– Ваше превосходительство, вверенное мне судно, прибыло в ваше полное распоряжение! Командир транспорта лейтенант Федор Морской!
– Уж больно фамилия у тебя, лейтенант, необычная! – подивился Гейден. – Но для моряка лучше и не бывает! Служи с честью!
– Не подведу! – вскинул голову лейтенант Морской.
Внезапное появление двух черноморских транспортов стало приятной неожиданностью для Гейдена. Потребность в таких судах у него была преогромная.
Тем временем Рибопьер на «Константине» посетил Корфу. Решив там свои дела, он велел Хрушеву отвезти его в Триест.
– Не можем ли мы стать жертвой морских разбойников? – спрашивал посол у командира фрегата, когда они снова оказались в открытом море.
– Какие еще разбойники, когда мы сами кого хочешь, раскатаем! – ответил тот и посмотрел на небо. – Если чего и надо сейчас опасаться, так это шторма!
Рибопьер тоже задрал голову. Небо было покрыто сплошными тучами, а ветер уже свистел в вантах.
Вскоре «Константин» оказался во власти разбушевавшейся стихии. Несмотря на все старания Хрушева и команды, фрегат все больше и больше прижимало к итальянскому берегу.
– Манфредонские скалы! – покачал головой Хрушев. – Не дай Бог на них выскочить!
Угроза разбиться на камнях была вполне реальной. Поняв это, к Хрушеву бросился лоцман-корфиот.
– Дело наше уже конченное и все мы обречены на смерть! – схватил он за рукав капитана 2 ранга. – Надо, не дожидаясь крушения, направить судно к песчаному берегу, пожертвовать фрегатом, но спасти людей!
– Если при каждом шторме выкидываться на берег, то никакого флота никогда не создать! – резко оборвал Хрушев лоцмана. – Покиньте шканцы и не мешайте мне командовать!
Лоцман кубарем скатился по трапу, но не утихомирился, а поспешил в каюту посла. В это время Рибопьер с женой и дочками, укачавшись, лежали в койках и слезно молились о спасении от неистовства стихии.
Слова лоцмана о том, что вот-вот придет им всем погибель, а упрямый капитан и слушать не хочет о спасении людей, вызвали рыданье дочек. Жена, как могла их успокаивала:
– Покоримся воле Божей, и Господь нас не оставит!
– Вызовете мне сюда капитана! – велел лоцману Рибопьер.
Когда злой Хрушев показался в проеме двери, посол накинулся на капитан- лейтенанта:
– Я требую немедленного выполнения совета лоцмана! – кричал он, свесившись со своей койки. – Пусть погибнет ваше судно, но зато я спасу своих детей!
– Этого приказания я никогда не исполню! – с достоинством ответил Хрушев. – Честь Андреевского флага и моя собственная повелевают мне сохранить не только людей, но и вверенный фрегат. Хотя опасность и велика, есть еще множество способов спасения, кроме самого отчаянного!
– Я настаиваю! – сорвался на фальцет Рибопьер. – Вы обязаны меня слушаться!
В ответ Хрушев отрицательно мотнул головой:
– Я должен лишь доставить вас в Триест, и я вас туда доставлю! Что же касаемо управления фрегатом, то здесь, согласно морского устава, командую только я!
На этом разговор и закончился. Хрушев поспешил наверх. Там он собрал подле себя офицеров.
– Если не удастся удалиться от берега, выбросим сразу все четыре якоря и попробуем задержаться на них, если не поможет и это, будем рубить мачты! Офицеры были того же мнения. К счастью, ничего делать так и не пришлось. Вскоре небо начало понемногу проясняться, а ветер стихать. Вначале на «Константине» поставили штормовые стаксели, потом грот-марсель со всеми рифами, что позволило удалиться от подветренного берега.
Едва утих шторм, на шканцы поднялся Рибопьер.
– Я благодарю вас за решительность и прошу извинение за свои неуместные высказывания! – сказал он при всех Хрушеву. – Я всего лишь отец семейства, а не моряк, и не мне судить о морских делах! Что же до меня, то этого путешествия с меня достаточно, и я больше никогда не сяду ни на какое судно!
На горизонте были видны крепостные башни Триеста.
24 декабря командующий Средиземноморской эскадрой контр-адмирал Гейден отправился в объезд стоявших в гавани Ла-Валетты кораблей. Команды встречали его при полном параде. На шканцах отдельно были выстроены наиболее отличившиеся в сражении. Прибывая на каждое из судов, Гейден обращался к героям с речью:
– О подвигах ваших уже знает вся Россия и гордится своими сынами. Государь император еще не получил полного донесения о Наварине, а лишь первое известие о победе. Первая милость его величества по десять Георгиевских крестов на команду!
– Ура! Ура! Ура! – отвечали команды.
Первыми Георгиевские солдатские кресты получили храбрейшие из храбрых. История, к счастью, сохранила нам их имена. Вспомним же и мы еще раз отважных: туляка матроса 1 статьи Ивана Богучарова с "Гангута", рязанца матроса 2 статьи Демьяна Артеньева с "Александра Невского", вологжан барабанщика с "Иезекииля" Ивана Савина, матросов 2 статьи Евдокима Нечаева и Тимофея Жданова, бывшего петербургского подмастерья матроса Михаила Архипова и эстонского рыбака Юрия Томпсона с "Азова", бывшего крепостного помещика Пескочина, а ныне матроса 2 статьи фрегата "Кастор" Михаила Сотского…
Цепляя кресты, Гейден целовал награжденных. Корабельная музыка играла "За царя и Русь святую". Затем офицеры садились в кают-компании. Пили, как положено по порядку: за Россию, за государя и его семью, за флот, за адмирала своего, а потом и за союзных, за свой корабль, за сражавшихся и наконец за флотскую славу. Матросы накрыли баки в батарейных деках, где они также щедро угощались винными чарками.
А вскоре на попутном британском фрегате "Вульф" прибыл из Неаполя петербургский курьер Сивков. С собой он привез здоровенный кофр. Чрезвычайно обрадованный победой, Николай Первый написал поздравительное письмо командующему объединенной эскадрой Кодрингтону. В нем помимо слов восторга и признательности он предложил вице-адмиралу, что в случае, если все его корабли сильно повреждены, их в бою, он может перенести свой флаг на любой из русских линкоров. И хотя, разумеется, Кодрингтон от предложения вежливо отказался, так как, в нем не было необходимости, но внимание русского императора очень его растрогало.
На следующий день Гейден уже объявлял новые царские милости за Наварин. Сам командующий получил денежную аренду, вице-адмиральский чин и Георгия 3-й степени. Лазареву был даден чин контр-адмиральский. Авинову и Свинкину ордена Владимира 3-й степени, Богдановичу с Хрущевым Анна 2-й. Награждены были и все без исключения офицеры, участвовавшие в сражении.
Так Анжу, Нахимов с Бутеневым были удостоены Георгиевских крестов 4-й степени, лейтенант Рыкачев и мичман Путянин Владимиром 4-й степени, мичмана Завойко и Корнилов Анной 3-й и 4-й степеней, гардемарин Истомин получил мичманский чин и солдатский Георгий. Священники получили золотые, на георгиевской ленте наперсные кресты.
Из представления к награде на лейтенанта Павла Нахимова: "Находился при управлении парусов и командовал орудиями на баке, действовал с отличною храбростью и был причиною двукратного потушения пожара, начавшегося было от попавших в корабль брандскугелей".
Из представления к награде на лейтенанта Ивана Бутенева: "Во время сражения командовал шканечными орудиями, исполнял свою обязанность как отлично храбрый офицер и, потеряв даже правую руку, которую оторвало ядром, остался долгое еще время наверху, возбуждая людей к исполнению их долга, и, наконец, не иначе сошел на них, как после многих от меня убеждений. При сем случае не могу я умолчать и не довести до сведения необыкновенный пример присутствия духа сего храброго офицера, который во время самой ампутации руки его, услышав громогласное "ура", издаваемое матросами при падении мачт с сражавшегося с нами корабля, не внимая ужасной той боли, которую без всякого сомнения он чувствовал, вскочил и, махая оставшеюся рукою, соединял с ними свои восклицания и всеми мерами старался ободрять тех раненных, коими кубрик тогда был наполнен…"
Не оставили вниманием с наградами и союзников, так Кодрингтон был удостоен Георгиевского креста 2 степени, де Риньи ордена Александра Невского. Получили награды и все союзные капитаны.
Затем начался ответный звездопад. Теперь наших награждали союзники. Гейдену и Лазареву англичанами даден был орден Бани, французами большой крест святого Людовика, по два ордена получили и многие другие русские офицеры. И это было заслуженно!
Наваринский бой, действительно, свидетельствовал перед всем миром о новой славе русского флота. Многим позднее один из историков напишет: "Не только геройское презрение к смерти, не только поразившее англичан и французов величавое молчание на убийственный неприятельский огонь при входе в бухте, но и высоко проявленное чисто военно-морское искусство – стройный порядок эскадры, быстрота управления парусами, безукоризненная действия артиллерии и пр., и пр., – доказали, что, как бы в александровское время ни угашали дух во флот, к какому бы упадку его сознательно ни приводили – но вытравить из сознания моряков любви к делу и гордости своих званием было невозможно. Император Николай, в первые же дни своего царствования, любящей рукой прикоснулся к тяжелой ране флота, – и Наварин был благодарным ему ответом. И моряки наши победили в Наварин не только турок и египтян: Наварин – это победа над тем, кто и в России, в угоду модным течениям, отрицал для русского флота его".
Глава одиннадцатаяКорабельные будни
29 декабря 1827 года на Мальту из Корфу прибыл Иоанис Каподистрия. Первый президент Греции вначале посетил родной остров, поклонился могилам пращуров. Кодрингтон выслал на Корфу для доставки Каподистрии линейный корабль «Уорспайт».
Иоанн Каподистрия (Иоаннис Каподистрия)
Встретившись с Кодрингтоном и Гейденом, Каподистрия посетовал:
– Я принял нищенскую страну полную смуты и раздоров! А потому официально прошу помощи у вас в освобождении Мореи от египтян, в беспощадном преследовании пиратов и в покровительстве мирной морской торговл