В этой связи я хочу также сказать, что по крайней мере ряд религий проповедует моральные устои, которые могут иметь непосредственное отношение к данной проблеме. (Гарантий, правда, нет, так что я не могу утверждать наверняка.Экспериментов на этот счет не проводилось.) В частности, есть вопрос «золотого правила нравственности». Христианство учит возлюбить своего врага. Оно не только не велит развеять его детей по ветру, оно идет гораздо дальше. Оно заповедует не просто терпеть врага, не просто примириться с ним, а возлюбить.
Что это значит — вот важный вопрос. Это не более чем пыль в глаза или данную заповедь нужно понимать буквально?
Кроме того, христианство проповедует возможность искупления. Значит, противник христианского учения должен ратовать за ненависть к врагу и невозможность искупления (плохой человек останется плохим навсегда). Какая позиция, на ваш взгляд, больше соответствует эпохе апокалиптического оружия? Как вам быть, если одна из противоборствующих сторон не разделяет этих взглядов, а вы провозглашаете себя христианином? Принять точку зрения противника? Или основателя вашей религии? Можно еще спросить, какая позиция единодушно признается на государственном уровне. Ответ совершенно четкий и ясный: нет такого государства, которое подходило бы к этому вопросу с христианской позиции. Ни одного. На Земле насчитывается примерно 140 государств. Насколько мне известно, ни одному из них христианский подход в этом отношении не свойственен. На это у них могут быть вполне веские причины, но примечательно, что страны, с гордостью называющие себя христианскими, тем не менее не видят никакого противоречия между этими заявлениями и своим отношением к ядерной войне.
Кстати, это касается не только христианства. «Золотое правило» до Христа провозглашал еще рабби Гилель, а за столетия до Гилеля — Будда. Оно имеется у многих разных религий. Но сейчас мы поговорим о христианстве. Я полагаю, что наказ возлюбить врага должен служить для христианства одним из центральных столпов, поскольку именно эта безапелляционная формулировка ставит данную религию особняком. В ее основополагающих заповедях не значится: «Возлюби врага своего, если только он тебе не слишком ненавистен». Говорится только «возлюбите врагов своих». Без всяких «если», «но», «впрочем». При этом непротивление насилием как политический принцип в наше время творит чудеса. Махатма Ганди и Мартин Лютер Кинг добились невероятных (а на чей-то взгляд и противоречащих всякой интуитивной логике) побед. Возможно, именно здесь следует искать практический, новый, кардинально иной подход к гонке ядерных вооружений. А может быть, нет. Может, это ошибочный и безнадежный путь. Может, христианская точка зрения в этом вопросе неприемлема для ядерной эпохи. Но разве не примечательно, что ни одно христианское государство ее не придерживается? Советские руководители себя христианами не провозглашают, а значит, не создают никакого идеологического противоречия, отказываясь вступать на путь любви. Но если руководители западных стран заявляют о своей принадлежности к христианству, какое направление действий им выбрать? Я, подчеркиваю, не пропагандирую непременно этот путь. Я не знаю, сработает ли он. Может быть, как я уже говорил, он безнадежно наивен. Но разве те, кто публично и в открытую демонстрируют свою приверженность христианству, не должны следовать одной из безусловно основополагающих заповедей своей веры?
У правила «во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними» имеется логическое следствие. Другие будут поступать с вами так, как вы поступаете с ними. Что отражает, среди прочего, и историю гонки ядерных вооружений. Если следовать этой максиме не получается, я полагаю, политики, считающие себя приверженцами подобных религий, должны признать себя неудавшимися христианами или претендентами в христиане, но никак не полноценными, безусловными, безоговорочными адептами христианской веры.
В связи с вышесказанным я думаю, что отстраненный взгляд на положение Земли во времени и пространстве обладает огромным не только познавательным, но и нравственным, этическим потенциалом. Нам крупно повезло жить в эпоху, когда снимки Земли из космоса — практически обыденность. Мы видим их в вечернем прогнозе погоды и даже не задумываемся, насколько невероятно это зрелище. Наша планета, Земля, наш дом, наша родина в том виде, в каком ее видно из космоса. И в таком ракурсе, я думаю, сразу становится ясно, насколько это хрупкий и тесный мир и как бесконечно пагубны для него бесчинства его обитателей. По-моему, невозможно, глядя на эту планету, не осознать безрассудность наших действий. Из года в год мы всем миром тратим миллиард долларов на оружие. Миллиард долларов. Представьте себе, что можно сделать на миллиард долларов. Гость откуда-нибудь издалека — тот самый мифический разумный инопланетянин, попав на Землю, разобравшись, как мы тут живем, и обнаружив, что и сила человеческого гения, и львиная доля доходов тратятся не просто на военные нужды, а на средства глобального массового уничтожения, наверняка решит, что перспективы у нас не самые блестящие, и, возможно, улетит на какую-нибудь другую, более перспективную планету.
Из космоса Земля выглядит поразительно. Никаких государственных границ — все это придуманная людьми условность, как экватор, тропик Рака или тропик Козерога. А планета настоящая. Жизнь на ней настоящая, а политическое деление, поставившее планету под удар, — это уже дело человеческих рук. Таких заповедей с горы Синай не приносили. Все живое в нашем тесном мире взаимозависимо. Это как жить на спасательной шлюпке. Мы дышим воздухом, которым дышали русские, замбийцы, тасманийцы и остальное население планеты. Независимо от характера барьеров между нами, Земля, как я уже говорил, будет существовать и через тысячу, и через миллион лет. Вопрос — ключевой вопрос, основной и в определенном смысле единственный вопрос: будем ли существовать мы.
Лекция девятаяПоиск
Без знания того, что я такое и зачем я здесь, нельзя жить.
Без ответа на этот вопрос жизнь кажется нам если не невозможной в буквальном смысле, то по крайней мере намного более тяжелой. Вполне логично, что человек стремиться уяснить свое место во Вселенной, такой потрясающей и необъятной. Не менее логично и стремление понять что-то о себе самих. Учитывая, какие мощные процессы протекают в нашем подсознании, можно понять, что от нас скрыта значительная часть нашей собственной сущности. И вот это разнонаправленное исследование — глубин собственной натуры и глубин Вселенной — и есть, по самому большому счету на мой взгляд, цель человеческого существования.
Своим успехом как вида мы определенно обязаны в первую очередь разуму, а не эмоциям, поскольку эмоциями совершенно точно обладают очень и очень многие виды животных. Очень и очень многие виды животных в разной степени обладают и разумом. Тем не менее успешно выживать нам помогает именно разум — интерес и способность к познанию и раскрытию тайн вкупе с практической активностью и инженерным талантом. Потому что мы, бесспорно, уступаем другим видам в скорости, в мимикрии, в способности копать, в плавании, в умении летать. Мы всего лишь умнее. И по крайней мере до изобретения оружия массового уничтожения именно благодаря умственным способностям у нашего вида наблюдался устойчивый — даже экспоненциальный — прирост численности. За последние несколько тысячелетий человеческое население планеты увеличилось намного более чем в сотню раз. Человек установил свои форпосты не только на всех континентах, включая Антарктиду, но и в океанских глубинах, и на околоземной орбите. И если мы не уничтожим сами себя, то, очевидно, продолжим двигаться в том же прогрессивном направлении и в конце концов начнем заселять соседние планеты.
Еще мне кажется очевидным, что через тысячу лет историки — если они еще останутся — будут оглядываться на наше время как на поворотный момент, развилку в истории человечества. Потому что если мы уцелеем, то наш век будет вспоминаться как период, когда мы могли уничтожить свой род, но одумались и сумели этого избежать. Это будет период, когда планета сплотилась. И еще он запомнится тем, что мы медленно, осторожно, с перерывами запускали своих первых посланцев-роботов к соседним мирам, чтобы затем последовать за ними лично.
Все эти деяния беспрецедентные и экстраординарные. Никогда прежде у нас не было возможности уничтожить самих себя и, соответственно, не было этической и моральной ответственности по предотвращению такого исхода. На время, в которое нам довелось жить, нужно смотреть следующим образом: сотни тысяч или миллионы лет назад мы начинали как первобытные кочевники, испытывающие привязанность лишь к своей очень крохотной, по современным меркам, группе. Типичное охотничье-собирательское племя насчитывало около 100 человек, так что типичный обитатель нашей планеты ощущал своими лишь сотню или несколько сотен соплеменников.
Трогательную узость мышления отражают самоназвания этих крошечных племен, означающие в переводе «люди», «народ», «человеческие существа», — и такое наблюдается по всему миру. Все остальные племена для них никакие не люди, не человеческие существа, не народ. Они что-то другое. Нет, это не значит, что между племенами шла непрекращающаяся вражда, как считал, например, Томас Гоббс. Есть все основания полагать, что значительная часть этих первобытных сообществ была кроткой, спокойной, миролюбивой, не склонной к систематической бюрократизированной агрессии, которая стала функцией государства в более поздние времена.
Со временем племена сливались — иногда добровольно, иногда против воли, и группа, с которой человек идентифицировал себя и к которой испытывал привязанность, увеличивалась. Дальнейшее известно всем, кто изучал историю цивилизации: объектом самоидентификации для человека служит сперва более крупное племя, затем город-государство, оседлый народ, империя. Сегодня типичный обитатель планеты являет собой пеструю смесь самых разных политических, экономических, этнических и религиозных привязанностей, принадлежа при этом к группе