"Азова" придирчиво следят тысячи профессионалов, от которых не укроется даже самая малейшая оплошность. Для них ты можешь быть трижды героем самых жестоких сражений, но неряшливого и неуклюжего маневра они все равно никогда не простят! У моряков свои законы и свои критерии уважения соратников по морской стезе. Так было, так есть и так будет всегда!
…Когда израненный "Азов" бросил якорь, с берега донеслись бурные аплодисменты и крики "Браво", бывшие для Лазарева, да и для всех азовцев лучшей наградой.
Наши моряки осматривались по сторонам. Даже одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться в том, что закрытая от всех ветров Валеттская гавань чрезвычайно удобна для стоянки судов и отдыха их команд.
– Господа! Обратите внимание на бастионную террасу! – обратился к столпившимся у фальшборта товарищам, Володя Корнилов. – Вон-вон, левее! С террасы приветственно махали платочками дамы. Едва эскадры бросили якоря в прозрачные воды Ла-Валетты, как у трапов появились шлюпки. В них важно восседали румяные портовые чиновники. На борт кодингтоновской "Азии" поднялся карантинный директор Джон Грейг.
– Пятнадцать суток без берега! – объявил он безапелляционно вице-адмиралу.
– Причина, надеюсь, понятна – вы прибыли из порта, где свирепствует чума! Для стоянки вам определена отдаленная гавань Марса-Мушето.
Кодрингтон лишь удрученно развел руками. Кому, как не ему было известно, что карантинный закон беспощаден ко всем, вне зависимости от чинов и заслуг.
Запрещение съезда на берег восторгов у наваринцев не вызвало. Но если наши держались сдержанно (кто их, англичан, знает, что у них тут за порядки!), то английские матросы бушевали, переворачивая медные бачки с опостылевшей похлебкой – потажем.
– Сэр, – докладывали Кодрингтону его капитаны, – Фитиль уже зажжен и вот- вот грянет взрыв!
И Кодрингтон нашел достойный выход. Он вновь вызвал к себе карантинного директора.
– Согласно всех существующих законов, время изоляции считается с момента оставления подозрительного порта. Мы покинули Наварин четырнадцать суток назад, и значит, вне берега нам осталось пребывать всего лишь сутки! – заявил он директору Грейгу.
Посоветовавшись со своими чиновниками, директор нехотя согласился.
Тем временем на рейд уже входили передовые французские суда: линейный корабль "Бреславль" и рассыльная шхуна. Теперь уже экзамен по входу в Лавалетскую гавань держал храбрый Ла-Бретоньер. И он сорвал свои заслуженные аплодисменты!
Утром следующего дня российские суда окружили местные гребные баркасы и отбуксировали их в глубь гавани к швартовым бочкам. Вот, наконец, застыл, заведя канат, последний из наших – "Александр Невский". И тогда начались салюты. Крепость и форты палили двадцать одним залпом, гарнизон стрелял в воздух из ружей троекратно. В ответ заволокло пороховым дымом порты вернувшихся из Наварина судов. Вначале залпировали англичане, затем наши и наконец, французы. Из заполнивших гавань шлюпок слали воздушные поцелуи жены и дочки британских офицеров. На палубы судов летели цветы, газеты и…конфеты.
Одновременно сгружали раненных. Матросов уже ждали койки госпиталя Рика-Золи, где некогда врачевали страждущих воинственные рыцари- госпитальеры, а раненных офицеров частные квартиры.
Мальтийцы принимали победителей Наварина с неописуемым восторгом. Причины для столь бурной радости у них имелись весьма основательные! Потомки мальтийских рыцарей всегда ненавидели турок, так что еще один урок ненавистной Порте был им весьма приятен. Кроме этого все надеялись, что с приходом наших кораблей возобновится привоз дешевого русского хлеба, а избитые в сражении и нуждавшиеся в немедленном ремонте корабли гарантировали хорошие заработки портовым рабочим.
Поэтому, когда с Азова" съехал контр-адмирал Гейден, огромная толпа приветствовала его криками и овациями. На причальной стенке его уже ждал Кодрингтон, губернатор Понсонби и рота солдат с оркестром. Солдаты держали ружья на караул, оркестр играл марши. Гейден жал руку губернатору и обнимался с Кодрингтоном.
Затем начались взаимные визиты, обеды и приемы. При этом, однако, не забывали и о деле. На судах латали пробоины, чистили трюма, меняли мачты. В местном адмиралтействе не оказалось достаточного количества мачтового дерева, и за ним отрядили в Гибралтар целый транспорт.
Перспективы быстрого ремонта таяли на глазах. Как оказалось, местное казенное адмиралтейство могло починить лишь рангоут и такелаж, а также мелкие корпусные работы на плаву. Ни о каком доковании не было и речи. Помимо всего прочего все необходимые для ремонта материалы предстояло выписывать из Англии, а лес с берегов Адриатики, что почти удваивало цену. Осмотрев верфь, Гейден приуныл:
– Удивительно, но они здесь ничего кроме шлюпок не строят! Нет ни кузниц, ни парусных, ни канатных мастерских. И как они только здесь мореходствуют!
– Может быть, следует идти чиниться в Тулон к французам, – предложил, было, Лазарев.
Прикинули и отказались. От Греции до Тулона расстояние в два раза больше, чем до Мальты, к тому же и денег за ремонт французы запросили весьма много.
– Союзники союзниками, а три шкуры содрать очень даже не против! – узнавши французские расценки, повздыхал Гейден. – Попробуем договориться с королевством обеих Сицилий. От Неаполя и расстояние не велико, да и цены там приемлемые.
Но и с Неаполем ничего не вышло. Итальянцы открыто боялись, как австрийцев, так и турок.
Едва наш посол в Неаполе передал королевскому двору просьбу российского командующего, там всполошились:
– Высокая Порта уже сделала нам предупреждение по поводу захода ваших кораблей в Палермо и Мессину! Если же мы теперь еще начнем чинить ваши корабли, то тунисские и алжирские пираты сочтут это нарушением нейтралитета!
– Но вместе с вами сильнейшие европейские державы, чего же вам бояться! – пытался образумить трусов посол ……
– По общему договору нейтральное государство в Средиземном море не должно впускать в свой порт более двух линейных кораблей! – уперлись итальянцы. – У великих держав свои резоны, а мы маленькие должны жить со всеми в мире!
– Что ж поделать! – почесал затылок Гейден, прочитавши отказное письмо из Неаполя. – Придется чиниться в здешних доморощенных условиях!
По его приказу капитан 1 ранга Лазарев освидетельствовал повреждения на всех кораблях. Список предстоящих работ получился весьма обширным. Предстояло чинить и менять почти весь такелаж, приводить в порядок старые и шить новые паруса, укреплять набор и обшивку, конопатить палубы, менять массу блоков, бугелей и ван-путенсов. При этом большую часть работы командам предстояло делать самим. Но и это не все, как оказалось, на всех наших линкорах надо было менять мачты. На «Азов» и «Иезекииль» мачты еще удалось отыскать на Мальте, а для оставшихся заказывать в Англии.
Помимо всего прочего местное адмиралтейство, разумеется, в первую очередь, взялось ремонтировать английские корабли, оставив наши «на десерт».
Ла-Валетская опера давала для героев Наварина "Невольника в Багдаде" России. В переполненном зале публика стоя приветствовала моряков. Музыканты лихо отгремели тарелки англичанам "Правь Британия морями", французам бурбонскую " Генри Четвертый", русским же популярную в Европе песнь на возвращение императора Александра из заграничного похода "Ты возвратился, благодатный". Затем раздернулся занавес, заголосили арии невольники – представление началось.
Сюрприз ожидал собравшихся в середине второго действия. Дело в том, что помимо офицеров в оперу привели и немало матросов, которые явно тяготились непониманием происходящего на сцене и присутствием большого начальства. Видя это, в антракте директор оперы велел угощать скучающих матросов вином. Отбоя у раздатчиков не было. И когда во втором акте внезапно на сцене появились путающиеся в мотне шальваров турки, да к тому же еще, что-то невнятно жалобно поющие тонкими тенорами, по залу пронеслось дружное: "Наварино! Наврино! Бей их!"
Первыми бросились в бой бравые англичане, в одно мгновение закидавшие оторопевших артистов пустыми винными бутылками. Публика стонала от восторга! Но когда, исчерпав запас своих снарядов, матросы пошли в рукопашную в дело вступили полицейские и, вызванные гарнизонные солдаты, видя, что англичан начали теснить, в дело вступили французские матросы, а затем и наши. Власти снова послали за подмогой. Матросский приступ, с трудом, но отбили, а самых храбрых отправили по кораблям. Насмерть перепуганные артисты, потирая ушибленные бока, кое-как допели свои арии.
И снова дневник лейтенанта Александра Рыкачева: "…В 4 часа поехали обедать на "Альбион", куда нас звали в числе семи человек. Мы нашли стол уже совершенно готовыми и как только приехали, нам тотчас предложили садиться. Лейтенант Ботлер был объявлен президентом, старший штурман его помощником. Нас рассадили таким образом, чтобы каждый мог объясняться хотя бы с одним из своих соседей. Стол был сервирован прекрасно; кушанья также изготовлены были с большим вкусом Вино вообще было превосходное. После жарких и соусов подали… разные пирожные, после чего президент стал предлагать тосты, перед каждым он приказывал налить полные рюмки и потом, обратив внимание присутствующих, произносил маленькую речь. Первым пили за здоровье императора и короля, потом за нации, за адмиралов и офицеров и прочие… По окончании официальных тостов, сняли скатерти, подали десерт и другого вина… и начали передвигать графины друг к другу. Тогда с позволения президента стали предлагать тесты за здоровье присутствующих, после чего первый лейтенант предложил выпить за здоровье всех теперь сущих на море. Предлагая этот тост, лейтенант пропел приличную настоящему случаю песню. Другой английский лейтенант предложил выпить в память всех убитых в Наварине. Желая для нас передать сказанную им речь по-французски, он выразился очень забавно: "За здоровье убитых в Наварине!", чему долго все смеялись. Таким образом, время шло весело, особенно много забавлял нас чиновник адмиралтейства Питт своими английскими матросскими песнями. Англичане тоже просили кого-нибудь из нас спеть что-нибудь по-русски. Князь Ухтомский довольно удачно пропел им