– Пусть наш падишах ведет нас! – кричали все от мала до велика.
В Константинополе на площадь вынесли великую реликвию османов – санджак-шериф – священное знамя Магомета.
– Я сам возьму в руки священное знамя и поскачу на нем прямо в Россию, а за мной несокрушимым потоком потечет туда поток правоверных. Мы захлестнем страну неверных и установим там новый порядок! – громко возвещал при стечении народа султан.
– Война! Война! Смерть неверным! Смерть московитам! – кричали в исступлении по всем пашалыкам. – Не дадим наших святынь на поругание! Да здравствует джихад! Да здравствует священная война!
Сераскиром всех турецких войск на Дунае был назначен Гуссейн-Ага-паша, отличившийся в свое время в истреблении янычар. А командующим Дунайской флотилией в 110 боевых вымпелов определен албанец Меримиран-Ибрагим с рангом двухбунчужного паши. Комендантам дунайских крепостей было велено защищаться от русских до последней крайности под угрозой истребления всего рода.
Помимо новых регулярных полков-бимбашей, по всей Турции спешно созывались волонтеры. Их гордо именовали «корпусом народного восстания». Всем собравшимся с самого начала было объявлено, что коль войны грядет священная, то ни о каких деньгах от султана не может быть и речи.
– А как же кормиться нашим семьям? – недоуменно вопрошали ополченцы.
– Убейте как можно больше гяуров и оберите их до последней нитки – этим вы окажете не только услугу Аллаху, но и обогатитесь сами. Россия очень богатая страна! – отвечали им начальники со знанием дела.
Прекрасно зная о воинственных настроениях в Константинополе, Николай Первый, как мог, тянул с ответными мерами. Причина для этого у него была веская – война с Персией в Закавказье.
Однако вскоре под ударами армии генерала Паскевича, Персия запросила мира. 10 февраля Россия подписала с ней Туркманчайский договор. Теперь руки были развязаны. Николай Первый тут же вызвал к себе министра иностранных дел Ниссельроде:
– Избавившись от персидской занозы, мы можем теперь заняться занозой турецкой! Отправьте в Лондон князю Ливену ноту, для передачи британскому кабинету, о том, что отныне Россия будет действовать против турок, независимо от хода переговоров по греческим делам!
Составленная нота гласила следующее: «В виду явной враждебности Порты и принятых ею мер, наносящих значительный вред русской торговле и явно грозивших России военными действиями, Императорское правительство принуждено будет отвечать на войну войной».
14 февраля 1828 года император Николай обнародовал манифест о войне с Турцией. В нем он во всеуслышание объявил, что при этом Россия не будет делать никаких территориальных приобретений, и не будет стремиться к полному уничтожению Порты.
Обстановка в Европе была не слишком благоприятной для новой большой войны. Австрия, а за ней и недавний союзник Англия заняли откровенно враждебную позицию по отношению войны России с Турцией. Тревожной была обстановка в Польше, где местные радикалы подстрекали народ к отделению от России, но не сами по себе, а в купе с литовскими, белорусскими и украинскими землями. Посему на европейском направлении надлежало иметь мощную армию. Для войны с турками оставалась лишь Южная армия генерала Витгенштейна (три пехотных и кавалерийский корпуса) да отдельный Кавказский корпус Паскевича. Помимо этих сил Николай решил отправить на Дунай еще и гвардейский корпус.
– Пусть проветрятся от масонской заразы! – сказал он, памятуя о недавнем декабристском мятеже. – От ядер и пуль просветление в мозгах наступает исключительно быстро!
Когда из штаба Южной армии запросили Петербург о плане войны и конечной цели, им ответили кратко:
– Конечная цель предстоящей кампании – Константинополь!
В преддверие очередной войны с Турцией в Петербурге обеспокоились усилением Средиземноморской эскадры. Было очевидно, что осуществлять блокаду Греции и вести боевые действия против турецкого флота на Средиземном море Гейдену просто не под силу.
– Сколько у нас в строю новых кораблей и фрегатов? – строго вопросил у морского министра Николай Первый.
– Четыре линкора и три фрегата! – ответил Моллер, еще не понимая, куда клонит император.
– Немедленно готовьте их всех к отправке на Средиземное море!
– Но, что же тогда у нас останется на Балтике? – поднял на императора непонимающие глаза адмирал.
– Как-нибудь обойдемся. Кроме того, вот-вот еще пять на воду спустим! И предоставь мне список всех наших адмиралов. Я сам отберу кандидата в начальники на Средиземноморскую эскадру!
Балтийский флот в кампанию 1828 года было велено возглавить адмиралу Дмитрию Сенявину. Болезни и немочи уже одолевали ветерана славного екатерининского века, но он еще крепился.
– Вот еще одну последнюю кампанию оттрублю и на покой! – увещевал он супругу.
– Сколько их было уже этих твоих последних кампаний! – безнадежно махала рукой Роза Львовна. – Уж лучше бы помолчал!
Внимательно ознакомившись с послужными списками двух полных адмиралов, пяти вице-адмиралов и семи контр-адмиралов, император начертал: «Послать контр-адмирала Рикорда».
Решение императора вызвало некоторое удивление. Спору нет, контрадмирал Рикорд был опытным мореплавателем, но на тот момент в русском флоте имелось немало не мене достойных флотоводцев, уже вписавших немало золотых страниц в боевую историю флота. Однако выбор был сделан. На флоте Петр Иванович Рикорд был известен, прежде всего, тем, что во время кругосветного плавания на шлюпе «Диана», он заменил попавшего в плен к японцам капитан-лейтенанта Василия Головнина. В течение последующих двух лет Рикорд не только успешно командовал судном, но и сделал все возможное для освобождения своего командира. Выходец из шотландских аристократов, Рикорд отличался выдержанным характером и основательным знанием морского дела.
Пётр Иванович Рикорд
И вот теперь Рикорду вменялось в обязанность довести эскадру до Средиземного моря, там сдать ее Гейдену и привести обратно на Балтику несколько негодных гейденовских судов. При этом обернуться в обе стороны Рикорд должен был до наступления заморозков.
В состав идущей на помощь Гейдену эскадры были включены линейные корабли: 84-пушечный «Фершампенуаз», 74-пушечные «Царь Константин» и «Князь Владимир», 64-пушечный «Эммануил», а также 44-пушечные архангелогородские фрегаты: «Мария», «Ольга» и «Александра», которые флотские остряки ехидно именовали «архангельским гаремом». Помимо этого, несколько позднее предполагалось присоединить к эскадре спешно достаивавшиеся на Охтенской верфи линейный корабль, фрегат и два брига.
В Кронштадте в те дни творилось нечто невообразимое. Все гавани были утыканы частоколом мачт, по улицам туда-сюда сновали толпы матросов и мастеровых. Вот комендоры с практической эскадры Сенявина спешат в артиллерийские магазины за порохами, а вот уже марсовые с эскадры Рикорда бояться не поспеть в такелажную мастерскую за новыми реями. В дальнем углу гавани тоже визжат пилы и стучат топоры, то снаряжается в новое кругосветное плавание шлюп «Короткий».
Не дожидаясь ухода Рикорда, Николай Первый в конце апреля покинул столицу и поспешил на юг, где вот-вот должна была начаться переправа Южной армии через Дунай. Вместе с ним отправился туда, и только что назначенный начальником Главного морского штаба князь Меншиков. Покидая адмиралтейство, Меншиков собрал вокруг себя чиновников и сказал им так:
– Еду на Черноморский флот, чтобы привести в чувство одичавших черноморцев, а главное – пробудить от долгого сна их вождя – Грейга!
21 мая корабли Балтийского флота стали вытягиваться из кронштадтских гаваней и бросать якоря на рейдах. Флаг главнокомандующего флотом Сенявин поднял на «Святом Андрее». Контр-адмиральский флаг Рикорда развевался на «Царе Константине».
Проводив корабли в море, министр Моллер посчитал на этом свою миссию выполненной и немедленно ушел в отпуск «для исправления расстроенного здоровья».
– Война войной, а о себе думать тоже надобно! – сказал он домашним. – А если чего и случиться, то адмирал Сенявин на месте, вот пусть делами и занимается!
Сенявин, узнав, об отпуске Моллера, только обрадовался:
– Теперь хоть никто пакостить не будет, и все дела можно будет решать, как должно!
Между двумя адмиралами существовала старая неприязнь, бравшая начало со времен возвращения Сенявина в Россию из английского плена. Тогда не без интриг братьев Моллеров, он был отправлен в многолетнюю отставку.
15 июня флот наконец-то вступил под паруса. Соединенное плавание кораблей до Зунда было беспокойным. Все время кто-то терялся, садился на мель и отставал. Сказывалось многолетнее прозябание на берегу. В Зунде адмиралы расстались. Сенявин с частью кораблей повернул обратно в Финский залив, а Рикорд с остальными продолжил повеленное ему плавание. На кораблях Средиземноморской эскадры били барабаны и читали приказ контр-адмирала:
– Главной нашей целью является борьба с турецким флотом, потому необходимо быть в готовности к немедленному бою ежеминутно! Преумножим подвиги наших отцов при Чесме, Дамиетте и Патрасе! Ура! Ура! Ура!
Дальнейшее плавание было тоже весьма драматичным. Из-за неблагоприятных ветров переход по Северному морю до Ла-Манша затянулся почти на месяц. Затем корабли, по вине английского лоцмана, снесло на песчаную банку. Часть поврежденных кораблей завернула для ремонта в Англию. В Бискайском заливе корабли сразу же попали в жесточайший шторм. К Гибралтару подходили уже, откачивая воду из трюмов.
Не успела еще Вторая Средиземноморская эскадра достичь цели своего похода, а в Кронштадте уже готовили к походу следующую Третью эскадру. В ее состав должен был войти линкор «Михаил», фрегат «Княгиня Лович» и бриги «Улисс» с «Телемаком». Командовать ею было поручено капитану 1 ранга Игнатьеву. За плечами его была средиземноморская сенявинская кампания и кругосветный вояж до Берингова пролива.