальные цены на товары. Представьте себя на месте этого чиновника — честного, порядочного человека, волею случая попавшего в кресло клерка, контролирующего цены, по которым те или иные предприятия ведут торговлю самыми разнообразными товарами. Как вы можете оценить уровень цен, если сами не торгуете, в глаза никогда не видели ни заводов, ни товаров, ни покупателей и не представляете, кто это и что это? И это не от природной лени, вам это и по должности не полагается знать. Единственное, что здесь можно сделать — определить уровень цен на бумаге, сравнивая их с ценами на аналогичную продукцию в других контрактах. Ничего другого вы сделать не сможете, будь вы трижды честным и трудолюбивым.
Но продажа на свободном рынке имеет массу особенностей, ранее нам неизвестных. Впрочем, если вы покупали что-то на базаре, то вам нетрудно их понять. Торговля точно такая. (Один югослав меня учил, что ничего нельзя покупать, не поторговавшись, иначе сильно расстроишь продавца. Он ночь не будет спать, переживая: в кои веки к нему пришел покупатель-дурак, который платит, не торгуясь, а он заломил всего лишь двойную цену.) Только торговля оптом более масштабная и имеет множество тонкостей, вызванных этой масштабностью. Здесь очень многое имеет значение, даже в личном плане, начиная с того, встретишь ли ты торгового партнера просто в здании аэровокзала или у трапа самолета; поймешь ли намек японца, который очень хвалит твою шапку, или нет, и заканчивая… ладно, это уже коммерческая тайна. Ведь на Западе нет мифических частников, там тоже чиновники, но чиновники фирм. Это особенности субъективные. Есть же и объективные.
Даже продавая продукцию оптовикам в каком-либо порту, одну цену держать глупо. Один оптовик берет много товара и везет его в США, поэтому у него больше накладных расходов на перевозки, хранение, кредиты и высокой цены он не даст. Другой оптовик ставит на Европу, расходов у него меньше, а третий вообще берет мало, меняет в Бресте на вагонах колесные пары и гонит товар прямо своему покупателю. Этого надо «давить», заставлять платить больше. При таком раскладе у завода-продавца будут разные контракты с разными фирмами и во всех контрактах всегда будут разные цены.
А теперь чиновник, выдающий разрешение на торговлю, изучает эти контракты: одна фирма берет 1000 т по 610 долларов за тонну, другая 5000 тонн по 600 долларов, третья 20000 тонн по 585. Если дать разрешение продать, то начальство спросит: «Почему выдана лицензия на продажу по 585 долларов, когда цена была 610?» И с работы такого чиновника могут выкинуть. Что же делать? Ответ один: запретить продажу по 600 и 585 долларов, не дать заводу-продавцу лицензию. В какой же ситуации оказался завод? Он, заставив небольшую фирму купить мелкую партию товара по 610 долларов, теперь не в состоянии продать в двадцать раз больше продукции, поэтому завод может остановиться, а работники остаться без средств к существованию. Ведь остальные фирмы по этой высокой цене продукции не купят. Что делать? Выход один — продавать только по 585 долларов, что, конечно, нанесет ущерб заводу, нанесет его Казахстану. Но тогда у чиновника, выдающего лицензии, все будет в ажуре — он не пропустил ни одного контракта по низким ценам. (Это неотъемлемое свойство бюрократизма, механизм которого мы разберем позже: если бюрократу дают что-то улучшить, он обязан это ухудшить.)
Но вернемся к Н.А. Назарбаеву и С.А. Терещенко. Можно ли утверждать, что они понимали, что делают, когда создавали такое управление внешней торговлей? Можно ли утверждать, что они понимают, зачем нужно управление и, кстати, они сами? А ведь, согласно мнению подавляющего большинства граждан СССР, среди нынешних руководителей «государств» ближнего зарубежья Назарбаев — наиболее толковый, наиболее преданный народу руководитель. А что же тогда говорить об остальных? Что понимают они?
Мы привели пример создания структуры управления собственно ради управления, то есть ради того, чтобы толпы чиновников ходили на хорошо оплачиваемую работу, писали бумаги, требовали отчеты и т.д. Ни Делу, ни людям это управление ничего не дает и, следовательно, никому, кроме этих чиновников, не нужно.
Но значит ли это, что ни Делу, ни людям не нужно вообще никакое управление? Нет, конечно. Оно им крайне необходимо.
Возьмем для примера армию. Дело всей армии делают рядовые солдаты — они уничтожают врага. И само это Дело может выглядеть чрезвычайно просто: прицелился, выстрелил, и готово. Но чтобы подвести солдата к этому простому процессу, необходимо предварить это Дело и сопровождать его массой других Дел.
Чтобы наш солдат сумел выстрелить первым, нужно знать, где находится враг. Значит, нужно еще и такое Дело — разведка. Если враг в доте, за броней танка, их нужно разрушить. Нужно покормить солдата. Нужно доставить к месту его Дела. Нужно вооружить. Нужно раненому оказать помощь. Причем нужно не вообще, а в необходимом количестве и к строго оговоренному месту и времени.
Сколько нужно одних боеприпасов! Война ведь дело очень расходное. В битве под Курском наша армия вывела из строя до полумиллиона фашистов. В расчете на каждого выведенного из строя противника наши солдаты сделали в среднем более 1000 выстрелов из винтовок, автоматов и пулеметов, бросили 8 ручных гранат, артиллерийские орудия выпустили по 28 снарядов и мин. И это все надо было доставить точно ко времени. Можно сказать, что все это опять-таки делали не командиры, а солдаты, это они все подвезли, разгрузили, распаковали и т.д. Конечно, это так, но когда и куда подвезти, сказали командиры, они указали каждому подчиненному его Дело, и в результате было сделано нужное народу Дело — победа под Курском.
Как это разделение Дела выглядит? Главнокомандующий ставит задачу командующему фронтом (по нашей терминологии, указывает ему его Дело), к примеру, уничтожение противника на площади 200 км по фронту и 200 км в глубину. Командующий фронтом обязан обдумать, как это Дело исполнить самым дешевым способом (инженеры бы сказали: разработать его технологию), и когда он, наконец, выберет способ исполнения Дела, то его решение будет представлять собой перечень Дел его подчиненных — командующих армиями этого фронта. Для них Дело будет заключаться в уничтожении противника на меньшей площади, скажем, 20 км по фронту и 20 км в глубину. Далее командующие армиями разработают технологию уничтожения противника, и она тоже будет иметь вид перечня Дел и подчиненных — командиров дивизий. Те в свою очередь определят Дела командирам полков и так далее до сержанта, который в бою будет указывать Дела солдатам.
То же можно сказать и о любой сфере человеческой деятельности, где требуется сделать Дело, разделив его между отдельными людьми в условиях разделения труда. Это единственная цель любой системы управления, ни для каких иных целей управлять людьми не требуется.
Смысл работы командиров, начальников, руководителей заключен в разделении полученного Дела на Дела своих подчиненных. Этим разделением они в конечном итоге обеспечивают работу своих подчиненных и выполнение ими той задачи, что стоит перед начальником.
Принципы управления людьми
Итак, в сфере управления людьми мы получили треугольник: есть Дело, есть люди, делающие Дело, и есть начальники, делящие это Дело между своими подчиненными. И хотя мы уже называем людей начальниками и подчиненными, но пока власти никому не давали. Это весьма принципиально: какой вершине этого треугольника дать власть.
Человечество пошло по принципиально неверному пути: строя системы управления, оно отдало власть тем, кого называют начальниками, передало им право поощрять и наказывать, подчинило им всех. Образовалась бюрократическая система управления. (Это случай, когда слово очень хорошо описывает явление.)
А могло ли человечество, не вдумываясь в то, что делает, пойти по другому пути? Вряд ли! Ведь это так естественно для нас. В детстве, когда мы еще ничего не знаем о мире, власть над нами имеют родители. У них мы узнаем, что нам делать в тех или иных случаях, они нас учат, они закладывают в нас правила поведения и, кстати, обязаны это делать. Так что удивительного в том, что купец, нанимая работников, князь — дружину, и прочие, прочие, прочие разделяющие труд управленцы чувствуют себя отцами семейства, а их подчиненные — детьми в этих семействах? Что удивительного в том, что эти начальники допускают серьезнейшую управленческую ошибку — используют отцовское право поощрять и наказывать своих подчиненных и тем самым берут власть над ними? Бюрократизм для нас естествен.
Автор понимает, что многие пока недоумевают: а что плохого в том, что у начальника власть?
Вспомним первый закон поведения людей: человек действует так, чтобы в результате получить максимально необходимое ему поощрение и минимальное наказание. А раз поощряет и наказывает начальник, то, согласно второму закону, подчиненный будет узнавать только у начальника, как и что ему делать, и делать будет только то, что тот ему скажет.
«Ну и что, — наверняка удивляется еще часть читателей, — чем это плохо?»
«А кто будет служить Делу, кто его будет слушать?» — позволит себе спросить автор. Ведь начальник должен только указать Дело подчиненному, а взяв себе власть, он будет указывать, как делать Дело. А это причиняет Делу огромнейший ущерб.
Снова вернемся к примеру со складом и специалистом по пожарной безопасности. Дело проектировщиков — создать экономичный и удобный проект для тех, кто будет на этом складе работать. Дело «пожарного специалиста» — помня об этой цели, обеспечить пожарную безопасность. Если бы Дело имело над этим специалистом хотя бы немного власти, то оно указало бы ему, что в данном складе пожарный проезд абсолютно ничего не даст для улучшения пожарной безопасности, но его наличие резко ухудшит проект. И пожарный поступил бы так, как указывает Дело, — отказался бы от проезда, не стал бы настаивать на его строительстве, а предусмотрел бы
гидранты, огнетушители, водоводы или другое оборудование, достаточное именно на этом объекте. Но Дело над ним власти не имеет, над ним имеет власть начальник. А он когда-то указал в инструкции, что если длина здания более 100 м, в нем должен быть пожарный проезд. И пожарному теперь плевать на Дело, которое, надо заметить, его кормит. Он будет делать так, как когда-то указал начальник.
Мы подошли к коренному, принципиальному моменту бюрократизма: чьи указания будет слушать исполнитель Дела — указания Дела или указания начальника. Если он слушает указания начальника, то он бюрократ.
Думаю, что и сейчас не все читатели меня понимают. Разве начальник враг Делу? Нет, не враг. Он тоже желает, чтобы Дело было сделано самым лучшим образом, и его указания бывают блестящи, живительны для Дела, ведь он, как правило, обладает большим опытом и когда-то сам работал на месте того исполнителя, кому сейчас дает указания. Но его указаниям присущ один неисправимый, органический недостаток: данное раз, его указание не меняется до того момента, пока он снова не вернется к нему. Но Дело меняется непрерывно, поэтому данное сегодня очень умное указание, как делать Дело, завтра может стать шедевром глупости, но исполнитель будет обязан его выполнить.
Вот пример, который мы уже рассматривали: указание ГОСТа упаковывать мелкий металл в бочки — это достаточно грамотное указание по Делу. Но Дело изменилось, металл не нужно хранить, упаковка в бочки становится безумной тратой денег и сил, но указание действует!
Первыми разобрались в этом безумии военные. (По всей видимости, когда наказанием за плохое управление является смерть, мысли в голове шевелятся живее.) Они нашли блестящее решение: не давать по Делу указаний вообще, не указывать подчиненному, как именно делать Дело. И ввели принцип единоначалия.
А штатские, кроме суеты, в этом вопросе ничего придумать не смогли на протяжении столетий, хотя и старались.
В качестве примера рассмотрим последнее «достижение» «цивильной» мысли в этом вопросе — эффект от дробления крупных предприятий или эффективность малых. (Правда, инициаторы этого процесса не догадываются, что они попытались решать вопросы управления, они полагают, что их действия — из области экономики.)
Но с позиций экономики как науки малые предприятия — это не что иное, как бред сивого мерина, непростительный даже для сивого мерина с ученым званием академика. Точно так же, как законы физики требуют от двух тел сближения, так и законы экономики требуют укрупнения предприятий. Разговоры о том, что, согласно экономической науке, нужно строить малые предприятия или создавать мелкие фермерские хозяйства, — настолько безграмотная болтовня, что становится страшно за умственные способности носителей таких идей. Ведь экономика в своей сути — весьма несложная наука, ее основы всегда были понятны любому крестьянину.
Гораздо более умно и честно в этом вопросе выступают американские специалисты в области управления, например Дженкинс и Уотермен, которые в своей книге о малых предприятиях пишут, что не понимают, что происходит и почему при укрупнении предприятия, когда численность работников превышает 1500 человек, резко ухудшаются показатели его работы. Эти специалисты исследовали множество предприятий и пришли к выводу, что оптимальная численность штата составляет 400-500 человек.
Между прочим, именно факт, что американцы оценивают размер предприятия не в мегаваттах используемой мощности и не в миллионах долларов производимой продукции, а в численности персонала, заставил автора запомнить и их, и эти цифры. Но Дженкинс и Уотермен в своих исследованиях не учитывали законов поведения людей. Как с позиции наших знаний объяснить, почему небольшие предприятия более прибыльны, чем большие? Почему, к примеру, пять швейных фабрик численностью по 400 человек дают прибыли больше, чем одна, где работает 2000 человек? Ведь экономика утверждает, что должно быть наоборот!
Попытаемся понять, в чем здесь дело.
Рассмотрим состав участников. Их, как всегда, трое: бюро — хозяин фабрики; подчиненные — все остальные работники; Дело. Что для данной фабрики является Делом? Дело — поставка одежды в определенные магазины. Работа хозяина фабрики заключается в разделении этого Дела на Дела для своих подчиненных: кто-то продает, кто-то закупает сырье, кто-то кроит рукава, кто-то пришивает пуговицы. Каждая такая операция будет Делом для подчиненного. А у кого хозяин фабрики узнает, как ему самому работать? На первый взгляд, ни у кого. Над ним нет бюро, нет министерств, нет начальников. Никто не в праве ему указать, какой материал заказать, что шить и сколько, кого посадить за машинку, а кому дать утюг. Военные сказали бы, что он — единоначальник. Да, это так, однако и единоначальник подчиняется. Но в данном случае: кто над ним имеет власть, у кого он узнает, что ему делать на своей фабрике? У Дела. Ведь только Дело способно его поощрить и наказать: поощрить большой прибылью от работы фабрики, а наказать разорением. И хозяин обязан узнавать у Дела, как ему работать: что шить, какого размера, какого качества, что модно, кто что любит и так далее, и так далее. Дело дает ему указания, он Делу служит, Дело имеет над ним власть.
Теперь можно дать определение альтернативе бюрократа, и слово мы построим по аналогии. В слове "бюрократа к французскому «бюро» присоединено к греческому «крат», и мы к русскому «дело» пристроим эту греческую половину: делократ — человек, подчиняющийся своему Делу и этим отличающийся от другого человека, который подчиняется своему начальнику и называется бюрократом.
Итак, мы нашли одного человека на предприятии, отличного от других. А другие? Они остаются бюрократами. Хозяин предприятия выступает здесь в двойной роли, как и любой член бюрократической системы управления: он управленец, делящий свое Дело между подчиненными, но он же и носитель власти — он их поощряет и наказывает. Этим он заставляет служить подчиненных не Делу, а лично себе, и за указаниями, как делать порученное им Дело, они обращаются к нему. Для них святы его указания, а не состояние Дела.
Если на предприятии работают 400 человек, то получается один делократ на 399 бюрократов, а если численность персонала 2000 человек, то тогда один делократ должен обслужить уже 1999 бюрократов. Здесь вступает в силу закон перехода количества в качество.
Что такое предприятие со штатом 400 человек? По советским масштабам — это цех, причем не очень большой. Те, кто работает или работал в промышленности, знают, что бывают начальники цехов, чрезвычайно преданные Делу, даже если они непосредственно Делом не поощряются. Они днюют и ночуют на работе, они в цехе при любой аварии, словом, они каждой бочке затычка. Эти люди воспринимают любые изменения в Делах своих подчиненных и успевают вовремя дать указания, успевают продумать их. Разумеется, что таким человеком должен быть и хозяин предприятия. Ему и деваться некуда, иначе его разорят 399 бюрократов, которые в 17.00 начинают думать только о выпивке и женщинах.
Но ведь работа в промышленности — это не война, не боевая работа, не уничтожение противника. Здесь нет осмысленного противодействия Дела, оно не так часто меняется как в боевых условиях. Поэтому в зависимости от способностей конкретного человека, иногда и один может обеспечить работу и 1000 и 2000 бюрократов. Кроме того, в коллективе всегда есть работники, которые и без поощрения от Дела стремятся его сделать хорошо, поддержать хозяина. Бывает, что и хозяин сам создает такой климат.
Короче, предельная численность персонала предприятия 1500 человек, который нашли американцы Дженкинс и Уотермен, — это предел человеческих возможностей по обслуживанию такого количества бюрократов в мирных условиях экономики. Однако за этим пределом человек бессилен, и тогда в фирме начинается застой. Дело меняется, нужно действовать сообразно ему, а пойти к шефу и получить соответствующее указание сложно: он или занят, или раскричится, что к нему лезут с пустяками. И начинается бюрократическая волынка: не зная, поощрит или накажет шеф за самостоятельное решение без его указания, на изменения Дела не обращают внимания и либо действуют так, как было приказано раньше, либо начинают устраивать разные совещания, согласования с тем, чтобы не нести личную ответственность.
Как иначе расценить тот факт, что «…ни одна из фирм большой семерки, контролировавших рынок ЭВМ на Западе, не сумела оценить важность микропроцессоров и микрокомпьютеров. Оценили их мелкие фирмы, не имевшие большого аппарата, и крупно на этом нажились. А гиганты понесли огромные убытки в виде недополученной прибыли. ИБМ, например, в несколько миллиардов долларов. Фирма „Айтем“ разорилась, оставив после себя миллиард двести миллионов долларов долга, чем чуть не разорила своего поручителя — страховую компанию „Ллойд“, которая до тех пор никогда так крупно не ошибалась в оценке риска. Точно так же эти фирмы просмотрели машинный язык „Ада“. Его изобретатель не смог никого из гигантов уговорить заняться этим делом, создал сам маленькую фирму, которая только за счет компиляторов нажила два с половиной миллиарда долларов, а к девяностым годам ее ежегодный доход ожидался в пределах пятнадцати миллиардов».
Автор специально привел факты из деловой жизни Запада, чтобы показать, что проблема бюрократизма интернациональна и не связана с капитализмом или социализмом. Более того, она не имеет отношения к экономике. Если бы благотворное влияние, например, уменьшения размера предприятий имело к экономическим законам какое-либо отношение, то Дженкинс и Уотермен для оценки крупности предприятия выбрали бы экономический показатель — стоимость основных фондов или годовой оборот. Но они проводили свои оценки по численности работающих.
В отличие от военных специалистов в области управления штатские (скорее всего от бессилия) рекомендуют пойти на убытки по собственно экономическим параметрам ради того, чтобы хоть немного улучшить управляемость Делом, чтобы хоть немного разбавить делократами бюрократические толпы. Но это, повторяю, от бессилия. Ведь для постройки пяти маленьких фабрик вместо одной большой человеческого труда потребуется по меньшей мере в два раза больше. Для общества — это бесполезный труд. Снабженец тратит одинаковое время на заказ 1000 м2 ткани или 5000 м2. Следовательно, на малых предприятиях специалистов, не участвующих непосредственно в пошиве одежды, будет в 5 раз больше. Эти затраты бессмысленны с точки зрения экономики. Они делаются с одной целью — ослабить бюрократизм, поставить к Делу больше людей, зависящих от него.
Но надо понимать, что малое предприятие — для несложных Дел, для Дел, которые поддаются разделению между небольшим количеством людей. А если надо наладить выпуск автомобилей или самолетов, состоящих из десятков тысяч различных деталей? В этом случае создавать делократов, дробя предприятия, — не выход.
На первый взгляд, достаточно точно и разумно антибюрократические меры вводил советский способ управления людьми. Если мы забудем на время о социальной подоплеке, а оставим только управленческие идеи, то этот способ исходил из следующего. Понятно, что в экономике Дело поощряет и наказывает с помощью денег, но мы не знаем, как сделать, чтобы каждый человек поощрялся и наказывался деньгами не начальством, а непосредственно Делом. Поэтому мы объявим, что деньги — это ничто, это мусор, что человек, алчущий денег, не наш, не советский человек. А нашему человеку деньги не нужны, поскольку они будут не нужны при коммунизме. Главное для нашего человека — это честь служения Родине, слава за хорошо исполненное Дело. Тогда следует поставить доски почета, устроить соревнования, ввести ордена, медали и почетные грамоты для безденежного поощрения Дела, и это ослабит власть «бюро», ослабит бюрократизм. Это, хоть и бессознательная, но достаточно разумная идея, которая помогла вытянуть тыл СССР во время войны и восстановить народное хозяйство. Но даже хорошей идеей бессознательно пользоваться нельзя: один раз получится, второй, а потом произойдет срыв. Он и произошел. По идее, слава должна была идти от Дела, но кончилось тем, что и слава, и деньги стали исходить от того же начальства. Бюрократизм еще больше усилился.
Но советская идея очень неплохо привилась на японской земле. Японская система управления людьми считается непревзойденной, лучшей в мире и, кстати, невоспроизводимой. Попытки американцев привить ее у себя
окончились ничем, появилась даже шутка, что внедрить японскую систему управления на американских предприятиях очень просто, но нужна только малость — чтобы на этих предприятиях работали японцы. Поскольку основа японской системы — моральный кодекс граждан, их образ мысли, ее действительно трудно воспроизвести даже нам, советским людям, хотя нам легче, чем американцам, так как в СССР образ мысли людей был также направлен на беззаветное служение Родине: и мы, и японцы рассматриваем Отечество, как семью. Но у японцев есть преимущество перед нами: их кодекс чести требует беззаветного служения и более маленьким коллективам —своим фирмам. Они и их рассматривают как семью. Этого у нас не было. И ничего подобного нет в остальном мире, тем более на Западе.
В Японии рабочий служит президенту фирмы, но и тот служит рабочему фирмы и не потому, что так приказало какое-то начальство. Это их образ мысли, фирма — это их семья. Японцы — это природные коммунисты, они просто не пользуются этим словом.
Член семьи обязан сделать все во имя семьи — это первая половина девиза и социализма, и коммунизма: «От каждого по способностям…». Вторую половину девизов «…каждому по труду» или «…каждому по потребностям» японцы, как и мы, в первом случае не в состоянии организовать, во втором — пока не способны обеспечить. Я бы сказал, что они заменили ее формулой: «… каждому столько, сколько фирма в состоянии дать». Заметьте — фирма, а не президент или начальник цеха, или мастер. Доход работника фирмы не зависит от начальника.
Когда японец устраивается на фирму, ему назначают оклад, который регулярно повышается, но это определяется только стажем работы. Он может сделать карьеру или всю жизнь стоять у конвейера — повышение его оклада будет зависеть только от стажа. Начальник к этому не имеет отношения и не в состоянии изменить оклад подчиненного. Каждому работнику к окладу делаются отчисления от прибыли фирмы — бонусы. По нашим меркам, они могут быть весьма значительны — свыше 50 %. И каждый работник знает, будет бонус или нет, зависит от процветания фирмы.
Зададим себе вопрос: что с точки зрения нашей теории, с точки зрения законов поведения людей сделали японцы, установив такую схему оплаты? Они, как и все, не смогли подчинить работников напрямую Делу, не смогли организовать, чтобы именно Дело поощряло и наказывало каждого. Но они уравняли начальника и Дело в бесправии, в беспомощности: начальник тоже не имеет возможности поощрять и наказывать, начальник тоже не имеет полноты власти. Казалось бы, с помощью бонусов они вводят поощрение и наказание непосредственно от Дела. Но, между прочим, толку от этого неизмеримо меньше, чем от предыдущего мероприятия. Для того чтобы человек служил Делу, нужно дать над ним власть его собственному Делу, а не Делу пяти или десяти тысяч человек. Слишком долго в СССР была тринадцатая зарплата, чтобы понять, что толку от нее никакого: прибыль от работы всех не стимулирует работы отдельного человека.
Надо думать, что и японцы это отлично понимают. Именно поэтому они заимствовали у нас все, что было изобретено товарищем Сталиным: от лозунга «Кадры решают все» до принципов социалистического (у них —капиталистического) соревнования.
Фирмы поощряют своих людей славой, то есть делают так, чтобы конкретное Дело человека поощрило его славой. Например, на заводе фирмы «Шарп» в Точиге нас, заводских работников из СССР, поразили размах соревнования рабочих и объем сопровождающей его наглядной агитации. Тянущаяся вдоль сборочного конвейера видеомагнитофонов стена длиной метров 200 представляла собой сплошной стенд, где были плакаты с численными показателями, доски почета, фотографии лучших рационализаторов и лучших контролеров, лучших по специальности, лучших по качеству, были и индивидуальные портреты, и групповые портреты лучших бригад. (Курьезный момент. Мы подошли к стенду, на котором видимо, вывешивались фотографии победителей сменных соревнований. Бросилось в глаза, что есть фотографии двух типов — на некоторых приколот розовый бантик. Поскольку в России были награды с бантами, усиливающими значение самой награды, я решил, что это какая-то высшая степень почета, но в то же время удивился, что фотографии без бантов размещаются сверху стенда вниз, а фотографии с бантами — снизу стенда вверх. Вроде бы должно быть наоборот. Но японцы пояснили ошибку: оказывается, с розовыми бантами — это фотографии женщин, а по азиатским традициям — их место внизу. С бантиками… но внизу. Восток — дело тонкое…)
В этом проявляется стремление японцев привязать своих людей к Делу. Поскольку у нас большое значение придавалось премиям победителям соревнований — материальному стимулу, я поинтересовался об этом у них и с удивлением узнал, что японская максимальная премия — чисто символическая: не более 5—7% оклада (а мы порой премировали автомобилями); это значительно ниже порога чувствительности премирования, а на начальную премию можно купить от силы две пачки сигарет. То есть у японцев стимулы служить собственному Делу чисто моральные.
Итак, пытаясь ослабить бюрократизм в системе управления Делом, японцы пошли не путем создания делократов-хозяев на малых предприятиях, не путем экономических потерь, а попытались ослабить власть начальников над подчиненным и славой привязать подчиненного к Делу. Однако и японский способ нельзя считать самым удачным при решении этой проблемы.
Наиболее точный из всех бессознательных путей — армейский.
Но для начала надо сказать несколько слов об армии вообще. В обществе почему-то укоренилось мнение, что армия защищает нас от внешнего врага. Это ошибка. Никакая армия от внешнего врага защитить не может. От врага защищает все государство в целом, это, кстати, его изначальный смысл, для этого в первую очередь оно и создавалось. Задача армии — ее Дело — несколько проще: уничтожить указанного правительством противника. Правда, если у государства есть армия, способная уничтожить любого противника, то это, конечно, лучшая защита народа. Но Дело армии — только уничтожение противника.
Из этого в первую очередь следует, что в мирное время у армии нет Дела и подчинить ее людей можно только начальникам — «бюро». А так как войны, к счастью, редки, то подавляющее количество времени армия представляет собой чисто бюрократическую организацию. Заложенные в ее боевых уставах делократические принципы управления являются для военных чистой теорией, которую можно заучить, но нет возможности использовать. Это, кстати, не может не сказаться на первоначальных этапах войн. Начинают войны организации, полностью обюрократившиеся, больше, чем другие, так как в обществе организаций, не имеющих Дела вообще, все-таки не много.
Вторая особенность — это резкое различие власти Дела внизу и вверху. Вообще видовой признак бюрократических систем управления Делом: чем дальше вверх от Дела, тем меньше людей, зависящих от него, а не от начальника. В армии это различие очень велико.
Делает Дело армии солдат, непосредственно уничтожающий врага. Солдат-бюрократ — это самоубийца. Власть Дела над ним огромна, поскольку у его Дела наказание и поощрение огромны — смерть и жизнь. Солдат не может не подчиняться Делу, а вместе с ним и командиры, удаленные от Дела на расстояние, при котором оно способно их «достать». Однако по мере снижения опасности от Дела резко возрастает опасность от «бюро», которое может наказать нижестоящих не менее сурово. Например. Во время Великой Отечественной войны в боях погибли 345 наших генералов. Кроме этого, разжаловано и расстреляно своими 20 генералов (потом реабилитированных). Один расстрелянный на двенадцать убитых в бою — это уже достаточно ощутимо. А с повышением звания и должности соотношение еще круче — на трех убитых командующих фронтами (Кирпонос, Ватутин, Черняховский) приходится один расстрелянный (Павлов, кстати, Герой Советского Союза).
Генералу трудно быть делократом. Вероятность смерти от руки врага для него такая же, как и вероятность разжалования, а то и смерти по приказу своих начальников. Им требуется мужество особого рода — такое, когда не боятся ни врага, ни начальника. Образно говоря, идеальный генерал — это либо «дуб», который убежден, что он единоначальник в своем Деле, и считает это основанием послать подальше всех остальных, невзирая на лица и звания, так сказать, генерал прусского типа; либо Человек, для которого ответственность за Дело становится выше жизни, чести, славы, генерал типа князя Дмитрия Донского (о котором мы скажем в свое время).
Замечу, что «прусский тип» — название условное, просто автору в этот момент вспомнились заметки русского генерала Драгомирова, который в 70-х годах прошлого века был наблюдателем при прусской армии во время войн Пруссии с Австрией и Францией. Он писал, что прусский генерал не может допустить вмешательства в свое управление войсками и, если такое последует от вышестоящего начальника, то он уйдет в отставку немедленно.
Здесь мы можем вспомнить и Г.К. Жукова, который в 1941 году ушел с поста начальника Генерального штаба, не согласившись с приказом Сталина о запрете отвода войск от Киева.
Уместно вспомнить и Л. Д. Троцкого — номинального главнокомандующего Красной Армией в годы гражданской войны. Номинального именно потому, что, по его словам, он всю войну провел в спецпоезде непосредственно на фронтах, в армиях и даже в дивизиях. И вызывают сомнение как военачальники те генералы Красной Армии, которые в последующем стали сторонниками Троцкого, то есть те, кто одобрял его вмешательство в свои Дела.
Поясним эту мысль на примере — эпизоде боевой службы генерала Петрова, талантливо описанной писателем Карповым в романе «Полководец». К командующему фронтом Петрову, готовящему операцию по освобождению Крыма, посылают члена Ставки Верховного Главнокомандующего маршала Буденного. Энергичный маршал силами фронта Петрова планирует и самостоятельно проводит десантную операцию. Петров в его действия не вмешивается. Но когда, как пишет Карпов, из-за операции Буденного сорвалась операция по захвату Крыма, то есть по сути Дело Петрова, и Петрова вызвал для разборки Сталин, то командующий фронтом попытался свалить вину на Семена Михайловича, но не помогло. Сталин снял с должности и разжаловал единоначальника — Петрова. Карпов, между прочим, с этим решением Сталина не согласен. А ведь весьма вероятен и такой ход мыслей Петрова: в отсутствие Буденного вся ответственность за провал операции лежала бы на Петрове (ведь в действиях генералов вероятность провала всегда была: не с дураками воевали), а когда в армии Буденный, вроде бы и Петров командует, а вроде бы и нет. Если будет одержана победа, то, безусловно, Петров — герой, раз он командовал этим фронтом! И в случае поражения он вроде и не будет отвечать за него, маршал-то вмешивался в Дело! Это обычная бюрократическая логика, но в результате такого «логического мышления» десятки тысяч солдат погибли.
Поэтому, несмотря на то что делократические принципы в армии известны давно, они входят в армию чрезвычайно трудно и в мирное время постоянно «забываются». Требуется непрерывная работа по их поддержанию. Немцы, например, считали, что те принципы управления войсками, которые вели их армию от победы к победе вплоть до 1942 года, начали внедряться в армию еще в прошлом веке и внедрялись непрерывно вплоть до второй мировой войны.
Мало провозгласить принципы единоначалия. Надо понять, что не очень много людей имеют мужество стать единоначальниками. Надо учить их, надо в конце концов, надо заставлять их быть единоначальниками. Внизу армии, где власть Дела безраздельна, это проще, там Дело моментально ставит все на свои места.
В свое время с нами, офицерами запаса, примерно один раз в два года проводились занятия по переподготовке. Занятия вели офицеры танковой дивизии, как правило, весьма разные и по званию, и по опыту. Запомнилось одно занятие по тактике стрелковой роты, которое вел старший лейтенант, молоденький, но с опытом афганской войны. Ему вспомнилось, что в училище они, курсанты, жарко спорили о положении Боевого устава, определяющего место в бою боевой машины пехоты (БМП) — впереди цепи стрелков или сзади. Дело в том, что эта гусеничная, легкобронированная машина имеет достаточно мощное оружие — пушку и пулемет. Если БМП находится впереди пеших стрелков, то она, конечно, своим оружием уничтожит опасные для них цели — пулеметы и противника в
укрытиях, но при этом сама может стать легко уязвимой для ручных противотанковых средств противника — гранатометов, противотанковых реактивных управляемых снарядов и прочего. Если БМП будет следовать за цепью стрелков, то они уничтожат опасные для БМП цели — гранатометчиков и прочее, но машине из-за них и из-за дальности расстояния будет не так просто уничтожать цели, опасные для стрелков. И так нехорошо, и так плохо. «А где же в Афгане у вас шли БМП?» — спросил я у старлея. «А как когда, — ответил он, — когда впереди, если местность и противник позволяли, а когда — и сзади».
Видите, в Москве башковитые полковники и генералы вырабатывали ценное указание для командиров рот и батальонов — где должна быть БМП. В мирное время на учениях эти командиры строго исполняли указание и вели учебный бой так, как «бюро» хочет. Дела-то у них не было. Это были пока трудяги-бездельники. Но началась война, появился истинный хозяин — Дело, и все указания «бюро» мигом отлетели, командиры учились у Дела узнавать, как им его лучше сделать. Тем более, что армия все-таки позаботилась о том, чтобы у них такая возможность была. Она ввела принцип единоначалия, а это означает, что каждый ее служащий является хозяином своего Дела. Этот принцип внедрить в армии достаточно трудно несмотря на могучие стимулы у Дела, так как в связи со спецификой и армейское начальство располагает способами поощрить и наказать, не менее действенными, чем «цивильное». Однако все армии мира упорно себя делократизируют, подстраивая под единоначалие и все другие армейские отношения.
Рассмотрим с позиции законов поведения людей суть единоначалия. Человек в зависимости от степени поощрения и наказания той или иной инстанции может признать над собой власть либо Дела, либо начальника. Единоначалие — это официальный приказ, запрещающий признавать власть начальника в своем Деле, приказ, запрещающий узнавать у начальника, как свое Дело делать, и не исполнять указаний начальника по своему Делу, если они последуют. Разумные советы возможны, но не в форме обязательных к исполнению указаний. А обязательно только то, что указывает тебе делать порученное тебе Дело.
Еще раз заметим, Дело армии — уничтожение врага. Военнослужащий является единоначальником только тогда, когда участвует в Деле. В мирное время, в передышке между боями полная власть в армии принадлежит начальникам, то есть армия — это абсолютно бюрократическая организация. Если вдуматься, то можно понять, что по-другому армию организовать невозможно. И тем более ценен пример армии как организации, которая, казалось бы, в невозможных условиях, делократизируется и дает полную свободу действий своим членам там, где свобода кажется немыслимой. Так почему же нельзя делократизировать все остальные организации общества, почему нельзя делократизировать систему управления Делами, которые не требуют давать начальникам право смертной казни?
Еще несколько слов о технике единоначалия. Допустим, что мы объявим всех единоначальниками, а все начальники будут продолжать отдавать подчиненным какие угодно приказы и заставлять их действовать так, как они, начальники, считают нужным. Допустим, мы будем воспитывать у подчиненных самостоятельность, но одновременно своим приказом указывать, как именно делать Дело. В армии это понимают, и при полной свободе начальников-единоначальников форма боевого приказа, который дается подчиненному, строго регламентирована. В боевом приказе нужно указать только то, что регламентировано: сведения о противнике, сведения о своих войсках и их задачу — Дело, сведения о соседях и порядок взаимодействия (подчиненному это нужно для понимания Дела своего начальника и своей роли в исполнении этого Дела); Дело подчиненного — его ближайшая и дальнейшие задачи — тот враг, которого подчиненный обязан уничтожить; необходимые знания для боя: позывные, сигналы оповещения, заместитель командира на случай его выбытия из строя в бою. И все. Указывать подчиненному, как делать Дело, запрещено.
Автор склонен думать, что внутренний смысл армейских положений слабо понимают не только штатские, но и в самой армии. Можно смириться, когда штатские утверждают, что в армии действует принцип: «Приказы не обсуждают — приказы выполняют». Много ли со штатского возьмешь? Но когда на лозунге, вывешенном в армейской части, эта же глупость написана аршинными буквами, становится не по себе. Это чистой воды бюрократический принцип, это основа существования бюрократа, это его хлеб с маслом. В управлении армией этого принципа и в помине нет, его там органически не может быть, так как не может быть основы .бюрократизма в делократической системе управления.
Уставы — это очень точные документы, века службы и реки крови отшлифовали в них каждую букву. Точно армейское положение формулируется так: «приказы исполняются беспрекословно». Заметьте, «беспрекословно», а не без обсуждений. Нельзя отказаться от исполнения порученного Дела, нельзя «прекословить», но обсуждать приказ подчиненный обязан! Уставы требуют обсуждать приказ в плане его наилучшего исполнения. И это потому, что в делократической системе управления в обсуждении приказа в первую очередь заинтересован тот, кто его дает.
Вот пример: перед командиром полка поставлена задача уничтожить врага на такой-то территории — его Дело. Он мучился, думая, как это сделать, ведь враг не дурак, он и сам сейчас думает, как этот полк уничтожить. Наконец командир полка свое Дело разделил на Дела своих подчиненных — командиров батальонов и дивизионов. Эти Дела он вручает им в своем приказе, объяснив свою задачу. Они не имеют права отказаться исполнять порученное, но они ближе его к Делу, они, а это еще пять-шесть умов, могут найти лучшее решение его Дела, тем более, что он в приказе разъяснил задачу, поставленную дивизией. Командир полка будет самоубийцей, если запретит им обсудить свое решение, поскольку они могут предложить лучший вариант разделения его Дела между ними. И в атом обсуждении нет никакого ущемления его самолюбия: примет он идеи подчиненных или нет, все равно это приказ только его, его слава или позор. Делократы заинтересованы в обсуждении своего приказа, но в армии — это еще и их уставная обязанность.
А в бюрократической системе управления обсуждать приказы недопустимо, невозможно. В этой системе приказ начальника по своей сути или спущен сверху, или задан инструкцией. Какой начальник позволит подчиненному обсуждать приказ? Ведь он не возьмет на себя изменение приказа по предложению подчиненного, так как одновременно он должен будет взять на себя ответственность за последствия. Зачем ему это? Какая бюрократу польза от того, если от его действий Делу будет лучше? Его поощряет или наказывает не Дело, а начальник, чей приказ он заставляет исполнять. Поэтому и талдычат бюрократы: «Приказы не обсуждают — приказы исполняют. Закон суров, но закон есть закон». Это их лозунги, это их принципы.
Из того, что мы обсудили, следует: человека можно подчинить и начальнику, и Делу, второе предпочтительнее, к этому бессознательно стремятся все, кто организует структуры управления. Но возникает вопрос: а хотят ли быть единоначальниками те, кого организовывают, хотят ли они стать свободными от «бюро»? И сколько у нас вообще бюрократов и делократов?
Не так уж много в нашей стране бизнесменов, полных владельцев своих фирм, что дает им возможность действовать абсолютно самостоятельно, подчиняясь только Делу. Подавляющее число остального населения имеют начальников — «бюро». Мы — бюрократы. Но это 8 часов в день. Все остальное время у нас нет начальника, нам некому подчиняться, кроме Дела, и тогда мы делократы. У многих из нас есть дачи. Кто заставляет нас работать там? Только Дело, только его поощрение осенью. И на дачах, на своих приусадебных участках мы работаем лучше, чем на совхозных полях, хотя в совхозе есть свой начальник, который заставляет работать. Ясно, что для нас в подчинении Делу нет ничего сверхъестественного. Мы подчиняемся Делу и за чисто моральное поощрение, откликаясь на просьбы друзей, участвуя в общественной жизни. Автора, например, всегда поражало, как отвратительно выглядят места отдыха женщин на работе. Эти комнаты до того грязны, обшарпаны, что остается только руками развести. Работницы могут сидеть в этих комнатах часами, без дела. Но все предложения навести порядок встречаются отговорками: то нехватка извести, то нехватка времени. А в квартире каждой женщины — уют, хотя дома ей никто не делает замечаний, никто не стыдит. На работе за уют в комнате отдыха отвечает начальник, в квартире же начальника нет, не на кого свалить вину за беспорядок, поэтому порядок наводится: иметь славу неряхи никто не хочет.
В быту взрослые люди — делократы, и, казалось бы, нет причин сомневаться, что кто-либо откажется получить свободу, стать единоначальником-делократом на работе. Увы, это не так.
Бюрократизм тем и силен, что он устраивает, возможно, подавляющее большинство людей. Зависеть от начальника, получать от него указания, что делать, в сотни раз проще, чем изучать непрерывно меняющееся Дело, чтобы понять его указания.
Рассмотрим такой пример. Пусть таксисту платят не просто за доставку пассажира, но при выполнении условия: привез пассажира точно в срок, получишь оговоренную сумму; опоздал — ничего не получишь (а многие Дела ставят именно такие условия). Какому таксисту будет легче: бюрократу или делократу? Пассажир для таксиста — начальник, он назначает таксисту Дело: «На Курский к 15 часам». Таксисту-делократу не надо других указаний: он обязан знать свою машину, дороги, условия движения на них вплоть до любимых спиртных напитков инспекторов ГАИ. Безусловно, и он рискует привезти пассажира не вовремя. А таксист-бюрократ будет непрерывно спрашивать у пассажира-начальника: «На какой передаче ехать? По какой улице? На какой скорости держать?» И т.д. и т.п. И если он не успеет вовремя, разве таксист виноват? Он ведь делал все точно, что указывал пассажир-начальник. Так какое пассажир имеет право не заплатить? Хоть и не приехал вовремя, но ехал-то ведь под мудрым руководством начальника!
Оценим эту ситуацию и с позиции начальника. Таксист, которому безразлично, когда он привезет пассажира на вокзал, конечно, не будет интересоваться и расходом бензина и прочим. И если начальник не проследит, он может поехать кружным путем, заехать куда-нибудь по своим делам и т.п. Начальник, зная, что у него в подчинении бюрократ, просто обязан непрерывно следить за ним и давать указания.
На этом примере мы показали еще один аспект бюрократизма: взяв власть, начальник возложил на себя функцию знать огромное количество действий подчиненного. Смотрите. В делократической системе начальнику нужно знать только, какой вокзал ему нужен и когда там быть. А в бюрократической нужно знать план города, и режимы езды, и устройство автомобиля и т.д. и т.п. Зато подчиненному хорошо: нужно знать лишь несколько элементарных приемов своей работы.
Поставив цель заменить бюрократизм делократизмом, нельзя тешить себя иллюзиями: бюрократизм — это не выдумка начальников, это их ошибка, а заинтересованы в бюрократизме в первую очередь те, кого мы называем подчиненными. В бюрократической системе все хотят быть подчиненными, здесь это возможно: если нет прямого начальника, то найдется что-нибудь подходящее — закон, какой-нибудь мудрец, «опыт цивилизованных стран».
Завершим на этом обсуждение принципов управления людьми и сформулируем их. Допустим, что нужно организовать выполнение какого-либо Дела, которое невозможно сделать, не разделив его между отдельными работниками. Для этого необходимо создать систему управления Делом. Вне зависимости от того, какая система управления создается (бюрократическая или делократическая), одним из этапов ее является расчленение своего Дела на Дела подчиненных. Далее должно быть принято принципиальное решение — необходимо выбрать один из вариантов: либо взять себе право поощрять и наказывать своих подчиненных за то, как они делают порученное Дело, то есть, к радости подчиненных, создать бюрократическую систему управления и тогда все под вами будут бюрократами; либо организовать работу так, что поощрение и наказание подчиненных будут поступать к ним непосредственно от того Дела, которое им поручено, т.е. создать делократическую систему управления и все подчиненные будут делократами. Это точно уже потому, что это просто.
Остается вопрос, а как именно «организовать работу», чтобы подчинить работника Делу? Дела разные, и
способы делать их не могут быть одинаковыми. Например, дом можно построить десятками способов из сотен видов материалов, но это не важно; важно понять, что нужен именно дом и ничто другое, чтобы не тратить попусту время и силы на строительство неизвестно чего.
Далее мы рассмотрим, как «привязывают» людей к Делу и что из этого может получиться.
А в следующей главе — о бюрократах и делократах: нам надо узнать самих себя.