На ней так и было написано: «Особо секретно». Наверху несколько синих штампов, на полях и даже на обратной стороне оттиски о секретности. Илюше карта была ценна именно тем, что это была карта его дачи с деревней и окрестностями. И какого-то безумного разрешения, где отмечено буквально все. Ну — все! И в честь первой поездки в Коркодино Андрюши Матвеева Илья решил его не слишком сельским хозяйством грузить, а устроить турпоход. Так они и пошли — Кормильцев впереди с картой, Матвеев — за ним. Ходили, бродили, забрели в хилый лесок; Илья восхищался картой, а Матвеев оглядывался.
Андрей, надо сказать, хоть и изображает из себя всю жизнь рафинированного интеллигента, в лесу человек странно опытный. Гриб берет хорошо, много чего знает- понимает. И вот он оглядывался-оглядывался и говорит: «Илья, сейчас болото будет». Илья тут же припал к карте, на ней болото не значилось. «Нет тут никакого болота!» — говорит Илья. Матвеев опять огляделся и говорит: «Сейчас будет». У всех буквоедов на свете есть общая странность — они верят в печатное слово. Илья возмутился. На такой-то замечательной, совсекретной карте, которую достать удалось с таким-то чудовищным трудом, болота нет, а у Матвеева, понимаете ли, есть! Ну не бред ли? А Матвеев упирается и говорит, что не бред, еще сильней заводя Кормильцева.
А происходит это все на ходу. Идут и ругаются. Кормильцев — впереди. Издает очередной возмущенный вопль, делает шаг и проваливается по пояс. Натурально — болото. Что уж совсем выводит Илью из себя. А Илья, совсем вышедший из себя, орать мог очень даже неистово. Так сидит он по пояс в болоте и даже слегка погружается, при этом поносит Матвеева «на чем свет стоит» по тому поводу, что на карте болота нет, а у Матвеева есть, хотя на карте его все равно нет. Матвеев вместо того, чтоб спор продолжить, бросился назад, нашел какую-то березку полуживую, выкорчевал, подполз к Кормильцеву поближе, протянул ему березкин ствол, чтобы Илья вцепился. А тот уже по грудь в болоте сидит. Вцепился, и Матвеев стал потихоньку его из болота тянуть.
Илья Кормильцев и Андрей Матвеев, 2005 год
И все время, пока Матвеев тянул Кормильцева из болота, Кормильцев срамил Матвеева за неуважение к карте.
Не знаю, что там у них еще в тот день произошло, но Матвеев больше на Илюхину дачу не ездил. А потом Илья обнаружил за горкой какой-то карьер и сказал, что теперь знает, почему там народ мрет, в деревеньке этой. И больше в Каркодине не появлялся. Уж не знаю, что он там нашел, но Илюше я верю. Химик, все-таки.
10
Тогда же у него прорезался дар кулинара. Прорезался как-то единомоментно — неделю назад он готовить совсем не умел, а тут — жарит, парит, запекает… Утверждал, что повар — самая бескорыстная профессия на свете — только повар получает удовольствие, наблюдая, как сжираются плоды трудов его… И чем быстрей они сжираются, тем ему приятней.
А ежели Кормильцев за что-то брался, об этом узнавали все. От него, разумеется. И вот на какой-то очередной из его работ Илье подарили овощерезку. Не знаю, как правильно называется — какой-то измельчитель для капусты. Илья притащил ее домой сразу с кочаном — попробовать. Кочан был большой. Илья радовался.
Водрузил овощерезку на стол и включил. Овощерезка заорала, завизжала и запрыгала — пришла в боевую готовность. Илья бросил в нее кочан. Овощерезка сказала: «Тьфу!» — и выплюнула весь кочан разом. Точнее, то, что от него осталось. Выплюнула с такой силой, что половина разлетелась по кухне.
Илья озадачился. Овощерезка перед ним орала и прыгала. Капусты больше не было. Илья сказал: «Я понял, это чтобы капусту солить в промышленных масштабах…» — подумал и добавил. — «И оно мне надо?!» — еще подумал и сказал: «Знаешь, я ее даже мыть не буду»…
Выключил овощерезку и засунул ее на шкаф. Она там и стояла много лет…
11
Он очень любил разгадывать кроссворды. И получал от этого огромное удовольствие, но для удовольствия было надо, чтобы кто-то при этом присутствовал. Желательно, двое. Или больше, чем двое, результат был всегда одинаковый. Делал он это так.
Брал кроссворд и читал вопрос вслух. Затем вопросительно смотрел на одного из присутствующих, затем — на второго (допустим, их двое). Смотрел «поверх очков», как он это обыкновенно и делал; так смотрят люди дальнозоркие, но у Ильи и здесь все обстояло не так, как у людей. Он читал в очках, а смотрел поверх оных, и при этом был близорук. Все наоборот!
Итак, он читал вопрос и смотрел на присутствующих с вопросом, но кратко, после чего молча записывал в соответствующие клеточки ответ. Вслух его не озвучивал. После чего громко читал следующий вопрос, смотрел туда, смотрел сюда, записывал ответ. Если кто-то что-то знал, он просто не успевал выговорить ответ, потому что Илья был в этом деле моментален. Он вопрошал и сам отвечал. Молча. И так до конца кроссворда. После чего без перерыва брался за следующий кроссворд, буде таковой оказывался под рукой.
Однажды мы сидели с ним и его второй женой Маринкой возле МДСТ — Межсоюзный дом самодеятельного творчества — была такая контора, она занималась самодеятельностью с целью регулирования и осовечивания. Это было забавное место, где собралась компания странных людей, которые занимались всем, кроме регулирования и осовечивания. Был там один дядька, который трудился над собирательством народных матерных частушек. Там были истинные шедевры — мы просто выли от восторга! Ну, самодеятельность же…
Так вот, Илья и там трудился. В тот момент мы ожидали конца его рабочего дня, чтобы он мог свалить, а пока, соответственно, сидели на лавочке на свежем воздухе, и он разгадывал кроссворды. Читал вопрос, смотрел на меня, на Маринку, записывал ответ. Не знаю, как у Маринки с кроссвордами (она все время молчала), но я этот вид интеллектуального досуга терпеть не могу и в жизни не разгадал ни одного кроссворда.
И меня все время дергало, когда Илья с глумливой улыбочкой поворачивался ко мне после очередного вопроса. Но в тот раз вышел у него облом. Под самый конец подвернулась ему какая-то страна, столицы которой он не знал. И страна-то, между нами говоря, — тьфу! Острова в океане — штук пять. В общем, не страна, а липа, но и у этой липы есть какая-то столица, и вот ее надо было угадать. Он предположил. И произнес два названия, которые я не воспроизведу, потому как немедленно их забыл, разумеется. И оба они по клеточкам вписывались, что было уж совсем ни в какие ворота…
До конца его рабочего дня оставалось еще минут тридцать, но утерпеть Илья уже не мог, куда-то унесся, отпросился, и мы поехали к нему домой. Войдя в квартиру, Илья выдернул с полки какой-то том Большой советской энциклопедии и стал сосредоточенно его листать. Первый вариант оказался не тот, Илья отбросил том, выудил второй, листал, листал — и лицо его расплылось широченной улыбой.
Он был прав. Это оказалось одно из слов, которое он и предполагал. Он был доволен. Больше я при кроссвордах не присутствовал — сбегал сразу. Однако бывали моменты, когда сбежать от мощи его энциклопедизма было затруднительно. В лесу, например. Деваться там было некуда, а Илья был рядом. И начиналось…
Для меня деревья делятся на хвойные, лиственные и березу (ствол белый). А трава относится к большому классу растений, все до единого представители которого называются «трава». Илья знал их всех по латыни. Выдирал что-то такое с тычинками, пестиками, либо без оных, и спрашивал: «Знаешь, что такое?» Я не знал. И он начинал. Сперва на латыни, потом по-русски, затем повествовал подробнейше всякие примечательные и полезные свойства данного растения и прочую муру. Выговорившись, отшвыривал травинку и выдергивал следующую… Это мы грибы собирали… Рассказать, кто находил все грибы, а кто не нашел ни единого?..
Иногда казалось, он знает все на свете. Большая советская энциклопедия была у него не только любимая книга, но и книга потертая. Многотомно потертая…
Мышление человека можно подразделить на два типа: феноменологическое и методологическое. Феноменолог мыслит явлениями, артефактами. Методолог мыслит аналогиями, выстраивая из них метод. В чистом виде и то и другое практически не встречается — в каждой башке сидит какое-то свое соотношение того и этого.
Илья был почти чистый феноменолог. Ему был интересен любой феномен, попавший в поле его зрения. Он накапливал их до бесконечности. Травинки по-латыни, иностранные слова. Я по типу сознания — почти чистый методолог. Мы мыслили не просто по-разному, а как бы «в разных мирах». В разных измерениях. Мы никогда и ни в чем не могли согласиться друг с другом. Постоянно сшибались лбами, выкресая ими искры — и преизрядные. И так было по любому поводу. От тех, по которым стоило сшибаться лбами, до самых нестоящих.
Он питал странную любовь к Платону. Коего я, разумеется, не люблю, предпочитая Аристотеля. Платон, между нами говоря, фигура сомнительная — несостоявшийся трагик, первый социалист-утопист, логически-ущербный «отсыльщик» к Сократу и так далее… Но Илюше это все было лучше не говорить. В самую последнюю нашу встречу наедине мы зацепились за классическое определение идеологии, которое Илье страшно не понравилось, и он уже в чисто провокаторских целях принялся подкалывать меня Платоном. А я повелся. Разлаялись. Кто знал, что это последняя наша встреча вдвоем?..
Леонид Порохня. Фото Всеволода Арашкевича
Ну и от Платона «до наоборот»… Илья предпочитал брюнеток, я — блондинок. И это его раздражало. Иногда — очень. Я даже выработал метод «гасить» Кормильцева, когда он слишком увлекался какой-нибудь темой и не мог «с нее слезть». Если мы были на улице, я высматривал какую-нибудь блондиночку «поблондинистей» и восклицал: «Илюха, гляди какая девушка!». Илья реагировал мгновенно, напрочь забывая о том, чем был увлечен только что: «Где? Покажи!» Я показывал. Он тут же раздражался и начинал поносить меня за дурновкусицу, потому что человек с минимальным вкусом — с его тогдашней точки зрения — блондинкой восхититься не мог даже под угрозой расстрела.