Офицеры на наших кораблях все свободное время проводили в подсчетах соотношения наших и английских сил. Считали корабли, количество и калибр пушек, прикидывали, как лучше было бы действовать в той или иной ситуации. Но как не крутили, было ясно, что до подхода главных сил эскадры, с бывшими союзниками не справиться.
– Возможно, англичане нас и уничтожат. Однако при сем получат в добычу только щепу и мертвецов, сами же кровушкой умоются вдосталь! – рассуждали мичманы и лейтенанты. – Ну а если до начала сражения Гейден успеет, то силы станут равными, и тогда мы еще поглядим у кого кулаки крепче!
В те дни датский посланник в Константинополе барон Гюбш писал Рикорду: «Уверяют, что английский флот подойдет к Константинополю. Ели русское войско приблизится к этой столице, и вообще между английским послом и Портой царит большое согласие. Уверяют, кроме того, что английская эскадра получила приказ оказать (в случае нужды) возможное содействие туркам».
Авангард уже занял дорогу на Константинополь. Главнокомандующий вызвал к себе генерал-майора Сиверса.
– Тебе задача ответственная, но и почетнейшая! Установить связь с нашей Средиземноморской эскадрой!
В подчинение Сиверсу был дан полк Бугских улан с сотней казаков и четырьмя пушками. Не теряя времени, Сиверс поспешил к портовому городку Энос, расположенному на берегу Дарданелл.
Одновременно к Эносу торопился и большой отряд турок, посланный туда Салоникской пашой. Но никакого столкновения не произошло. Только услышав о приближении русских, турки тут же разбежались.
Аян Эноса, однако, сдаваться не пожелал и заперся в замке, а перед этим запретил местным грекам под страхом смерти встречать наших солдат. Но аяна никто и не подумал слушать. Все греческое население высыпало на улицы, чтобы приветствовать русских воинов. Вступив в город, Сиверс послал к городскому главе гвардейского штабс-капитана барона Ливена.
– Не удобно как-то получается, гости пришли, а хозяин прячется! – напутствовал он парламентера.
– Мы согласны сложить оружие перед вашей силой, но мне надо хорошо подумать! – объявил аян.
– Я передам ваши слова генералу! – откланялся барон.
– Ну что говорят турки? – нетерпеливо спросил Сиверс, вернувшегося парламентера.
– Тянут время! – коротко доложил Ливен.
– Это нас не устраивает! – покачал головой генерал-майор. – Обойдем крепость с восточной стороны, и займем господствующую высоту. Оттуда можно будет беспрепятственно обстреливать весь замок! Посмотрим, что скажет упрямый аян на это!
Увидев движение войск, городской голова все понял правильно и тут же сам явился к российскому генералу.
– Отдаю себя и свой город в ваши руки! – сказал он, смиренно. – Надеюсь на милость!
– И правильно надеетесь! – улыбнулся Сиверс. – Мы с безоружными не воюем!
А с моря уже гремел холостыми залпами приветствия бриг «Ахиллес» посланец нашей Средиземноморской эскадры. Его командир Иван Бутенев шлюпкой прибыл на берег.
– Моряки Средиземноморской эскадры горячо приветствуют героическую Дунайскую армию! – радостно отрапортовал он встречавшему его Сиверсу.
– Воины дунайцы не менее горячо приветствуют героический Средиземный флот! Ну, что, обнимемся на земле Дарданельской!
– Обнимемся!
Солдаты кричали «ура». С «Ахиллеса» им махали в ответ стоящие по реям матросы. Так состоялась историческая встреча русской армии и моряков эскадры Гейдена. Глубоко символично, что честь пожать первым руку воинам Дунайской армии выпала именно герою Наварина Ивану Бутеневу.
– Ротмистра Муханова ко мне! – распорядился Сиверс.
– Ваше превосходительство, прибыл по вашему приказанию! – вытянулся перед ним гвардейский ротмистр Муханов.
– Вот пакет с депешами главнокомандующего! Доставьте их вице-адмиралу Гейдену!
На «Ахиллесе» уже свистали к постановке парусов. Время не ждало.
В кают-компании «Ахиллеса» Муханову сразу налили за матушку Россию, за братство армии и флота и, наконец, за долгожданную победу, после чего взяли ротмистра в оборот не шуточный:
– Давай, друг сердешный, рассказывай, как крепости брали, как Балканы переходили, как турок до Константинополя догнали?
– Да это же быстро и не рассказать! – попытался улизнуть от ответа тот.
– А нам торопиться некуда, время до Греции у нас имеется, так что рассказывай!
При порывах ветра «Ахиллес» кренило отчаянно. Устало скрипел корабельный набор. Иван Бутенев спешил доставить Гейдену долгожданную радостную весть.
27 августа бриг «Ахиллес» доставил к Рикорду адъютанта фельдмаршала Дибича ротмистра Муханова и черноморского капитан-лейтенанта Щербакова.
– Ваше превосходительство! – доложился бравый ротмистр. – Главнокомандующий передает вам и вашим командам боевой привет от Балканской армии, которая теперь может опереться на своих флангах не только на Черноморский флот, но и на вашу эскадру!
– Ура! Да здравствует наша доблестная армия и славные черноморцы! – кричали офицеры «Фершампенуаза» и качали Муханова с Щербаковым на руках, а затем поили шампанским из последних запасов.
Не теряя времени, «Ахиллес» поспешил с долгожданными курьерами на Порос к Гейдену. В сопроводительном письме к официальным бумагам Дибич писал: «Из сей депеши усмотрите, что Высочайшая Воля состоит в том, что если обстоятельства вынудят меня продолжать наступательные действия к Константинополю, то чтобы вверенный вам флот соображал свои действия по моим повелениям и с того времени поступил бы совершенно в мою команду…»
На отряде Рикорда продолжали лихорадочно готовиться к боевым действиям. Артиллерийские учения сменялись абордажными, а ружейные – парусными. Историограф эскадры не без хвастовства отмечал: «Марсели с двумя взятыми рифами крепили в 1¾ минуты…»
На горизонте в пределах видимости отрабатывала такие же учения и английская эскадра. Нервы у всех были напряжены до предела – схватка с бывшими союзниками могла начаться каждую минуту.
Утром 2 сентября Дарданельские теснины огласились дружным русским «ура» – это из Пороса, наконец-то, подошли долгожданные корабли Гейдена. Впереди бессменный флагман командующего «Азов», за ним в кильватер «Иезекииль», «Князь Владимир», Лович», «Наварин», «Усердие» и «Ахиллес». Орудийные порты были открыты – это значило, что эскадра готова немедленно вступить в бой!
Теперь мы имели у Дарданелл семь линкоров, три фрегата, корвет и два брига – силы вполне равные с англичанами. Это значило, что победа бывшим союзникам уже не светила. Взвесив все за и против, опытный Малькольм сразу же предпочел удалиться.
– Ну что же половина дела, кажется, сделана! – удовлетворенно хмыкнул Гейден, глядя в зрительную трубу на удалявшихся британцев.
Не теряя времени, он отправил к Эносу капитан-лейтенанта Нахимова. Наставлял кратко:
– Главное, как можно скорее привези последние новости из действующей армии! Мы всегда должны опережать англичан в информации! Это залог победы!
– Слушаюсь! – козырнул немногословный капитан-лейтенант Нахимов.
Корвет «Наварин» на всех парусах поспешил к Эносу, откуда можно был в любую минуту ждать новых курьеров.
В те дни общий клич русской армии был предельно короток:
– На Константинополь!
После жесточайших эпидемий ряды наших войск были весьма малочисленны – всего каких-то 12 тысяч пехоты и 5 тысяч кавалерии при 100 пушках. Но это было войско уже вкусившее радость победы, и остановить его было невозможно!
Опасаясь провокационных действий английского и французского флотов, Николай писал в те дни Дибичу: «Одобряю во всех отношениях принятые вами меры, но настаиваю, чтобы в том случае, если переговоры прервутся, вы направили отряд войск к Дарданеллам. Дабы быть уверенными, что незваные гости не явились там для вмешательства и вреда делам нашим… Наконец, если вы у Дарданелл, то положительно откажите в пропуске всякому иному флоту. Кроме нашего. Если же употреблять силу, вы ответите пушечными выстрелами. Но от сего да оборонит нас Бог».
На окраине Константинополя появились казачьи разъезды. Местные обыватели с воплями разбегались от лихого казачьего гика.
На улицах турецкой столицы глашатаи зачитывали султанский фирман о мобилизации всех правоверных.
– Я со знаменем пророка Мухамеда в руках лично поведу своих поданных в последний бой! – храбрился Махмуд Второй. – Я сотворю чудо, достойное славы Аллаха!
Готовясь к «героической борьбе», султан ездил по городу во французской карете. Жители плевали ему вслед:
– Пусть будет проклят тот, кто пересел в презренную повозку франков с гордого арабского скакуна!
Мухмуд II
Султану могли простить многое, но никак не попрание обычаями предков. Французской кареты Махмуду не простили, и на его храбрый призыв никто не откликнулся. Вместо героической защиты началось повальное бегство. Первыми удрали ближайшие сановники. За ними побежали и все остальные. Британский посол Эйсмут позднее с нескрываемой горечью вспоминал об этих тревожных днях: «Всяк норовил удрать подальше с широких адрианопольских равнин. Возглас: спасайся, кто может! – слышался из каждой подворотни!»
Одновременно воспрянули духом недобитые янычары. Выбравшись из вонючих подвалов, они взялись за свои кривые кинжалы, чтобы отрезать голову ненавистному Махмуду. Константинополь снова, как и три года назад был на грани мятежа, способного смести власть.
– Барыш! Дай нам барыш или умри! – кричали теперь под окнами султанского дворца толпы людей.
«Барыш» по-турецки – это мир. Уставший от войны народ желал мира!! Почувствовав опасность, от падишаха отстранились даже ближайшие помощники. Верными остались лишь меченосец Селигдар-ага и адъютант Авай-бей. Убитый горем султан Махмуд твердил теперь своему верховному визирю Юсуфу-Кодже одно и то же:
– Отдавай московитам все, что угодно, но останови их!
Как раз в это время к Дибичу прибыл курьер от прусского посланника в турецкой столице Рейера. Он привез письма от французского и английского послов. Граф Гильемино и Роберт Гордон стенали, что дальнейшее продвижение русской армии приведет к неминуемому краху Высокой Порты, как государства, вследствие чего наступит всеобщий хаос. Послы заклинали нашу армию остановиться и начать переговоры. Они давали понять, что султан Махмуд готов на все условия. Вопли вчерашних союзников означали лишь одно – турки молят о пощаде!