– Какие? – спрашиваю я. – Объявиться и что-то приказать? Люди сразу бы заподозрили дурное. Одно лишь требование ядерного разоружения от инопланетных созданий, кто бы на это пошел? А так – сами, все сами. К тому же то, что для нас кажется вычурным и сложным путем, для вас может быть самым простым и естественным.
Динара кивает. Потом хмурится:
– Для нас?
– Ну да, – говорю я. Вывожу изображение со стола на видеостену. Это вырезка из газеты. На фотографии, врезанной в текст на иврите, – вирусолог Либерман, что-то азартно говорящий своей собеседнице, молодой смуглой девушке.
– Как похожа на меня, – говорит Динара. Скорее, по инерции, чем всерьез. – Вы знаете, моя бабушка…
Я улыбаюсь, и она замолкает. Разводит руками:
– Очень неудобно получилось. Я предлагала уничтожить все файлы, но в ту пору у вас было столько бумажных носителей информации… рано или поздно статья бы снова всплыла.
– Это скафандр? – спрашиваю я, глядя на ее молодое, красивое тело.
– Нет, мы просто очень долго живем, – признается Динара. – Зачем вы стали копать? Неужели не понимали последствия?
– Как только меня позвали на конференцию, сразу понял, – говорю я. – Спасибо, что пытались остановить. Это хорошо вас характеризует.
– Но зачем? – спрашивает Динара.
– Я хотел узнать правду. Собственно говоря, меня интересует один вопрос, Динара. Кто вы? Волки или собаки?
– Если я правильно поняла ваш вопрос, то мы – собаки, – отвечает Динара серьезно.
– Плохо, – говорю я. – Волки убивают для себя. Собаки пасут для кого-то другого. Что нас ждет?
– Айзек спрашивал то же самое, – говорит Динара печально. – И другие… Вы же не думаете, что первым стали искать в этом направлении?
– Не думаю. Айзек заболел ковид-19 и скоропостижно скончался. Но я нашел еще семь человек, которые подступали к этой гипотезе и умирали. Так зачем?
Динара кивает.
– Хорошо. Вы имеете право знать, Михаил Исаевич. С человечеством все будет хорошо. Мы готовим вас к жизни в галактике. Вместе с тысячами других разумных видов. Наши методы жестоки, за это нас и не любят. Но… других мы не нашли. Каждая пандемия рассчитана на то, чтобы подтолкнуть человечество в нужном направлении. Изменить экономику, политику, образ жизни. Вы все правильно поняли.
– И вот это нынешнее общество – ваш идеал? – удивляюсь я.
– Ну что вы. Ваше общество пока еще полуфабрикат, – говорит Динара. – А он всегда выглядит неаппетитно. К тому же цивилизация обладает огромной инерцией, ее всегда заносит на крутых поворотах.
Я киваю. Это звучит разумно.
– Неужели оно того стоило? – спрашивает Динара.
– Мы, архивные крысы, страдаем излишним любопытством, – признаюсь я. – К тому же…
Встаю, приспускаю шорты до колен. Бедра покрыты разлапистыми красными пятнами.
– Ковид-70, – кивает Динара. В ее голосе слышно сочувствие.
– Голова уже кружится, – подтверждаю я. – В моем возрасте процент выживших не слишком высок. Вам даже не придется ничего делать.
– Извините, – говорит Динара. – Но мы оперируем размерами всей цивилизации. Когда-нибудь человечество узнает правду, но к тому времени вы станете другими. И простите нас.
Я киваю. Пусть так.
– Могу я что-нибудь для вас сделать? – спрашивает Динара. Она встает и начинает собирать свои камеры и лампы. Репортажа, конечно же, не будет. Меня просто найдут мертвым от ковид-70. Одна их жертв восьмой пандемии…
– Вы можете дать мне воды? Из холодильника. Вода с газом.
Динара идет к холодильнику, старомодному агрегату в углу комнаты. А я смотрю на шкаф, в котором древний репортерский магнитофон крутит свою крошечную кассету. Это такой антиквариат, что вряд ли Динара поймет его предназначение.
Но даже если поймет – рано или поздно мой путь повторит кто-то другой, у кого будет больше времени.
Девушка приносит мне стакан холодной воды с газом. Пью с удовольствием, благодарно киваю.
– Мне придется дождаться, – говорит Динара виноватым тоном. – Уж извините.
– Ничего, одному неприятнее, – отвечаю я. – Это ведь недолго?
– Головные боли уже начались?
Киваю.
– Минут двадцать.
– Может быть, вы скажете, к чему ковид-70? – спрашиваю я. – Что он должен изменить?
– Это не положено… – Динара колеблется. – Но вы так хорошо держитесь…
Она объясняет.
Я невольно смеюсь, хоть мне и невесело.
Да уж…
Я сижу, закрыв глаза, и жду. Динара тоже терпеливо ждет. Один раз произносит, виновато и ободряюще:
– Вы замечательная архивная крыса. Очень умная.
Мне очень хочется сказать ей, что она ошибается.
На самом деле крысы – это они. Даже со всеми их благими намерениями. А мы – мы разные. Есть и крысы, и волки, и сторожевые псы.
И однажды это станет для них большим разочарованием.
Но говорить это, конечно, нельзя. Поэтому я говорю:
– Вам непременно зачтется… ваш труд.
А дальше я молчу – до самого конца.
Андрей ЛазарчукПобочный эффект
Нет, я не жаловался тогда. По-моему, это вообще бессмысленное занятие – жаловаться. Унизительное причем. «Отправьте жалобу в службу поддержки». А мне не жалобу хочется, а такую словесную бомбочку, чтобы они ее там сначала легко проглотили, ничего не поняв из-за нарочито примитивных формулировок, означающих что угодно, только не то, что я хотел сказать, – а уж потом, когда бомбочка пропитается мозговым соком жертвы, когда растворится внешняя оболочка и произойдет лингвохимическая реакция, – тут-то бы у них и поплавились мозги. Лучше всего во сне. Ну или взорвались, как у тех марсиан из-за музычки «кантри». «Марс атакует» смотрели? Вот чтобы именно так все и произошло…
Злой? Будешь тут злой. Полтора года выстраиваешь схему, находишь и сводишь нужных людей именно в те моменты, когда они друг другу оказываются нужны по самое не могу, а ты при этом такой катализатор или тот гвоздик, на котором все висит, – а потом этих двоих сводишь с другими двоими, у которых случайно есть ключик от нужных дверей, только они не знают, в какую сторону его крутить, а ты совершенно случайно – в одном купе ехали – знаком с одним бывшим товарищем майором, у которого этих ключиков, что простых, что золотых, и все с инструкциями, но он ими не торгует, а если торгует, то столько денег все равно не найти, деньги прятаться любят, но мне-то не сам ключик нужен, одна только инструкция, а у меня есть сверхспособность – задать совершенно левый вопрос, и человек, отвечая тебе на него, неосознанно расскажет то, о чем ты его и не спрашивал, но именно то, что тебе нужно…
Но уже когда все было готово, где-то за полземли, в Ухани, то ли летучую мышь съели, то ли заезжий Бэтман кому-то не тому присунул, и все рухнуло. То есть сначала поползло, а потом рассыпалось. В общем, всю мою схему уханькали. Дурацкий каламбур, но другого не придумаешь.
Это как с рифмой к слову «Европа».
И как-то внезапно плохо стало все. Я еще какое-то время пометался, а потом осознал, что поздняк. И впал в депрессию.
Если кто меня близко знает, то знает заодно, что депрессии у меня протекают своеобразно. То есть я не начинаю пить или что-нибудь еще похуже, не ложусь на диван лицом к стене, не сажусь перед телевизором в трусах и с пультом наперевес… Нет, ничего такого. Я вроде как шустрю, начинаю что-то по дому делать или там дачу в порядок приводить – но только ни одно начатое дело не довожу до конца. Потому что когда вот вроде и конец, еще один рулон обоев надо раскроить и приклеить, но тут оказывается, что шумит кран, надо его менять, ищу в загашнике запасные прокладки, а нахожу недоремонтированный фонтанчик-увлажнитель… ну, вы поняли. И что руками я работать умею, тоже поняли. Умею, люблю, но только вот когда делом занимаюсь, времени на это нет совсем, а когда появляется время, меня накрывает депрессон, и все по кругу. То есть не по кругу, а по сходящейся такой спирали – и все ближе к дыре в ее центре.
А тут еще Танька… Ладно, про Таньку не буду. Она уже не первый раз уходит, и каждый раз насовсем.
Ну и денег нет. Пока схему готовил, сильно поиздержался. Вот просто до последней заначки. Знаю, что так нельзя, но вот – азартен, Парамоша.
В общем, решил я поменять машину. В самый антисезон – февраль кончался, и всех уже трясло от предчувствия беды. Просто на мой старенький «Чероки» один чудак запал уже давно, потому что машина с легендой – принадлежала она раньше рэперу Кью, который вот-вот должен был стать гением всех времен, да не рассчитал с дозой. Короче, сторговались мы с чудаком, и за свою развалюху я получил котлету средних размеров и его ведро с гайками. Чтобы было на чем таксовать.
Так что когда вам таксист заправляет, что вообще-то он генеральный директор, а таксует для удовольствия, чтобы с нормальными людьми пообщаться, – это не всегда звиздеж. Бывает, что и директор.
Товарищ майор мой, который с ключиками, тоже одно время таксовал.
Отмыл я салон и отчистил, масло поменял – и в путь. Формальности с Убером не в счет.
И так получилось, что отъездил я ровно две недели, день в день, и кто-то из пассажиров на меня начихал. Знаю даже кто. Очень весело, гад, рассказывал, как из Испании выбирался.
Прошло всего четыре дня, и я утром просто не смог встать. Слабость, пот, температура под сорок.
Вызвал «Скорую».
Потом все как в тумане. Помню, они еще не приехали, а я из аптечки сгреб все, что там было, и сожрал, не считая. Уже ничего не соображал.
Но что-то помнил. Как ехали, как на каталке лежал, а рядом будто бы митинг – все галдят, но никто не уходит. Как перекладывали меня, в туннель блестящий совали – я где-то читал, что туннель появляется, когда ты уже все. Но нет, вытащили, стали колоть огромными шприцами, что-то из меня доставать и бросать с хлюпаньем в тазик… Это уже бред был, я думаю. Или глюки от лекарств. Очнулся вроде бы в палате, но ненадолго, тут же опять повезли, я замерз страшно, заледенел буквально, и ввозят меня в ледяной зал, где гудит и пыхтит какая-то машинерия, а сверху лампы, лампы, лампы…