– Аглая, я тебе теперь за него, за этого старого идиота еврейского делаю предложение! Скажи сейчас, ты согласна ли на все, что у него есть?! Его толстое брюхо, и лысина, и трактир, и лавки, и деньги, и еврейство, и «Шир Гаширим», на коленях для тебя читанный, и его собачья любовь к тебе на протяжении двадцати лет?!
И без того низкий и звучный, в этот миг голос Софи звучал так, что, по всей видимости, ее «предложение» слышали без исключения все, находящиеся в тот момент в «Калифорнии» и, может быть, даже кое-кто из проходящих мимо по улице. Но собравшимся в комнате не было до этого никакого дела. На глазах Ильи выступили слезы. Аглая судорожно комкала кисти платка.
– Ты согласна?!! – бешено тараща лемуровские глаза, заорала Софи.
– Да, – сказала Аглая.
Илья зажмурился и стиснул кулаки так, что ногти глубоко вонзились в пухлые ладони и потекла кровь.
– А ты, Илья?
– Я и мечтать не мог…
– Ты согласен?!
– Да! Да! Да!
– Объявляю вас мужем и женой! – тихо сказала Софи, потом не слишком уверенно сделала два шага, упала на кровать и истерически расхохоталась. Смех ее быстро перешел в какое-то подобие плача. Аглая подбежала к Софи, склонилась над ней и увидела, что женщину бьет нервная дрожь.
– Илья, дай воды! – крикнула Аглая.
– Много всего… в моей жизни… было, – сообщила Софи, лязгая зубами о край стакана. – Но вот попом… быть еще не доводилось…
По лицам склонившихся над Софи мужчины и женщины текли пробегающие над улыбками слезы.
– Убирайтесь отсюда, – велела Софи. – Идите к отцу Андрею. Договоритесь там… И, Аглая, слушай меня… чтоб никаких больше корешков… чтобы к следующей весне родили кучерявенького… Дольше Каденька не протянет…
Когда Аглая и Илья, взявшись за руки, словно дети, которые боятся потерять друг друга в темноте, вышли из комнаты, Софи Домогатская уже спала.
Глава 32В которой лорд Александер изучает русские народные приметы и нанимает камердинера, а Николаша Полушкин переживает жестокое разочарование
– Представьте себе, я только что видел белую сову, – объявил лорд Александер, входя в комнату, которая всем троим служила гостиной.
Мистер Барнеби глянул на него искоса, почти не пытаясь скрыть раздражения. Он сидел за столом, перед чашкой грубого фаянса, наполненной непонятного цвета и консистенции жидкостью, которую аборигены искренне, кажется, принимали за кофе, – и страдал. Нет, он отнюдь не был неженкой. В Паталипутре, например, вполне хладнокровно воспринимал наличие в постели скорпиона. Но туда и «Таймс» приходил лишь с небольшой задержкой! А здесь нормальных газет просто не было по определению. Только – местные, со славянскими иероглифами. Воздух, даже при закрытых дверях и окнах – липкий от вони испорченной капусты, которую местные называли «квашеной» и жадно поглощали при каждом удобном случае. Отвращение к сему национальному продукту было единственным чувством, которое с ним разделял лорд Александер.
Поглядев на него сейчас, мистер Барнеби с удовлетворением подумал, что не ошибся, еще в молодости раз навсегда отдав предпочтение вигам. Вот вам – пример выродившейся аристократии: устроил себе (и партнерам!) экстремальное путешествие и веселится как дитя, вместо того, чтобы делать дело.
– Она белая, как слежавшаяся вата. Сидела вон там на ветке, – лорд Александер махнул рукой в сторону окна, – потом улетела. Их, что же, много в этой… как называется… в тайге? Или это дух умершего? Дурная примета? Кто-нибудь из нас отправится в мир иной?
Он засмеялся, на ходу подхватил со стола кофейную чашку, глотнул, даже не поморщившись.
– Точно, – лениво отозвался Майкл Сазонофф из угла, где он полулежал в кресле между двумя толстыми волосатыми пальмами, развернув перед собой газету (в отличие от мистера Барнеби, местные иероглифы он разбирал прекрасно), – конкуренты отравят. Этот Козлов, например: видали, как смотрел вчера? Из самых зубов ведь концессию выхватили…
– Так отчего ж он не поехал в Петербург и не договорился с князем? – лорд Александер пожал плечами. – Они, что, не знали, чьи это земли?
– Отчего же не знали? Сибирские, – Сазонофф неторопливо сложил газету. – Местным промышленникам, понимаете, очень непросто уяснить, что хозяином казенных земель вдруг может оказаться какой-то столичный престарелый щеголь. И что бумага, подписанная его закорючкой – и есть то самое, чего им нужно было добиваться…
– Ладно, – сварливо прервал мистер Барнеби, – как я понимаю, наши дела здесь закончены. Возвратимся ли мы домой? Или опять поедем в этот… как его – в Егорьевск? Вы по-прежнему склонны верить карте этого польского индуса?
– Разумеется, – категорическим тоном отвечал лорд Александер, допивая кофе. – Такая романтическая история не простит, если мы в нее не поверим! Как эта белая сова…
– И егорьевцы не простят, – усмехнувшись, заметил Сазонофф.
– Именно! К нам теперь обращены все их чаяния. Дадим ли мы новую жизнь их исчерпанным приискам? И чьим? О, там теперь кипят такие страсти…
Лорд Александер качнул головой, вспоминая двух женщин, которые сейчас – он знал – ревниво ожидают, с какой из них он предпочтет иметь дело. И правда – с какой?
Та, что с желтыми рысьими глазами, конечно, интереснее. Эдакая герцогиня Мальборо ишимского разлива. Наверняка спит и видит вытянуть из него деньги на переоборудование приисков, а потом обвести вокруг пальца. Интересно, порет ли она собственноручно розгами своих рабочих? Кстати, где это у них принято делать? В хлеву или в дровяном сарае…
В хромоножке, однако, тоже что-то есть. Нечто диккенсовское! Или достоевское – имеется у русских такой писатель, весьма похож на Диккенса, только там, где у старины Чарльза теплый огонь камина, у этого – завывания ветра в голых холмах. Так вот, хромоножка, похоже, поставила на кон едва ли не свою бессмертную душу. Если он выберет не ее – сломается или… может, герцогиню Мальборо пристрелит?
Лорд Александер так серьезно размышлял о том, с кем в Егорьевске иметь дело, как будто это дело и впрямь должно было состояться. Хотя – почему бы нет? Он представил, как вытянется физиономия барона Голденвейзера, когда тот узнает, что горное оборудование уже куплено – на его драгоценные денежки – и отправлено в Ишим! Конечно, воображать себе золотые россыпи под болотной тиной – это одно, и совсем другое – действительно, следуя указаниям авантюристической карты, пытаться извлечь золото оттуда, где его ни за что не может быть.
Нет уж. Не станем доводить барона до коронарных спазмов. Развлечений и так хватает с избытком.
Да уж, развлечений хватало. Об этом думал и мистер Барнеби, мрачно глядя на лорда Александера. Мало этой так называемой гостиницы, в которой, правда, нет скорпионов, но зато представлена целая коллекция других насекомых, как то: мокрицы, древесные жучки, кровососы, обитающие за обоями и в матрацах, а главное – тараканы, сонмы тараканов самых разных цветов, размеров и конфигураций! Мало сшибающего с ног ветра, о котором лорд самоуверенно заявил, что это – «баргузин» и дует с озера Байкал (то, что до этого озера добрая сотня миль – неважно, такие уж тут у них, в Сибири, масштабы). Мало злобных взглядов алтайских «промышленников», которые наверняка уже подготовили им засаду на дороге.
Нет – лорда понесло еще на экскурсию в горы. Не прощу себе, сказал, если уеду отсюда, не повидав, как тает утренняя роса на здешних альпийских лугах. Каково?!
Сазонофф, разумеется, его поддержал. Тоже любитель острых ощущений – покруче лорда. Мистер Барнеби ни в коем случае ехать не хотел… но, представив себе три дня в гостинице – лицом к лицу с тараканами и «промышленниками», – выбрал, как ему казалось, меньшее зло.
Альпийские луга были затянуты подтаявшим снегом, из-под которого кое-где вылезала колючая травка. Никаких дорог или хоть звериных тропинок, доступных глазу, не наблюдалось. Любой камень, на который ступала нога, тут же возмущенно из-под нее выворачивался. Скуластый мальчишка-проводник, чумазый до изумления, весь день тоскливо подвывал: приглашал волков на ночной пир, как решил мистер Барнеби. Сазонофф же и лорд Александер почему-то полагали, что он так поет. Обширные дали, открывавшиеся с высот, неумолимо демонстрировали, что этот Алтай раз в несколько больше Йоркшира, да, пожалуй, и Нортумберленда. Первую ночь провели под открытым небом (это в снегу-то!). Сазонофф с лордом сидели у костра и радовались жизни. Мистер Барнеби слышал, как они тихо разговаривают.
– Я много раз мечтал бросить все и начать с чистого листа, – это лорд. – Теперь мне совестно. Я швырялся драгоценностями, которым не знал цены.
– Да уж, вы такой народ, – Сазонофф – с усмешкой, – если чему-то узнали цену – все, ни за что не упустите.
– Конечно, – лорд Александер повернул голову, и рыжий отсвет костра охватил его меланхолический профиль. – Разбивать вазы эпохи Тан объявленной стоимости – это, безусловно, ваша национальная забава.
Мистер Барнеби морщился: он не любил бессмысленных бесед, ложной многозначительности, которой была наполнена эта ночь с ее мигающими звездами и сырым ветреным пространством. Отталкиваясь от скал, ветер перемешивал острую свежесть, пахнущую дымом, влажной землей и овечьим навозом. Эти запахи – не самые приятные на свете! – показались благоуханием, когда на другой день пришлось посетить войлочное жилище местного кочевника (откажись – и кочевник, того гляди, обиделся бы и объявил вендетту, известно ведь, какие у дикарей извращенные понятия о гостеприимстве!). Лорд Александер, жалобно косясь в сторону, дегустировал питье из протухшего молока, которое Сазонофф пил с откровенным удовольствием (да он и капусту эту ел и вообще был в здешних чудовищных краях вполне на месте!). Потом еще около часа двигались руслом горной речки, по щиколотку в ледяной воде, подгоняемые судорожным течением, потом едва не подверглись нападению каких-то диких копытных с устрашающими рогами… Словом, когда мистер Барнеби вернулся в гостиницу, тараканы уже казались ему почти родней. Лорд же Александер был в восторге и тут же начал строить планы новых по