И лежали на пляже, когда показались в бухточке три катера — два побольше, один поменьше. А потом с того, который поменьше, по-над пляжем ударил крупнокалиберный пулемет. Илья впоследствии удивлялся, с какой скоростью, оказывается, человек может самозакопаться в песок. Рассказывая, нервно всхохатывал: «Думаешь, я один закопался? Там весь пляж закопался»…
Катера подошли к пляжу, с них запрыгали крепкие ребята с АКМ-ами, обмотанными цветной изолентой, улыбались, кричали: «Девочки, отдыхайте! Сейчас мы этих абхазов успокоим, будем вино пить, шашлыки жарить»… И бежали вверх, на дорогу. Два катера, которые побольше, торчали носами в песок, а маленький бросили, не заглушив мотор, и он медленно выписывал по бухточке замысловатые круги.
Так Илья попал на войну. Потом говорил, что теперь знает первый признак того, что война близко: люди разбирают на части свои автомобили. Сливают бензин, выкручивают свечи, выдирают провода — чтобы сразу было понятно, что машина не на ходу. Первое, что потребуют люди с оружием (все равно, свои или чужие) — автомобиль.
Ночью Илья вышел из дачки покурить. Стояла полная тишина, но рядом ощущалось какое-то движение; Илья не сразу понял, что прямо по территории санатория куда-то в горы идет целая колонна абхазов. С охотничьими ружьями, с какими-то доисторическими винтовками, на носилках несли раненых. Илья курил, они шли мимо, на него не оглядывались. В полной тишине.
А дальше начался цирк. Война, очевидно, где-то происходила — слышались отдаленные выстрелы, время от времени по шоссе вдоль берега проносились машины с вооруженными людьми, в остальном все было как бы даже спокойно, но уехать было уже нельзя. И главное действо разворачивалось среди отдыхающих.
Илья, все так же нервно всхохатывая, живописал пару московских интеллигентов, мужа и жену, которые приехали купать в море огромного дога, потому что у того «ножки больные». Они постоянно звонили в Москву (междугородная связь работала), требовали, чтобы их отсюда забрали, хотя ребенку было ясно, что забрать их невозможно. Шли дни. Деваться было некуда. На Илье «висели» жены и дети.
Потом откуда-то появился автобус, который шел в сторону Сочи. Илья слишком поздно о нем узнал — когда прибежали, он был забит под завязку. Влезть даже под потолок было уже невозможно. Хотя там, под потолком, можно было рассмотреть дога с больными ножками — как-то его туда всунули. Илья с женско-детской компанией остался на месте; автобус с догом ушел.
А в остальном все было, как прежде — еда, вино, море, пляж… Потом появился Слава Бутусов — «Наутилус» отыграл концерты в Петропавловске-Казахском, все поехали домой, а Слава рванул спасать жену Анжелику. Бутусов, надо признать, время от времени совершал удивительно неординарные телодвижения, на которые способен только очень мужественный человек.
Выбрались странно — «девчонки» подговорили приехавших однажды грузин, те под дулом автомата заставили местного абхаза на «Волге» их забрать, в «Волгу» забилось восемь человек, плюс сам водила, и поехали. Абхаз их вез и все время твердил, что плохо это, теперь его точно убьют, домой не вернется. Илюша, когда рассказал об абхазе, помолчал и закончил: «Знаешь, мне было уже пофигу».
Мост через пограничную речку Псоу переходили под дулами, которые наведены были на них и с той, и с другой стороны. Илья рассказывал, нервно всхохатывая — видимо, там было очень страшно.
Меня эта история тоже зацепила — косвенно, но нервно. Был у меня друг, грузин, Дик Эсакиа. Человек исключительной интеллигентности — он мог говорить с людьми только так, чтобы никоим образом их не потревожить, потому всегда разговаривал с тоненькой такой улыбочкой. Но погулять был мастер и примерно в то же время затащил меня на какую-то пьянку. Народу было много, выделялся Тенгиз, так его звали, кажется. Молоденький грузин, лихо танцевал, флиртовал, улыбался… Погуляли сильно. Я два дня отлеживался, потом появился, и Дик со своей улыбочкой спросил: «Помнишь Тенгиза?». А как не помнить, когда мы третьего дня на Маяковке гулеванили?.. «В госпитале лежит, — сказал Дик, — без ноги»…
«Как?! Что?! Почему?! Как такое вообще может быть?!» «А помнишь, он на следующее утро должен был в Тбилиси лететь?» Действительно, Тенгизу нужно было какие-то документы выправить, приходилось лететь… «Приехал домой, его там — раз! — и на фронт; в первый день на мине подорвался — нет больше ноги»… Дик говорил и улыбался — ему было очень плохо.
Я рассказал это Илье, тот помотал головой и сказал: «Жалко парня — главное, зря, все равно они проиграют». «Ты откуда знаешь?» — спросил я. Оказалось, Илья рассказывал про эту войну своему другу, замечательному историку, и тот спросил, кто больше похож на солдат, а кто — на крестьян. Илья сказал, что на крестьян похожи абхазы. «Значит, они победят, — сказал историк. — У солдат наступает момент, когда они останавливаются, у крестьян нет предела сопротивления»…
30
В начале 90-х Илья жил еще в Екатеринбурге, пытаясь заниматься «вещами, более интересными, чем писание песен». И в то же время новый «Наутилус» постепенно набирал обороты, методично обессмысливая все, что происходило с Ильей. Включая саму жизнь в Екатеринбурге.
Он плюнул на все и уехал в Москву.
В чем была своя забавность — «Наутилус»-то базировался в Питере… Он не поехал к «Наутилусу», он пошел в свою сторону.
Илья курил. Но думал о здоровье. Поэтому он бросал курить.
Бросал легко — без томительного мучительства, как это бывает с обычными курильщиками. Бросал и мог не курить очень долго. Мог целый год не курить…
Но раз в год наступало время, когда нужно было писать стихи для нового альбома «Нау». Это был знак нового времени — год он стихи для Славы не писал, потом садился и за неделю набрасывал штук двадцать текстов. Отдавал Славе и был еще на год свободен.
Но раз-то в год надо было писать… А писать без сигареты он не мог. Совсем не мог — не получалось. И тогда он начинал курить. Чтобы писать стихи ему нужно было курить — типичный пример профессиональной вредности — за такое стихотворчество молоко надо бесплатно давать…
С табачком стихи шли споро. Когда тексты для Славы были готовы, Илья с радостью избавлялся от обязанности их писать, но сразу бросить курить не мог. Курил еще некоторое время, томительно размышляя о здоровье. И когда размышления эти достигали кульминационной точки, он с наслаждением расставался с пагубной привычкой.
На год.
Главная претензия к Кормильцеву всегда звучала у окружающих так: «лезет во все дыры». И в этот нау-московский период жизни эта претензия высказывалась особенно часто. Да, он «лез во все дыры». Потому что ему делать было нечего, а ничего не делать он не умел.
Хотя поначалу пытался. Вел «простой образ жизни» — тусовался, валял дурака. И страшно этим маялся. Брался за переводы, бросал — тяжкая поступь «Наутилуса» в деле обессмысливания жизни Кормильцева давала о себе знать более чем убедительно. Переводы были тоже бессмысленны. Илья маялся. Вдруг уехал в Прагу. Пробыл там, наверное, год. Что он там делал, не знаю. Писал письма, присылал фотографии — дом Кафки, старое еврейское кладбище, где «Я нашел таки Мойшу!»… Не знаю, кто был тот Мойша, но Кормильцев на снимке припадал к памятнику и был счастлив… Приехал он из Праги какой-то озверелый. И с жаром взялся за дело.
Коль скоро «Наутилус» все равно перетянул на себя практически всю его жизнь, а сама группа сидела в Питере, Илья, как странно это сейчас ни прозвучит, взялся за создание своего собственного, альтернативного «Наутилуса». Который был в Москве и мог находиться полностью в распоряжении Кормильцева. И, разумеется, это был совсем другой «Наутилус».
1999 год. Фото Александра Коротича
Так сложилось, что администрация группы с какого-то времени базировалась в Москве. Именно тут протекали всякие финансово-организационные процессы. Ни Славы, ни музыкантов здесь не было, зато были деньги, контакты, адвокаты, издатели, телеканалы и журналисты. Оказалось, тут есть чем заняться! Илья мог со всей страстью и без каких-либо препятствий рулить этим своим «Нау». Вот этим он и занялся. И, будучи человеком увлекающимся, нарулил изрядно всякого…
Повторюсь: это была исключительно вынужденная акция — ему было просто нечего делать.
31
А годики на дворе стояли 90-е, а рок тех времен варился в пучине шоу-бизнеса… И пучина та была весьма специфическая. Расскажу историю, которая к «Наутилусу» отношения не имела, но сама по себе слишком показательна.
Группа деятелей шоу-бизнеса ехала на встречу с другой группой деятелей шоу-бизнеса. Встреча обещала быть очень неприятной, потому деятели шоу-бизнеса ехали и отчаянно ругались. Ехали в бэхе по Проспекту Мира, встали на светофоре и увидели, что рядом стоит бэха, в которой, судя по всем приметам, должна сидеть та самая вторая группа деятелей шоу-бизнеса. Стекла круто затонированы, никого не видно, но из открытого люка в крыше несется песенка певички, которую контролировала вторая группа деятелей шоу-бизнеса. Взбешенный этим, представитель первой группы деятелей шоу-бизнеса достал из-под сиденья гранату, высунулся в люк, выдрал чеку и закинул гранату в люк бэхи, откуда неслась музыка. Водила дал по газам, ушли на красный. Но для порядку заехали на место, где была назначена встреча, и были очень удивлены, потому что увидели там такую же черную бэху, а рядом — вторую группу деятелей шоу-бизнеса. Это было неожиданно. Ну, провели стрелку, разъехались, и только потом кто-то спросил: «А мы кому гранату в бэху закинули?»…
Это был такой шоу-бизнес. К счастью, с «Нау» все происходило как-то попроще, не так криминально, хотя однажды Илья со Славой (кто-то там еще был — не помню точно) лежали в студии носами в пол, а над ними прохаживались, матерясь, люди с АКМами… Но это была чужая разборка — наши просто под руку подвернулись.
Впрочем, и своих приключений бывало в достатке. Илья очень любил историю, как однажды нужно было из Москвы в Питер отвезти деньги — зарплату музыкантам. Сумма была изрядная, а замдиректорствовал в группе бывший спецназовец, милейший человек с некоторыми причудами. Называть не буду, чтоб не задеть как-нибудь; я к нему отношусь с большой симпатией. Деньги везти поручили ему, что естественно.