В квартиру бабы Гали Илья приходил только в то время, когда сама баба Галя была на даче. Приходил не один, с ним приходила толпа народа; на кухне открывали бутылки, в малой комнате на широкую старую кровать бабы Гали ставили палатку; пили, говорили, спорили; время от времени какая-нибудь парочка удалялась в эту палатку… И однажды баба Галя не совсем вовремя вернулась с дачи — в квартире посторонние, на кухне пьянство, в спальной на кровати палатка, где именно в тот момент кто-то занимался любовью… Кончилось весело; Илье вход был запрещен. Но он приходил. Правда, после этого нужно было тщательно скрывать следы посещения. А Илья приходить в эту квартиру любил очень.
Это была квартира деда. У которых с Ильей было взаимное обожание. Илюша родился слабеньким, потому дед завел дачу на Торфянике, такой поселок в самом подсвердловьи. Дачи в те времена были или государственные, или никаких не было, так что поступок деда был довольно-таки отчаянным — то были не «шесть соток», а настоящий дом в деревне, большая редкость. Там Илья рос. Забавно, но метрах в трехстах, на горке, стояла дача Шуры Пантыкина, который тоже там рос. Но до «Урфина Джюса» Илья с Шурой не встречались.
Так о квартире… Дед Ильи к описываемому времени уже скончался, но квартира была полна чудес, богатств и таинств. Богатства эти Илья очень любил. Там были книги… Старая библиотека с томиками «Academia», у которых были вырезаны страницы с предисловиями всяких Бухариных и Каменевых. Там была дореволюционная «Всеобщая история, обработанная "Сатириконом"»… Илья мог бесконечно перечитывать первую часть, писаную Тэффи, Аверченко почитывал, остальных недолюбливал. Там было…
Но лучше остановиться, а то погрязну в библиофилии. Книги Илья всегда обожал. Хотя позже пришел к идее: «Книги — тараканы интеллигенции». Говорил: «Где появляется интеллигент, там начинают размножаться книги; их нужно вовремя выбрасывать»… И верно: последние годы у него были только два шкафа с книгами. Состав полок постоянно мутировал, но число книг в квартире оставалось постоянным. Но это позже, а тогда…
Еще были марки. Дед был филателистом. Среди марок были редкие, были очень редкие. Илья очень гордился парой марок, выпущенных правительством Врангеля в Крыму. Говорил, что стоят они целое состояние. Да и вообще, отношение к квартире бабы Гали было у него достаточно утилитарное. Там столько всего можно было продать! Особое благоговение вызывала «курица» — огромная, выше метра, газетница в виде фазана с распущенным хвостом, куда следовало засовывать газеты. Курица была из серебра. Целиком. В те времена все были нищие, так что «курица» искушала со страшной силой. Время от времени Илья начинал планировать, как он ее продаст. И марки. Да и книги — чего уж!.. А сама квартирка в центре города?.. А дача?!.
Одна была проблема — владела-то всем баба Галя! И унаследовать это все должен был отец Ильи. Или сам Илья?.. И тут была забавная интрига, потому что баба Галя все время переписывала завещание. То «квартира на Илью — дача на отца». То наоборот. То опять все менялось. Илья нервничал. На самом-то деле, баба Галя, уже очень пожилая женщина, пыталась этим крепче привязать к себе сына и внука. А они оба были странные.
Илья был мажор. Дед был довольно крупным партийно-хозяйственным деятелем, который знавал всяких «великих мира сего» (в смысле, «того» — советского). Один мой друг, ныне сам «старый еврей-экономист» (разумеется), в молодости работал под началом деда Ильи. И часто вспоминал, какой тот был замечательный руководитель. Передавал Илье, с которым знаком не был, приветы и предложения написать про деда книжку. Я передавал «дальше», Илья хмыкал. Не написал. Но тут есть забавная перекличка — однажды, уже в «нулевых», Илья вдруг сказал: «Хорошо бы кто-то написал честную книгу про старых советских руководителей — они же были совсем не такие, как теперь рисуется»…
Так вот, он был мажор. Отец — доктор геолого-минералогических наук, профессор. Илья и сам-то всю жизнь был странен, но отец, как мне помнится, переплевывал в этом сына, что называется, «на раз». Высокий, крепкий, когда приезжал на дачу в нашем присутствии, говорил: «Здравствуйте», — после чего брался за тачку или за лопату и работал. Молча, упорно, долго. Когда заканчивал, говорил: «До свидания», — и уезжал. Не помню, чтобы хоть раз он сказал что-нибудь сверх того. Сюда же подверстывается Женька.
Евгений Кормильцев. Любимый человек. Единокровный брат Ильи, то есть отец у них был один, а семьи разные. И между семьями какие-то сложности, так что братья друг с другом были до зрелых лет не очень-то знакомы. И вот начинается рок-клуб, и появляется Женька — поэт «Апрельского марша». Тексты пишет. Илья тоже пишет. И тексты эти многим похожи. «Нутром» похожи, стилистикой, тематикой… Хотя совсем разные. Илья начал злиться. Ему казалось, что Женька ему подражает. Или копирует… И ему это не нравилось. Они с Женькой сталкивались в те времена, но как-то нечасто и нервно.
И вот однажды пришел Илья. Задумчивый. Сел и сидит. И время от времени вскидывается: «Ну, блин, генетика»… «Вот, блин, генетика»… Я поинтересовался, чем ему генетика не угодила. Оказалось, он был в гостях у отца. И там впервые узнал, что отец, оказывается, тоже писал стихи. Которые и дал ему почитать. Чтение Илью просто расплющило. Стихи отца, стихи Женьки и его собственные встали в одну линейку — они были слишком похожи. Генетически похожи. Илья сидел и дулся — «Ну, блин, генетика»…
После этого они с Женькой сошлись моментально. Это было обоюдное обожание — как, наверное, с дедом. Но начал я о бабе Гале…
Наполовину немка (ее матушка звалась Маргарита Карловна Лемке). Высокая, статная блондинка, очень красивая. Я знал ее весьма пожилой, но ощущение красоты исходило от нее мощное. Красоты и строгости. При ней хотелось молчать. Ну, скажем так, «не вякать». Илья часто вспоминал фамилию Лемке и очень любил свою осьмушку немецкой крови. Остальная кровь была в нем русская, но время от времени немецкая осьмушка восставала, и он начинал играть в эдакого бюргера. Причем в Германии его по виду принимали за своего, чем он по приезде какое-то время гордился. Потом забывал, наступало время русской составляющей…
Сюда же знаменитый его пост в сети про русских. Там он много чего наговорил, но любому критику хочу сообщить: это написал русский. Пост, на самом-то деле, отчаянный. И это отчаяние было в нем, внутри. Это и о себе пост.
Но про бабу Галю и драгоценности ее квартиры… Умирала она тяжело и долго. Илья был далеко, ходила за бабой Галей его вторая жена Маринка. Куда делись книги, марки, «курица», не знаю… Илье до них дела уже не было — улеглись мальчишеские «страсти по курице». Илья не был жадным, не был стяжателем. Что было — прошло. Многое прошло…
20
Но — к исторической реальности. В начале 85-го произошло одно из главных событий в жизни Ильи. Кормильцев встретился с «Наутилусом».
Казалось бы — вот оно! Оркестр — тутти, тарелки — «Бздыщ»!!! Случилось! Произошло!..
Понятно, что на самом деле ничего не произошло. «Наутилус» еще не был «Помпилиусом», да и вообще, его еще не было. Слава с Димой Умецким решили сделать запись. И тут поучаствовал Илья, организовал интрижку. Мы с Димой Тариком значились тогда звукарями в «Урфине Джюсе», и вот Илья пригласил нас «чаю попить». В чем была изначально легкая подлянка — Илья с Тариком почти не общался, а тут эдак официально, мол, «вы оба, в восемь вечера, у меня дома»… Ладно, пришли, сели чай пить. Тоже странно — если уж пить, то не чай… Но пьем. Звонок в дверь. Илья вышел, переговорил с кем-то, вернулся: «Вас там ребята в подъезде ждут, поговорить хотят»… Я, грешным делом, дрогнул — если уж в подъезде ждут, то не говорить, а морды бить — как-то так было принято. Но деваться некуда, пошли в подъезд. Там стояли Слава с Димой. Оба длинные, худющие и какие-то испуганные. Про себя уже я сказал — был не шибко отважен; нормальным был, видимо, только Тарик, но у него по физиономии я никогда ничего понять не мог.
Леонид Порохня (на первом плане слева) и Дмитрий Тарик (справа), март 1986 года. Фото Дмитрия Константинова
Они предложили записать их альбом. Мы согласились. Илья организовал встречу… Детектив какой-то, честное слово.
Альбом «Невидимка» интересен тем, что именно он создал «из ничего нечто». Не кто-то из участников записи создал «Нау», но альбом. До него не было ничего, и вдруг стало. Дитя получилось какое-то нежданное, может, даже незаконнорожденное, но оно было уже дитя. И никто не знал, как к нему относиться.
Однако мы не про «Нау», а про Илью. Его участие в этой истории ограничилось тремя деяниями: свел звукарей со Славой и Димой, сходу придумал «Помпилиус», потому что «Наутилусов» было много, но про моллюска знал только Илья. И дал текст «Кто я? Где я?». Вот и все. На записи я его не помню, он приходил, но был как-то непривычно незаметен. Впрочем, от той записи вообще мало чего в памяти осталось. Туман какой-то. Дней десять угара. По окончании я вернулся домой, где мне сообщили, что у жены за это время аппендикс вырезали, кроха-дочь лежит неухоженная — «Так где ж ты был»?!.
Вспоминая «Невидимку», следует, наверное, отметить вот что: «выстрелили» три песни: «Последнее письмо» («Гудбай Америка»), «Князь тишины» и, хотя и в узких кругах, «Кто я? Где я?». Первая — слова Умецкого, вторая — стихотворение венгра Эндре Ади; третья — слова Кормильцева. Ни одной Славиной песни. А их там было…
Я как-то в общеобразовательных целях пытался почитать одной весьма симпатичной девушке Славин текст про «гепард гоняет стадо». Отбиваться она принялась уже на втором куплете. На третьем это стало опасно для здоровья, текст я не дочитал. Там были странные тексты. Да и весь альбом был странен. Но «шороху» в Свердловске он навел изрядно. Только в Свердловске.
Вскоре после записи я поехал в Москву, остановился в общаге у общего архитектурно-рок-н-рольного друга, художника Сани Коротича, который тогда был в МАРХИ в аспирантуре. В общажной столовой шла дискотека, и Саня вознамерился во что бы то ни стало «крутануть "Невидимку" братьям архитекторам». Дождавшись паузы, Коротич сказал какие-то слова про новую рок-группу из Свердловска, которая очень архитектурная и обязательно всем понравится, затем поставили запись. Ответом было не просто «ничего», а «полное ничего». Ноль. Даже Коротич растерялся. Что с ним редко случается…