– Какой-то глюк у меня, посмотри. – Жваков протянул Ираклию свой гаджет, раскрытый на странице из Книги памяти – той самой странице.
Ираклий посмотрел и ничего не сказал.
«Не глюк», – понял внезапно Жваков.
Ираклий кивнул.
– Что там? – спросил Бакин со своей кровати. Ираклий, по-прежнему молча, перебросил гаджет ему.
– Почему она сделала это? – воскликнул Жваков. – Почему вообще это делается? Вынимать у человека органы, которые хоть кому-то нужны, это можно понять, но когда не нужны никому – это бред, бессмыслица.
– Не бессмыслица, – возразил Ираклий. – Смерть имеет ценность сама по себе как жертва. Общество должно поощрять проявления инстинкта жертвенности.
– Все равно бред, – сказал Жваков. – Я когда видел эту Книгу памяти, думал, что это просто книга, просто слова, потому что не может быть, чтобы серьезно… И я ведь предупреждал ее, предупреждал.
– А когда предупреждал, до или после? – спросил Бакин и с силой запустил гаджетом в Жвакова.
Жваков перевернулся на спину, вытянулся и закрыл глаза.
Рано утром Жваков проснулся. Ему казалось, он и не спал вовсе.
Вышел из палаты. Стараясь не стучать гипсом, прошел по коридору к двери с подсвеченной надписью «ВЫХОД». Надел уличные бахилы. Хотел выйти, но дверь оказалась закрыта. Подергав достаточное время за ручку, Жваков оставил попытки и прошел в холл, обстановка которого имитировала неизвестные годы ХХ века – телевизор с маленьким выпуклым экраном, бильярд, аквариум с рыбками, на стене карта Советского Союза с незнакомыми городами: Калинин, Молотов, Жданов, Ворошилов, Каганович. Обыкновенно Жваков задерживался у карты, но сейчас прошел мимо.
Одно из окон было приоткрыто. Жваков открыл его шире, забрался на подоконник и спрыгнул вниз. Сделав несколько шагов по газону, вышел на дорожку, мощенную плиткой.
– Эй!
Жваков обернулся на голос.
Из окна выглядывал Бакин.
– Ты куда собрался?
– В Тибет, – сказал Жваков.
– Я с тобой, – сказал Бакин, вылезая на подоконник.
– Тебе-то зачем? – выказал удивление Жваков.
– Это уж я сам решаю, что мне зачем, а что незачем, – сказал Бакин.
Он спрыгнул вниз. С собой у него была пара костылей.
– Решил двинуть в Тибет, к этим самым монахам, – сказал Жваков. – Есть вариант, что они удерживают у себя Валентину, а запись в книге фейковая, чтоб оборвать контакты.
– Вариант есть, – согласился Бакин.
Вместе пошли по дорожке.
Обогнув здание, увидели обнесенную забором площадку, там несколько машин, в том числе знакомые «Студебеккеры».
Проходя мимо, Жваков увидел, что борт ближней машины истыркан следами от пуль и осколков. «Студебеккерам», значит, тоже досталось.
Бакин, опираясь на костыли, передвигался быстрее и легче Жвакова. Он забегал вперед и останавливался, поджидая отставшего.
– Ведь клево, – сказал, в очередной раз остановившись, и предложил костыли Жвакову. – Попробуй.
– Нет, не хочу, – отказался Жваков.
– Надо беречь ногу, ты ею в футбол играешь, – сказал Бакин.
Они стояли на гребне холма, откуда дорога спускалась в долину. Уходила вдаль, теряясь среди холмов, и других дорог не было. Не та ли это дорога, на которой произошло недавнее побоище? – спрашивал себя Жваков и не знал ответа.
– Где мы? – спросил Бакин.
– Не знаю, – сказал Жваков.
– Это бдык, – сказал Бакин.
Постояв, повернули обратно.
– Когда-то у всех стояло приложение в фоне, – сказал Жваков, – которое показывало карту и твое место на ней. Ты помнишь?
– Помню, – сказал Бакин, – но, наверное, кто-то решил, что вредно знать о себе слишком много.
Окно, через которое вылезали, было закрыто, но дверь, когда подошли, оказалась не заперта. Время уже близилось к завтраку. Медсестра катила по коридору тележку с едой. В программе была молочная рисовая каша, какао и крашенные по старинному рецепту яйца вкрутую – каждому по два.
– Решили пройтись? – поинтересовался Ираклий, глядя на неснятые бахилы на ногах Жвакова.
– Уже прошлись, – сказал Жваков. Он стянул с ног бахилы и отправил в контейнер для мусора.
– Хотим в Тибет, к монахам, – сказал Бакин.
– Тем самым монахам, – уточнил Жваков. – Думаем, человека они удерживают у себя, а запись в Книге памяти фейковая.
– Есть такой вариант, – согласился Ираклий. – А есть и другие.
– Хочется, чтобы других не было, – сказал Жваков.
– Могу предложить способ, – сказал Ираклий. – Как насчет того, чтобы вместо дороги в Тибет пройтись по мультиверсуму в поисках лучшего глобуса?
– А подробности?
– Будут подробности, – сказал Ираклий, погружая ложку в тарелку с кашей.
Бакин и Жваков затеяли биться яйцами. Тупым концом о тупой, потом острым об острый. Самое твердое яйцо осталось у Бакина, и он начал оглядывать соседей, ища, с кем побиться.
Трое сидели в холле под картой Советского Союза. В коридоре шла подготовка к футбольной игре. Расставляли стулья, изображавшие штанги ворот. Двое поправляли на полу стершуюся разметку. Кто-то из левоногих разминался с мячом, перебрасывая его с больной ноги на здоровую и обратно – гиба губ, гиба губ. Мелькали огоньки, звякали бубенчики.
– Есть один чувак, – начал Ираклий, – он родил идею…
– Я знаю, – сказал Жваков, когда выслушал, – он выступал недавно с этой идеей. Народ проголосовал, но, по-моему, это бред.
– Совсем не бред. И машина уже сделана.
– Так быстро? – удивился Жваков.
– Вот так, – сказал Ираклий.
– И что дальше? Я, бдык, не въезжаю, – недовольным голосом произнес Бакин.
– Аналогично, – сказал Жваков.
– В принципе все просто, – сказал Ираклий. – Проводится сканирование мультиверсума на предмет какого-то события. Например, на предмет содержания твоего почтового ящика. Если там окажется мейл с конкретного адреса, значит, о’кей. После чего твое сознание счастливо переносится в ту найденную ветвь мультиверсума. И в твоей трубочке обнаруживается свежее письмо с известного адреса, свидетельствующее о том, что абонент на том конце провода жив и, возможно, здоров.
– Бдык, – сказал Бакин.
– Сат сара би, – сказал Жваков.
– А скажи, – спросил Бакин Жвакова, – от прикосновения к нашему жизненному абсурду чувствуешь ли ты, что в тебе начинает происходить некая трансформация сознания?
– Сат сара. – Жваков пожал плечами. – Когда я увидел того нашего соседа, который вспорол себе живот здесь в коридоре, мне показалось, что я испытал просветление. Кровищи было…
– Только показалось?
– Да, – сказал Жваков, – потому что в итоге во мне ничего не изменилось. Я тот же, каким был раньше.
– А я чувствую, что изменился после того побоища на военной дороге, – сказал Бакин, – только это не было просветлением.
– Да, – согласился Жваков, – но это было круто.
– На долгую жизнь память, – сказал Бакин, – на всю оставшуюся.
– А что будет, – Жваков повернулся к Ираклию, – со мной в той несчастливой ветке, из которой перенеслось мое сознание?
– Это не должно тебя беспокоить, – сказал Ираклий.
– Не должно, – согласился Жваков.
Только два раза успел ударить по мячу, и вызвали к Главному – а может, к Заведующему, Жваков, когда отводил взгляд от таблички над дверью, тут же забывал, какое из слов там написано.
Завглав поднялся навстречу гостям, пожал каждому руку, усадил в кресло. Уселся и сам, но тут же вскочил, подошел к Жвакову, приобнял, похлопал по плечу. Потом проделал ту же процедуру с Бакиным.
– Герои, истинно слово, герои. – Он вернулся в свое кресло. – Я предпочел бы, конечно, чтобы вы совершили ваш акт самосожжения в наших стенах. Прошу прощения, – он поправился, – акт самопожертвования, я хотел сказать, в наших стенах совершили. – Он вопросительно посмотрел на Жвакова, потом на Бакина и, не дождавшись отклика, продолжил: – Но если у вас в этом отношении другие планы, мы не будем препятствовать. Более того, хотя ваше пребывание в наших стенах должно продлиться еще около двух месяцев (вытяжка – это процесс, как понимаете, длительный), вы можете покинуть нас и отправиться к месту, где вы намерены совершить ваш патриотический акт, в любое удобное для вас время. Как я понимаю, вы собираетесь сделать это немедленно. – Завглав посмотрел на Жвакова вроде бы со знаком вопроса в глазах, и Жваков непроизвольно кивнул. – При этом все обещанные вам за отбытие полного срока баллы гражданского рейтинга переводятся на ваш счет, это подарок от фирмы.
– Спасибо, – сказал Жваков, вставая.
– Спасибо, – сказал Бакин.
Завглав проводил гостей до двери, каждому пожал на прощание руку и, заглядывая в глаза, произнес:
– Рад сообщить, что, по данным мониторинга, ваши органы находятся практически в идеальном состоянии. Желаю удачи.
Дверь открывалась одноразовым электронным ключом. За дверью – лестница вниз, в подвальный этаж. А в подвале – труба-гиперлуп малого диаметра с капсулами на пять чел общим весом не более 400 килограммов, дети только в сопровождении взрослых.
– Восемь минут до ближайшего хаба, – сказал Ираклий, – там пересадка.
– У меня вообще-то аллергия на эти капсулы, – сказал Жваков.
– Фобия, – уточнил Бакин.
– Я зову это аллергией, у меня тело чешется.
– Придется потерпеть, – сказал Ираклий, глядя в упор на Жвакова своими голубыми на широком монголоидном лице глазами. – Возьми, это должно помочь. – Он достал из сумки браслет – черный, широкий. Жваков надел на руку.
В узкой капсуле кресла располагались в одну линию. Заднее занимал толстый человек в темных очках и мягкой войлочной шляпе. Мы здесь словно горошины в стручке, подумал Жваков, располагаясь. Несколько секунд разгона, и капсула перешла в состояние равномерного прямолинейного движения. Без всяких признаков того, что куда-то вообще движется. Странное ощущение, кажется, это называется «сенсорная депривация». Все-таки фобия, подумал Жваков. В животе у него что-то сжалось, продолжало сжиматься, продолжало – и вдруг отпустило. Браслет вроде бы действовал. Некоторое время Жваков дышал спокойно, а потом вздохнул с облегчением, когда поездка кончилась.