Из двенадцати счастливчиков пять человек, не считая Ираклия, спаслись под колпаком защитного поля. Ираклий достал устройство из своей сумки, положил перед собой на одеяло и обратился к спасшимся.
– Этот генератор, – сказал Ираклий, – достался мне не просто. Добывая его, я в свое время потерял некоторое количество баллов гражданского рейтинга. Исходя из принципа справедливости, я полагаю, что те, кто нашел укрытие под защитой поля этого генератора, должны в какой-то степени возместить мне потерянные баллы. По пять баллов с человека, многого я не прошу.
– Это принцип? – спросил Бакин.
– Безусловно, – сказал Ираклий.
– А что, существует способ передать эти баллы? – поинтересовался Жваков.
– Разумеется, нужно только установить на гаджет специальное приложение.
– А я не просил, чтобы меня защищали, – раздался голос из второго ряда (в палате было три ряда кроватей, по четыре в каждом ряду). – Может быть, я хотел пасть смертью храбрых.
– Законное желание и вполне выполнимое. Совершить сеппуку никогда не поздно.
– Однако я не японец, – сказал человек из второго ряда.
– Если дело только в этом, так сейчас многие и неяпонцы совершают сеппуку. Чтобы расстаться с жизнью, некоторые люди выбирают довольно мучительные способы, в пользу которых говорит то, что они освящены обычаем.
– Собственно, пять баллов – не такая большая сумма, – примирительным тоном произнес Жваков, – по крайней мере не такая большая, о которой стоило бы спорить. Я готов передать эти баллы, если есть способ.
– Аналогично, – сказал Бакин.
– А я не готов, – сказал человек из второго ряда. – Это не мелочь, а дело принципа. Я категорически против того, чтобы баллы гражданского рейтинга использовались в качестве разменной монеты.
– Разве кто-нибудь говорит о монетах? – возразил Ираклий. – У нас только баллы – баллы одной стороны как компенсация потерянных баллов другой стороны.
– Формально – да, а по сути эти пять баллов являются платой за оказанную услугу, о которой я не просил.
– Не надо слов, – раздался голос из третьего ряда. – Пять баллов или харакири в студию.
– В принципе передача баллов от одного лица к другому – это вообще против закона, – сказал человек из второго ряда.
– Не против закона, – поправил его Ираклий. – Все в пределах.
– Полагаю, мой гражданский долг сообщить об этом куда следует, а там пусть разбираются, в пределах оно или не в пределах, – сказал человек из второго ряда.
У Жвакова зазвонил фон.
Он отцепил вытягивающий груз от ноги и вышел в коридор, стуча гипсовой пяткой по полу.
– Привет, – сказал в трубку. – Нет, скоро не получится… Нет, никак… Дела у меня. Да, дела. А дорогой и любимый, я думаю, обойдется без твоей помощи… Тогда делай, как хочешь… Как хочешь, говорю, делай, если уж ты решила… Да… А это уже похоже на шантаж, моя дорогая… Не надо меня грузить. Вот не надо… Вот-вот. Именно так… Пока. – Жваков бросил трубку – если бы мог, именно бросил бы, – и заковылял по коридору к своей палате.
Навстречу ему той же походкой ковылял человек с загипсованной левой ногой.
Жваков вошел в палату. Конфликт принципов там подходил к своему завершению.
– А вот хрен вам и от мертвого козла уши! – выкрикнул человек со второго ряда свое, видимо, окончательное слово.
– У меня есть довод, с которым вы будете вынуждены согласиться, – спокойно произнес Ираклий. Он достал из своей сумки желтую карточку и показал человеку.
По всему было видно, что это не просто карточка.
– Прошу извинить, уши были от мертвого осла, – уже спокойно произнес человек. И продолжал, помедлив: – Да, вы правы. Есть юридический принцип: незнание не освобождает от ответственности. Следовательно, то обстоятельство, что я не знал о стоимости услуги в момент ее оказания – я не ошибусь, если употреблю слово «стоимость» и слово «услуга»? – не освобождает меня от выплаты вознаграждения, возмещения, компенсации или иным способом поименованной суммы. Вы удовлетворены?
– Вполне, – сказал Ираклий. – Приложение я вам сейчас поставлю.
Двенадцать человек ворочались на своих кроватях. Со спины на левый бок и обратно. Гиря, привязанная к правой ноге каждого, не позволяла большего. Можно было еще по-разному сгибать в колене левую ногу, что давало дополнительно какую-то степень свободы, можно даже представить – комфорта.
Заснуть Жвакову не удавалось. Он подумывал о том, чтобы отстегнуть проклятый груз, но одиннадцать соседних человек ворочались со спины на бок, и Жваков решил не сдаваться. Деды терпели и нам велели, вспомнилась народная мудрость.
И заснул наконец.
Он проснулся, как ему показалось, первым. Одна кровать во втором ряду, однако, пустовала. Чувствуя потребность опорожнить мочевой пузырь, он проделал необходимые манипуляции и вышел в коридор. Человек из второго ряда был там – и запах, запах крови, который Жваков почувствовал раньше, чем успел что-нибудь увидеть, – человек сидел на коленях, откинувшись спиной к стене. Обеими руками человек сжимал нож – что-то из медицинского инструментария. По полу растекалась лужа крови. Человек совершил сеппуку, понял Жваков, все-таки совершил человек. А ведь говорил человек, что он не японец.
Жваков подошел ближе, вдыхая запах крови – хорошо знакомый, незабываемый с недавнего времени запах. Длинные волосы почти закрывали лицо человека. В зубах он сжимал ленту мини-принтера, на которой было напечатано:
ПРОСЬБА НЕ РЕАНИМИРОВАТЬ
И ниже:
ПРИГОДНЫЕ К ИСПОЛЬЗОВАНИЮ
ВНУТРЕННИЕ ОРГАНЫ ПРОШУ
ПЕРЕДАТЬ В ФОНД ОДД
Фонд Общества добровольных доноров, понял Жваков.
– Не хотел идти на эту голосовалку, но все идут, а делать здесь все равно нечего, – сказал Бакин.
– Аналогично, – произнес Жваков.
В аудитории сидели двадцать два человека. У одиннадцати, сидящих справа, правая нога была закована в гипс до колена. А у одиннадцати, сидящих слева, в гипс до колена была закована левая нога. Каким образом палата левой ноги лишилась одного человека, было неизвестно. Про второе сеппуку ничего не было слышно.
Изменения телесные влекут за собой изменения в манерах, и двадцать два человека от нетерпения били о пол загипсованными пятками, словно копытами.
В аудиторию вошел человек, и стало тихо.
Человек подошел к белой доске. У человека в руке был фломастер. Человек поднял руку с фломастером, и на доске появилось изображение мозга – два полушария с извилинами.
– Это человеческий мозг, – сказал человек, – а в мозгу есть лобные доли коры, – человек показал фломастером, – которые суть та часть человеческого мозга, которая делает его человеческим мозгом.
– Это профессор? – тихо спросил Жваков у Бакина.
– А кто же еще? – тихо ответил Бакин.
– А не хиросиг ли он в каком-нибудь смысле подобно тому чуваку, за которого мы голосовали в прошлый раз?
– Возможно, – сказал Бакин.
– Во второй половине двадцатого века, – сказал человек у доски, – профессор Б. Ф. Поршнев – Борис Федорович – утверждал, что лобные доли – это принимающий аппарат внушения, а именно с развития аппарата внушения, способности внушать и быть внушаемым, начался путь от первобытного троглодита к тому, что мы сейчас называем человеком разумным.
– Хочется почему-то называть его именно так, пока мы не убедились в обратном, – сказал Жваков.
– Человека разумного? – уточнил Бакин.
– Нет, хиросига.
– Не возражаю, – кивнул Бакин.
– Впрочем, в начале было слово, – сказал профессор, – которое возникло именно как орудие внушения. Центр речи, кстати, находится в тех же самых лобных долях. Слово, сказанное одним человеком, несло веление, которому другой не мог не повиноваться. Недаром «слушаться» означает «подчиняться». И эта функция внушения – суггестии – оставалась единственной функцией слова задолго до того, как слова приняли форму осмысленной речи. Не будучи осмысленными, они были реально похожи на некие заклинания – анторак бдык урбык урбудак будык гиба габ гиба габ! – Последние слова он выкрикнул в пространство и несколько раз подпрыгнул, а после того продолжал уже нормальным голосом: – В память этих времен осталось выражение «заклинаю тебя», хотя, разумеется, тогда не могло существовать ни слова «заклинаю», ни местоимения «ты» со всеми его склонениями. Только урбыдуг антогас салих алимат хак хак!
– Наверное, у него в плане создание какого-то гаджета в помощь суггестору, – предположил Бакин.
– Возможно, как-то действующего на лобные доли, – высказал предположение Жваков.
– И вот, – продолжал професор, – если один человек – на данный момент суггестор – говорит другому свое велительное «бдык», то другой понимает это как команду «прекрати», если что-то делает в этот момент, или команду «нельзя», если собирается что-то делать, или команду «делай как я», если в этот момент что-то делает сам суггестор, или команду «дай мне», если держит что-то в руке. И вроде достаточно одного велительного «бдык», но не единым бдыком, не единым бдыком. За бдыком урбык, за урбыком будык, и где бдык с урбыдугом, там и анторак с антогасом, и на всякий бдык находится свой урбудак, и бдык бдыку брык, и урдубык урдубуку не бардудак.
– Вот настоящий хиросиг, – сказал Жваков, – а тот, прошлый, был не такой.
– Согласен, – сказал Бакин.
– За несколько сотен тысяч лет такой словесной игры, – говорил хиросиг, – человеческая речь обогатилась новыми звуками, глухими, звонкими, носовыми, фрикативными и аффрикативными, развивался речевой аппарат их произнесения. Соответственно увеличивались лобные доли. Суггестивная сила слов возрастала: даже в наше время силой слова можно воздействовать на все физиологические процессы – это установлено. А в те времена, можно предположить, практически не было болезней, недоступных исцелению словом.