Что касается турок, то они понемногу начали собирать и приводить в порядок остатки своего еще вчера могучего флота.
12 октября, наконец-то, подул попутный ветер. К этому времени все суда союзного флота были уже готовы выйти в море, кроме наиболее избитых: «Азова», «Азии» и «Генуи», на которых ремонтные работы не прекращались ни днем, ни ночью.
На русской эскадре все писали письма. Контр-адмирал Гейден объявил, что намедни отправляет в Петербург через Анкону, с известием о победе статского советника Катавази, который и вызвался доставить всю корреспонденцию офицеров эскадры.
В офицерской выгородке Павел Нахимов навестил раненого Бутенева. Положил перед ним несколько лимонов, купленных у сновавших по бухте лодочников:
– Возьми, тебе сейчас полезно!
Бутенев безучастно поглядел на желтеющие плоды:
– Зачем? Я вот думаю, что может, вообще, было бы лучше, чтобы меня убило? Что я теперь инвалидом делать стану? Коров в именье пасти?
– Ничего, – утешал, как мог друга Нахимов. – Ведь лорд Нельсон не только руки не имел, но и глаза, а как плавал, как дрался! Не унывай, дружище, выйдем мы еще с тобой в море под всеми парусами!
На рассвете 13 октября 1827 года союзные эскадры покидали Наваринскую бухту. Уходили без салютов, безмолвно. Проходя узким проливом у Сфактерии, все имели людей при орудиях. Турки тоже сидели у своих пушек и, куря табак, мрачно глядели на проходившие мимо них суда. Сходясь на выходе между собой, командиры судов приветствовали друг друга, команды кричали "ура". Последними бухту покидали фрегаты, как сторожевые псы, убедившиеся, что никто не потерян и не забыт.
Перед самым уходом из Наварина, командующий объединенной союзной эскадрой разослал по всем кораблям и фрегатам свой последний приказ: "Прежде, нежели соединенные эскадры оставят место, ознаменованное ими столь решительною победою, главнокомандующий вице-адмирал поставляет себе приятною обязанностью изъявить господам офицерам и низким чинам на оных подвизавшимся, то высокое свое понятие о чрезвычайной их храбрости и хладнокровии, которое возымел он в 8-й день сего месяца.
Он совершенно уверен, что ни в каком флоте, принадлежащем одной и той же нации, не могло быть такого единодушия совершенного, такого полного согласия, каким в действии одушевлены были эскадры трех наших союзных дворов, в сем кровопролитном и гибельном для неприятеля сражении, он в особенности приписывает сие славным подвигам своих сподвижников господ контр-адмиралов, деяния коих послужили примером прочим кораблям их, у столь скорому и непременному вспоможению доставляемому от одного другому в самом жару и смятении сражения.
Таковое единодушие к общей цели, таковое хладнокровие и храбрость и столь примерная точность в действии артиллерии, были следствием одержанной победы над благоразумно и в превосходнейшей силе приуготовленным неприятелем. Турецкий и египетский флоты получили возмездие за свое вероломство и нарушение данного обещания.
Высокомерный Ибрагим-паша обещал не оставлять Наварин, и действовать против союзного флота, но бесчестно изменил данному слову. Союзные начальники обещали истребить турецко-египетский флот, ежели хотя один выстрел будет сделан по оным; и с помощью храбрых людей, коими счастие имели они командовать, в полной мере исполнили обещание свое – из 66 военных судов флот их составлявших, остался один только фрегат и 15 мелких судов, в таком состоянии, что едва ли когда они в состоянии будут служить в море. Таковая победа не может быть одержана без больших пожертвований. Главнокомандующий оплакивает потерю многих искуснейших и храбрейших воинов и одно лишь утешение находит в том, что они пали, исполняя долг свой, и за дело страждующего человечества.
Главнокомандующий изъявляет искреннейшую признательность высоким свои сподвижникам, господам контр-адмиралам, за благоразумное и отличное управление своими эскадрами, а равно капитанам, офицерам, матросам и солдатам, столь ревностно исполнившим их приказания, и столь мужественно поразившим зачинщиков".
На душе Кодрингтона было тревожно. Вице-адмирал понимал, что он значительно превысил возложенные на него Лондонским договором задачи. Как отнесутся к происшедшему в Наваринской бухте в столице, он мог только догадываться. Теперь надо было спешить, чтобы успеть сообщить королю и правительству о случившемся раньше, чем это сделают другие. Разумеется, что ни о каком продолжении блокады Мореи разговора уже не было. Для этого у него сейчас не было не только сил, но и необходимости. Едва обрывы Наварина остались за кормой на российской эскадре отслужили благодарственный молебен по дарованной победе и панихиду по убиенным. По сигналу с "Азова" корабли и суда приспустили Андреевские флаги – на эскадре погребали умерших от ран. За нашими приспустили свои флаги и англичане с французами. Они везли своих павших товарищей на Мальту и в Тулон, чтобы предать земле там.
Затем эскадры разделились. Французы, отправив транспорт с убитыми и ранеными, повернули на Смирну, чтобы оттуда еще разок погрозить турецкому султану. Наши с англичанами взяли курс на Мальту. По выходу из бухты Гейден отправил в отдельное плавание фрегаты: Кастор в Неаполь, Елену в Анкону с курьерами, и Константин в Смирну для оказания поддержки грекам – вместе с французской эскадрой.
У наших впереди "Азов", следом в кильватер "Проворный" и "Гремящий". За ними в некотором отдалении остальные: "Гангут", "Иезекииль", "Невский", и "Кастор". Кодрингтон шел несколько южнее. Корабли двигались очень медленно. «Эскадра, соображаясь с избитым рангоутом и такелажем, с великою осторожностью несла паруса…» – писал впоследствии историограф этой морской кампании лейтенант Кадьян.
Море встретило штормом. Особенно тяжко пришлось раненным и обоженным, чтоб хоть как-то облегчить страдания, их обкладывали матрасами и поили водкой. Погода была самой ненастной: свистел в вантах ветер, сверкала молния, и лил проливной дождь. На верхней палубе было зябко и стыло. Идя с зарифленными парусами, эскадры едва продвигались вперед. В первую же ночь, в придачу ко всем неприятностям, налетел сильный шквал, добавивший хлопот. И без того поврежденный "Азов" потерял во время него грот-рею.
– Скорее бы Мальта! – мечтали в кают-компаниях и в жилых палубах.
– Хосподи, коды ж до землицы-то доберемся, мочи нету более терпеть! – стонали в судовых лазаретах.
А непогода все продолжалась и, разгоняемые ветром волны, мотали усталые суда день за днем, день за днем…
Удивительно, но и в таких условиях «Азов» под началом Лазарева умудрялся намного опережать своих куда менее поврежденных собратьев. Остальным приходилось догонять свой флагман, только поставив дополнительные паруса. На шканцах то и дело отстающих «Гангута», «Иезекииля» и «Невского» молодые офицеры ревностно разглядывали в зрительные трубы свой прыткий флагман и недоумевали:
– Непонятно, как это «Азов» со своим фальшивым вооружением, да к тому же имея брамсели вместо марселей, а марсели в два рифа вместо нижних парусов, постоянно нас обгонять?
Более опытные, лишь пожимали плечами:
– Чего удивляться, если там капитанствует сам Лазарев! А Михайла Петрович, известное дело, и в полный штиль паруса имеет с полным ветром!
– Вот что значит везение! – вздыхали молодые.
– Сие есть не везение, а мастерство великое! А чтобы таковое приобресть, надо хотя бы трижды по всем окиянам вокруг шара земного прогуляться!
Скупые выписки путевого дневника: "17-го октября. Весь день дул довольно свежий противный ветер и было очень холодно…
18- го октября. Целый день свежий противный ветер большое волнение.
19- го октября К вечеру нам задул попутный ветер, и мы шли по 8-ми узлов, но не долго…
20- го октября. К полудню противный ветер засвежел до того, что мы вынуждены, были закрепить все марсели. Сильным волнением эскадру качало без милосердия.
21- го октября. Старое по-новому. Все тот же ветер и все так же холодно.
22- го октября "Азов" свежим ветром от W-та выбило из парусов.
23- го октября. Ветер нисколько не стихает… Эскадра, имея сильно обитый рангоут, будет в опасности, если это придется. Мы не можем найти больших парусов и можем быть прижаты к итальянскому берегу.
У самой Мальты стихия, будто издеваясь, снова преподнесла испытание. Двое суток из-за штилей и встречного ветра наша эскадра не могла приблизиться к острову. Нервы у всех были на пределе. «Адмирал (Гейден – В.Ш.) сильно в душе своей страдал к раненым его воинам, напрягал все усилия, чтобы… достигнуть порта им для исцеления их и исправления кораблей избранного, и который столь близко находился…» Наконец стихия, сжалившись над мореплавателями, отступила, и эскадры втянулись в гавань Ла-Валетты.
Вот, наконец, и долгожданная Мальта, вековой оплот христианства и рыцарства. Отвесные скалы амфитеатром обрамляют вход в главную гавань острова. По берегам каменные формы, над формами британские флаги, в амбразурах пушечные жерла. На набережной гарнизон в ружье. Крепостные стены усеяны ликующими толпами. Звонили колокола. Музыканты, раздувая щеки, играли популярный тогда "Марш морских королей".
С одной стороны, буквально в десятках саженей от "Азова" мыс Рикесом, с другой знаменитый форт Сант-Эльма. Над фортом клубы дыма ответного салюта. Меж мысом и фортом вход в Большую гавань, где на горах раскинута сама Ла-Валетта. В гавани тесно от множества мелких судов. Лазарев нервно глянул на развевающиеся вымпела. Дул свежий норд-ост, именуемый по-здешнему "грегамом". "Азов" осторожно входил в узкий пролив, ведя за собой остальных. Лазарев весь обратился в глаза.
В закрытых водах судно, идущее в фордевинд всегда почему-то, с дурацким упорством, движется вперед, как бы ты не уменьшал площадь парусов. А потому капитану необходимо особенно точно рассчитать время приведения к ветру, время, когда следует взять паруса на гитовы и бросить якорь. Плавание в закрытой воде – это высочайшее из морских искусств! Лазарев понимал, что с берега за движением