м, свалившись с одним из неприятельских кораблей, зажечь оставшемуся в живых офицеру крюйт-камеру, для чего и был положен на шпиль заряженный пистолет. Но после трехчасового боя в виду всего турецкого флота бригу удалось нанести столь сильные повреждения обоим турецким кораблям, что они должны были удалиться». В следующем разделе «высочайшие резолюции» имеется и собственноручная запись императора Николая, которую он сделал сразу же по возвращении из Варшавы в Санкт- Петербург: «Капитан-лейтенанта Казарского произвести в капитаны 2 ранга, дать Георгия 4 класса, назначить в флигель-адъютанты и в герб прибавить пистолет. Всех офицеров в следующие чины и у кого нет Владимира с бантом, то таковой дать. Штурманскому офицеру, сверх чина, дать Георгия 4 класса. Всем нижним чинам знаки отличия военного ордена и всем офицерам, и нижним чинам двойное жалование в пожизненный пенсион. На бриг «Меркурий» – Георгиевский флаг. Повелеваю при приходе брига в ветхость заменить его другим, новым, продолжая сие до времен позднейших, дабы память знаменитых заслуг команды брига «Меркурий» и его имя во флоте никогда не исчезали, и, переходя из рода в род, на вечные времена служили ПРИМЕРОМ ПОТОМСТВУ».
Памятник А. И. Казарскому и подвигу брига «Меркурий».
Одновременно император принял решение и о сдавшемся в плен фрегате «Рафаил». Высочайшим указом Грейгу предписывалось образовать по данному делу специальную комиссию под своим руководством. Николай писал: «Уповая на помощь Всевышнего, пребываю в надежде, что неустрашимый флот Черноморский, горя желанием смыть бесславие фрегата «Рафаила», не оставит его в руках неприятеля. Но, когда он будет возвращен во власть нашу, то, почитая фрегат, сей впредь недостойным носить флаг России и служить наряду с прочими судами нашего флота, повелеваю вам предать оный огню».
По окончании войны на родину из команды «Рафаила» вернулись очень немногие. Большая часть команды сгинула в страшных турецких тюрьмах. Сам Стройников, однако, вернулся. Он был судим со всеми другими офицерами и навечно разжалован в матросы.
На суде Стройников оправдывался тем, что команда, якобы, не пожелала драться и вышла из повиновения, уйти же от неприятеля ему помешало маловетрие. Как будто у турок были не те же паруса, а паровые машины! А ведь «Рафаил» был новейшим фрегатом и имел 8 36-фунтовых, 26 24фунтовых и 10 8-фунтовых пушек. С такой артиллерией вполне можно было отбиться даже от линейного корабля, да и, сражаясь против целого флота, не так-то дешево отдать свою жизнь. Что касается неповиновения команды, то, как оказалось в ходе расследования, никто мнения матросов и не спрашивал. Решение о сдаче судна Стройников принял в кругу ближайших офицеров к огромной неожиданности для всех остальных. Матросы и один из мичманов пытались воспротивиться сдаче, но было уже поздно. Помимо этого, Николай Первый заявил и о своем личном наказании бывшего командира «Рафаила»:
– Запретить этому негодяю жениться до конца дней его, дабы не иметь в России потомства от труса и изменника!
Так, презираемый всеми бывший командир «Рафаила» и умер в полном одиночестве и нищете. Право, его не жаль!
От суда были освобождены только, оставшиеся к этому времени в живых, нижние чины, да мичман, который пытался воспрепятствовать сдаче судна в плен.
А спустя двадцать четыре года была исполнена и воля Николая Первого относительно самого сдавшегося фрегата. Названный турками «Фазли- Аллах» (данный Аллахом), «Рафаил» на свою беду оказался в составе турецкой эскадры, которую 16 ноября 1853 года уничтожил на рейде Синопа вице-адмирал Павел Нахимов. На виду всех наших моряков фрегат был подожжен и под дружное «ура» русских моряков и взлетел на воздух. Так был смыт позор «Рафаила».
23 июня адмирал Грейг все-таки решился вывести в море весь Черноморский флот. Семь линейных кораблей, четыре фрегата и три брига устремились к Босфору. Скаловский был определен командиром авангардии. На подходе к проливу с дозорного фрегата доложили, что у входа в Босфор, не далее пяти миль, держаться несколько турецких кораблей. Время не ждало, и Грейг поднял сигнал командиру авангарда: «Гнать за неприятелем». Три передовых линкора сразу прибавили парусов и помчались по указанному курсу. Остальная же часть флота продолжила свой путь.
Атака Скаловского была, как всегда, лихая, и неприятель, несмотря на полное превосходство в силах, в последний момент все же ускользнул в пролив под защиту береговых флотов.
– Если бы Грейг с остальными силами хоть немного меня поддержал и поспешил бы на пересечку курса неприятелю, то сегодня мы праздновали бы победу достойную Ушакова и Сенявина! – сокрушался из-за упущенной возможности Скаловский.
Ничего не добившись, Черноморский флот повернул на осточертевший всем Сизополь. Грйг все же уступил упорным настояниям Скаловского и нехотя отпустил его с отрядом кораблей в самостоятельное крейсерство к берегам Анатолии.
– Пусть уж лучше в море обитается, чем у меня перед глазами мелькать и словами дерзкими раздражать мое терпение! – обосновал свое решение адмирал в кругу своих любимцев контр-адмирала Критского и флаг-офицера Рогули.
Новый рейд Скаловского напрочь отбил у турок последнюю охоту совершать даже самые незначительные каботажные рейсы. Об этом эпизоде из биографии бывшего командира брига «Александр» лучше всего сказал один из историков нашего флота: «Это 2-недельное крейсерство у Босфора и Анатолии отряда Скаловского было единственным временем действительной блокады пролива, вследствие чего не только турецкий флот не показывался в море. Но и было совершенно прекращено сообщение Константинополя с Анатолией. Но Грейг и этого не учел, так как имел в своем распоряжении в Сизополе 5 кораблей, 2 фрегата и мелкие суда. На смену ему (Скаловскому – В.Ш.) отправил всего один корабль, т. е. опять не для блокады, а лишь для пассивного наблюдения».
Это боевая операция стала для Ивана Скаловского последней в той войне.
Глава десятаяЧерез Балканы
Если основные силы российской Средиземноморской эскадры избрали местом своего базирования близкий к материковой Греции остров Порос, то своим пунктом базирования Рикорд избрал низменный и безлюдный островок Мавро неподалеку от Дарданелл. Островок был чрезвычайно удобен по своему расположению, так как от него до позиции дозора было несколько часов хода. Кроме этого на островке имелся ключ с удивительно чистой водой и большое пастбище, на котором, определенные в пастухи матросы, пасли купленный у местных торговцев скот. На Мавро переводили дух команды судов и сюда в импровизированный госпиталь привозили больных «подышать хотя бы бедными ароматами его зелени…»
– Эх! Благодать-то какая! – говорили матросы, по полям окрестным гуляя. – Говорят, что здесь в год по два урожая собирать можно, чем не жисть!
– Была бы и жисть бедолагам-грекам, кабы турок окаянный с кинжалом не лез! – отвечали им товарищи. – От того и все напасти!
Высоко в небе заливисто пел жаворонок, точь-в-точь, как на родной рязанщине. От этого, людям становилось как-то спокойней и уютней.
Помимо всего прочего на Мавро и близлежащих с ним островках обитало несметное число некогда завезенных кроликов, что тоже радовало российских мореходов. Матросы ставили силки, а потом, сидя у костров, с удовольствием угощались пахнущим дымом мясом. Смеялись, что маленький архипелаг из-за множества длинноухих с незапамятных времен именовали Кроличьими или Заячьими островами.
– Небось, еще августовы легионеры у здешних костров крольчатиной баловались! – говорили промеж себя самые грамотные.
Менее грамотные на исторические экскурсы не отвлекались, а больше налегали на еду.
Начальство, тем временем, волновали заботы иные. Для того, чтобы безопасно подходить к берегу и входить в укромные бухточки архипелага, следовало в самое короткое время произвести подробную гидрографическую съемку береговой черты и всех прибрежных вод. Этим и занялся прикомандированный к штабу отряда лейтенант Иван Шанц. С порученным делом он справился блестяще. А потому и награда ему была дадена весьма значительная, а для лейтенантов вообще недостижимая – орден Владимира 4го класса.
Помимо Мавро большим подспорьем для русского отряда оказалась и турецкий порт Смирна. Предприимчивые местные торговцы быстро смекнули, что от пребывания русских можно извлечь хорошую прибыль и, невзирая на идущую войну, начали снабжать наши суда свежими продуктами, для хранения которых даже выстроили специальный склад.
– Как же так можно! – удивлялись молодые офицеры. – Они одновременно с нами и воюют, и торгуют!
– Это Восток, господа! А Восток есть дело тонкое! – многозначительно говорили им более старшие. – Здесь и не такое бывает!
Из всех многочисленных перехваченных судов с хлебом в Константинополь Рикорд пропустил туда лишь два в адрес датского посланника в Турции барона Гюбша, Дело в том, что по просьбе российского правительства барон заботился о положении русских пленных, он же снабжал их продуктами. Несколько позднее некоторые послабления были сделаны и маленьким греческим судам, которые доставляли продукты христианскому населению Константинополя.
В апреле месяце подкупленные Рикордом купцы донесли ему, что турки весьма обозлены морской блокадой и собираются нанести внезапный удар по русскому отряду. Для уничтожения в Мраморном море, якобы, уже собран почти весь линейный флот Высокой Порты. Ждут только попутного ветра.
– Какова турецкая морская сила? – уточнил Рикорд.
– Шесть больших кораблей, на которых по сто пушек имеется, а также десяток более мелких судов!
– Что-то долго наши «друзья» в сумнениях пребывали! – рассмеялся Петр Иванович. – Могли бы и раньше решиться на вылазку. Сколько же можно в норе дарданельской прятаться!
Контр-адмирал открыл ящик стола и, вытащив оттуда денежный кошель, бросил его перед сообщившим известие шкипером.