Я обернулась и посмотрела на него.
– Ты знал это и не сказал?
– Меня бы просто убили вместе с тобой! – объяснил Альфред. – Всем же ясно, что мы в сговоре. А так – видишь, как хорошо все в итоге обошлось…
Я отвернулась и снова смотрела на Голанду – крошечную, едва заметную искорку рядом с навсегда удаляющейся звездой.
– Ну а что я? – снова повторил Альфред и развел руками. – Такое время было.
Март 2020
Москва – Санкт-Петербург
Михаил ГаёхоЧеловек послушный
В сказанном слове – веление выслушать.
– Скажи, – спросил Жваков у Бакина, – если бы тебе предложили отдать свой какой-нибудь жизненно важный орган для продления жизни нашему дорогому и любимому, ты бы согласился?
– Странный вопрос, – сказал Бакин и задумался. – Наверное, он с каким-нибудь подвохом.
«Без всякого подвоха», – хотел сказать Жваков, но не успел.
В аудиторию вошел человек и нарисовал на белой доске фигуру, очерченную неровной извилистой линией.
И они стали смотреть.
– Это, допустим, мозг, – сказал человек. – Сходства, конечно, мало, но это несущественно. Я мог бы придать ему форму круга или даже прямоугольника. И так было бы в своем роде даже нагляднее – не отвлекало бы от сути. А в мозгу – мысли. – Человек поменял цвет фломастера и изобразил внутри фигуры несколько красных закорючек.
– Кто это? – шепотом спросил Жваков у Бакина.
– Хиросиг, профессор, – шепотом ответил Бакин.
– До мыслей, пожалуй, еще далеко. – Человек добавил несколько закорючек к своему рисунку. – Скажем так: заготовки возможных мыслей – слова, образы, элементы образов… И сознание – да, скажем так, сознание – выхватывает, словно луч фонарика из темноты…
Человек замолчал.
В кармане Жвакова завибрировал фон.
– Не могу сейчас говорить, я тебе перезвоню, – сказал он шепотом в трубку. – Это Валентина, – повернулся он к Бакину.
– Мозг слишком сложен, – сказал человек. – К тому же анализировать мозг посредством мозга… – Человек постучал себя по лбу, пожал плечами, поморщился. – Я предложил бы рассмотреть феномен сознания на более простой модели – скажем так, на элементарной модели.
– Ты бы ее выслушал, Валентину, – сказал Бакин.
– Не могу в две стороны слушать одновременно, – сказал Жваков.
– Поставь себе сопроцессор.
– Не хочу.
– Правильно, я тоже не собираюсь, – одобрил Бакин.
– Самый простой пример – это электрон, элементарная частица. Когда-то считали, что он вращается по орбите вокруг ядра атома. – Человек взял фломастер и в стороне от нарисованной ранее фигуры изобразил окружность с жирной точкой в центре.
– Хотя предлагают постоянно, – сказал Бакин.
– Аналогично, – кивнул Жваков.
– На самом деле он пребывает в виде некоего облака, – сказал человек, – в котором он в каждый момент времени находится как бы везде и нигде конкретно.
– Хиросиг – это его имя или он хиросиг в каком-то другом смысле? – спросил Жваков.
– Не знаю, – сказал Бакин.
– Везде и нигде конкретно, – повторил человек и очертил извилистой линией нарисованную окружность, изобразив таким образом подобие облака. – Но с какой-то вероятностью нахождения в каждой точке.
– Если хиросиг говорит «вероятность» вместо «плотность вероятности», я начинаю сомневаться в компетенции хиросига, – заметил Жваков.
– Это если смотреть на предмет снаружи, – продолжал человек. – А если – изнутри? С точки зрения самого электрона? Представим, что электрон как элементарная частица наделен некоторым элементарным сознанием (элементарной частице – элементарное сознание), а именно: он может сознавать, что существует и что находится в определенной точке пространства. – Человек ткнул фломастером в нарисованную окружность. – Хорошо было бы представить, что электрон своим сознанием охватывает все облако своего пребывания (иными словами – универсум), но будем оставаться в рамках принятой парадигмы элементарности.
– «Универсум», «парадигма» – я тащусь от таких слов, – сказал Жваков.
– Однако утверждать, что электрон находится в какой-то конкретной точке, мы не имеем права, – продолжал человек, – и перед нами стоит задача понять, как в этих принятых нами рамках можно было бы интерпретировать то облако вероятностей, картину которого видит внешний наблюдатель.
– Мне кажется, этот хиросиг не совсем четко интерпретирует слово «интерпретировать», – заметил Жваков. – Что ж, хиросигу дозволено.
– Проблема решается, если мы допустим, что сознание электрона поочередно сосредоточивается на разных точках, то есть перемещается внутри универсума по некоторой траектории. – Человек повел фломастером поверх уже нарисованной окружности, пройдя несколько небрежных витков, и продолжил процесс, пока рисунок не сделался похож на спутанный клубок ниток. – При этом через одни области облака-универсума эта траектория будет проходить чаще, через другие – реже, так что в итоге окажется, что вероятность нахождения в любой области универсума с точки зрения электрона и с точки зрения внешнего наблюдателя будет одинакова.
– Электрон неисчерпаем, – сказал Жваков.
– Внешний наблюдатель – тоже, – заметил Бакин.
– Это вроде бы сказал Шредингер? – поинтересовался Жваков.
– Скорее уж Черчилль.
– Я иногда путаю Черчилля и Чемберлена, – сказал Жваков, – хотя между ними вроде ничего общего.
– Кроме того, что они оба на одну букву, – заметил Бакин.
– И даже на две, – кивнул Жваков. – Но Черчилль это «наше все», а Чемберлен – «наш ответ Чемберлену».
– Обратим внимание, – сказал человек, – что с точки зрения электрона его движение по траектории внутри облака-универсума осуществляется в его, так сказать, собственном времени, и это не есть время внешнего наблюдателя. Таков общий принцип – существует процесс сканирования универсума сознанием, которое не в состоянии охватить весь универсум в целом. Этот процесс разворачивается во времени, которое, собственно, и возникает в ходе развертывания процесса.
– Ты хорошо его понимаешь? – спросил Бакин.
– Не понимаю только, к чему это. – Жваков пожал плечами.
– Вернемся к тому, с чего начали. – Человек сделал шаг к нарисованной им ранее картинке мозга. – То облако кружащихся в мозгу мыслеобразов, о котором мы начали говорить, являет собой универсум, подобный универсуму электрона, но процесс движения сознания от мысли к мысли – как электрона от точки к точке – затруднен ввиду помех от внешнего мира и беспрепятственно может совершаться разве что во сне. И мы наблюдаем неоднократно, как немерено длинный сон может уложиться в пару секунд реального, внешнего времени.
– Не знаю, есть ли смысл в том, что он говорит, но хиросигу дозволено, – сказал Жваков.
– Теперь поднимемся на уровень выше, – сказал хиросиг. – Наш внешний большой мир, в котором живем, является всего лишь точкой в некотором универсуме, можно даже сказать – мультиверсуме, который наше сознание не может охватить в целом.
В кармане Жвакова снова завибрировал фон.
– Опять Валентина, – сказал Жваков, – я, пожалуй, поговорю с ней.
Он вышел, а когда вернулся – через не такое уж короткое время, – человек у доски уже закончил свое выступление, и слушатели начали расходиться.
– Было что интересное? – спросил Жваков, выловив Бакина из толпы выходящих.
– В коротких словах так: если тебе не повезло по жизни, можно подкрутить что-то здесь, – Бакин поднял ко лбу руку и постучал, – в своем малом универсуме, и перенестись сознанием в то место большого мультиверсума, в котором тебе повезло. А в мультиверсуме есть все варианты.
– Нехило, – сказал Жваков.
– Кончилось тем, что материалы отправили в облако.
– Ты голосовал «за»? – поинтересовался Жваков
– Всегда голосую «за», – сказал Бакин. – Твою кнопочку я, кстати, тоже нажал.
– Зря, я бы воздержался.
– Вот и воздержался бы сам, а не исчезал неизвестно куда. А мог бы для интереса проголосовать и против. Мы бы тогда поспорили: удастся облаку выполнить задание или нет.
– Думаю, удастся, – сказал Жваков. – Интеллект облачных серверов на порядок выше интеллекта всех ученых мозгов человечества вместе взятых. А может, уже и на два порядка. Если задача, поставленная человеком, имеет решение, они найдут его моментально.
– Если только задача имеет решение, – уточнил Бакин.
– Почему-то я верю в интуицию этого хиросига, – вздохнул Жваков. – И в то, что решение найдется. А если затраты не окажутся чрезмерны, то и машина будет построена. Что меня, надо сказать, вовсе не радует.
– Почему?
– Мир заполняется чудесными предметами, которые мы используем, не зная, что они собой представляют. Волшебные палочки, зеркала, горшочки, о которых мы не понимаем, как они устроены, да и руководство пользователя осилить не можем. А его чаще всего и нет – руководства. Тоска.
– Будем жить осторожно, – сказал Бакин.
– Будем, – согласился Жваков.
– И на следующую голосовалку я не подписываюсь, – сказал Бакин.
– Аналогично, – кивнул Жваков.
– Есть идея, – сказал Бакин. – Тут мне выдали купон на фестиваль военной реконструкции. Реквизитом снабжают. Кормят. И три балла в час к гражданскому рейтингу.
– За хиросига давали восемь.
– На реконструкции часов будет больше.
– Идет, – сказал Жваков. – Будет клево погрузиться лет на дцать в прошлое.
– Может, и Валентину привлечь? – предложил Бакин. – Как она там?
– Нормально, – сказал Жваков, – я позвоню ей. Только она застряла в своем монастыре и обратно не собирается.
– Это все-таки монастырь?
– Я называю это «монастырь». Кроме того, там монахи.
Некоторое время они шли молча, потом Жваков сказал:
– Вернемся к вопросу: если бы тебе предложили отдать свой какой-нибудь орган для продления жизни нашему дорогому и любимому, ты бы согласился?