И тут все. Наверное, наркоз подействовал.
Но только как-то странно. Потому что я будто бы себя видел. И вроде бы не со стороны или там сверху, а как обычно – но целиком. Пустотелым и чуть светящимся. Обмотанным проводами, с воткнутыми трубками. Еще видел руки, которые меня касались. Сначала много рук, потом поменьше. Потом трубки отсоединили, и последние две руки меня накрыли с головой простыней. Теперь стало темно.
Я очнулся от холода. Не просто холода – чудовищного дубака. Где-то сбоку горела лампочка. Я долго не мог шевельнуться, даже просто повести глазами – все смерзлось, все болело, все требовало оставить в покое. Потом я все-таки смог чуть приподнять руки и начал шарить по сторонам. Зацепился пальцами за железную трубу и как-то сообразил, что лежу на каталке. В голове тоже все было смерзшееся, чем сообразил, не представляю. Но все-таки как-то, вцепившись в край каталки сначала одной рукой, потом другой, потом сумев повернуться на бок и согнуть колени, я потихоньку стал садиться – спустил ноги вниз, оперся на руки… Сел. Лампа горела как раз передо мной, и я долго ничего не видел, кроме нее.
Простыня, которой я был укрыт, почти упала на пол, уцепившись за какую-то железную заусеницу. Я простыню потихонечку подобрал и как смог укутался. Ноги не доставали до пола, а спрыгивать мне вдруг стало страшно – грохнусь.
В общем, да, грохнулся. Не только я. Каталка поехала, я повалился назад и чудо, что не приложился затылком – пол был каменный. Даже не бетонный, а диабазовый. Плиты семьсот на семьсот на сорок. Что я, диабаз не знаю – полтора года на схему убил… промышленные облицовочные плиты.
Но это потом, когда я на четвереньки перевернулся и пялился на пол. А пока что моя каталка во что-то въехала, тут же повалилось и грохнуло, и потом еще и еще. А потом что-то тяжелое бухнуло и расселось с деревянным треском.
Вот тогда я в несколько приемов (определив по пути, что пол диабазовый, кислотостойкий и вообще ему сносу нет) поднялся и застыл.
Это, наверное, был склад. Метров так сорок на шестьдесят. И высокий, стеллажи в три этажа. Очень темный, одна лампочка позади меня теперь, а другая в дальнем конце. Стеллажи заставлены были пластиковыми канистрами, а здесь, рядом со мной, стояли несколько еврокубов – ну, емкость такая кубометровая, тоже пластик, только в стальной корзине и на колесиках. А все остальное пространство занимали с десяток больничных каталок и пара сотен, я думаю, носилок, и на каждой – или каждых? – лежали трупы, иногда под простынкой, а чаще просто так.
Моя каталка врезалась в другую, и с той свалился гроб.
Не поверите, конечно, но я ничего не почувствовал. Только холод, и все. Поэтому я спокойно, как зомби, пошел искать одежду.
И почти сразу нашел. Они висели на крючках, старые серые ОЗХ. И противогазовые сумки. И в ряд стояли огромные резиновые галоши. А отдельно на тумбочке лежали свитера и кальсоны.
Тело как-то само быстренько оделось и стало осматриваться, нет ли носков, и носки тоже нашлись. Потом я напялил штаны на лямках, куртку с капюшоном, попробовал примерить галоши, но все они мне были как чемоданы. В противогазной сумке оказался еще и фонарик. Я подумал, не надеть ли маску, но в складе, набитом трупами, почти ничем не пахло. Или у меня так нюх отшибло?..
Потом я догадался. Вой, который я слышал с самого начала, но не обращал на него внимания, потому что он тут был фоном, оказался воем вытяжного вентилятора. Я приблизился и понял.
В общем, я двигался наугад в поисках двери, держась поближе к стенам. И наткнулся на ванны. Их было штук двадцать, здоровенных, из черного пластика.
Вот тут не помогла и вытяжка. Я судорожно натянул маску, выдохнул, вдохнул… Запах потом долго преследовал меня – паров серной кислоты и сгнившей плоти.
Не помню, как я оказался в другом конце склада, держась за ручку двери. Постоял, собираясь то ли с мыслями, то ли с духом, толкнул дверь и вышел.
Здесь было что-то вроде грузовой площадки. Стояла пара темных грузовиков. Я стащил противогаз, сунул в сумку. Было холодно, шел дождь пополам со снегом. Слева горели уличные фонари, и я пошел туда.
Железные ворота были открыты.
За воротами я огляделся. Это была типичная безликая промзона без каких-то ориентиров. Мне было все равно, куда идти.
Я и пошел. И минут через двадцать вышел к трамвайным рельсам. Точнее, сначала я услышал далекое дребезжание трамвая, а потом увидел рельсы. Светя одной фарой, трамвая поравнялся со мной и остановился. Открылась задняя дверь.
Здесь было светло и тепло, даже жарко. Ни одного пассажира, а впереди поперек салона стояла прочная решетка – где-то между передней и средней дверями.
Я сел на горячее сиденье и сразу уснул.
Когда я проснулся, было уже почти светло. Трамвай стоял посреди какой-то площади, смутно знакомой. Одна створка двери была открыта.
Я вышел. Дождя не было, под ногами обильно хлюпало. Меня окружали разномастные киоски, от которых я уже отвык. Все были закрыты, а некоторые забиты фанерой или кровельным железом. Проскочив между ними, я вдруг понял, где нахожусь. До дому отсюда десять минут быстрой ходьбы… ладно, где я сейчас возьму быструю ходьбу?.. – пусть будет полчаса. Через полчаса я дома… ключа нет, но ключ запасной всегда хранится у соседа снизу – на всякий случай, вдруг трубы прорвет…
Опять же – Танька. Могла ведь и вернуться.
На автобусной остановке под крышей сгрудилась кучка людей. Почти все были в строительных респираторах; кто-то обмотал голову шарфом.
Непромокаемые бахилы ОЗК промокли насквозь, пока я добирался до дому через лужи. Кодовый замок был сломан. На лестнице гнусно воняло старой мочой и чем-то похуже. На втором этаже две двери были заколочены досками, на третьем – одна стояла приоткрытая. Уже из последних сил я дотащил себя до своей квартиры, позвонил.
Долго ничего не происходило.
Потом звякнула цепочка, дверь приоткрылась. Из нее сразу потянуло помойкой. Появилось полморды какого-то незнакомого мужика. Под носом у него болталась серая марлевая повязка.
– Ты че, сука, опять? – хрипло спросил он.
– Опять, – сказал я. – И буду ходить, пока не отдашь.
Почему я так сказал, и сам не знаю. Что-то во мне сказало.
– Да я тебя урою, – буркнул он равнодушно.
– Ну и сам сдохнешь, – пожал я плечами.
– А, подавись, – сказал он, захлопнул дверь, тут же открыл снова и сунул мне в руку свернутый полиэтиленовый пакет. – И все. И чтоб я тебя больше не видел. Урою, точно. Как спидоносцев урывали. И ничего нам за это не было.
Я забрал пакет, молча развернулся и стал спускаться. Замок щелкнул.
И тут же тихо открылась дверь на четвертом.
– Костя? – шепотом.
– Я.
– Спускайся. Держи. Только не подходи близко. Я ее за дальнюю мусорку отогнал, найдешь…
Из щели в двери высунулся кончик удилища. На нем болталась связка ключей.
Я вытянул руку, снял ключи, зажал в кулаке. У меня не было ни единого кармана.
– Спасибо, Макс, – сказал я.
– Чем могу. Пустил бы тебя, но – сам понимаешь…
– Да ладно. Может, потом когда-нибудь.
– Может, потом… – прошелестел голос Макса, и дверь беззвучно закрылась.
У меня было какое-то раздвоение: с одной стороны, я ни черта не понимал, что происходит, с другой – будто бы понимал. Ну, как во сне примерно, не знаю.
Я дошлепал до дальней мусорки. Мусор тут не вывозили, наверное, с месяц. Зато и площадка, где висело «Машины не ставить!», машинами была заставлена. Я покрутил в руке связку ключей, нащупал брелок, нажал кнопку. Одна машинка тут же пискнула и мигнула габаритами.
Я не мог понять ни цвет, ни марку – настолько она была грязная. Забрался внутрь (воняло мышами), воткнул ключ. Загорелась лампочка.
«Форд». У меня никогда не было… или был?.. Ладно, замяли. Бензина четверть бака, аккум до половины. И… что дальше?
Я оглянулся на заднее сиденье. Там лежал полупустой рюкзак. Рюкзак я узнал. Ну, значит, и машина моя. Так, как же тут отпирается багажник?..
В багажнике была еще и сумка. Черно-красная из кожзама. Тоже моя. Дома я в ней держал всякие ненужные вещи. Так, посмотрим.
Да, одежка для дачи. Старые джинсы, старые рубахи… Очень кстати. Осенние растоптанные полусапоги на молнии. Вообще прекрасно.
Я кое-как переоделся. Ноги все равно были холодные. Потом развернул пакет, что мне вручил незнакомый мужик, живущий (похоже, давно) в моей квартире. Оказывается, я ему квартиру продал еще в феврале, деньги получены, договор по всей форме, бланк нотариуса, печати, подписи…
В рюкзаке были трусы и футболки, термос и две кружки, несколько пакетов доширака, полкирпича хлеба, консервная банка без этикетки, нож. Когда-то я его выточил из полотна мехпилы.
Ну что, девочки-мальчики… Получалось так, что вот эта машина – мой дом. И не скажу, чтобы крепость.
Надо наведаться к Таньке. Вдруг что-нибудь объяснит.
Однако я жутко хотел спать. И мне совсем не хотелось спать возле помойки.
Я потихоньку выехал из двора и свернул налево. Тут должны быть две автостоянки…
Оба-на… На месте первой был пустырь. Просто пустырь. Я доехал до второй. Там машины стояли, но не было ни шлагбаума, ни будки. Я зарулил куда-то в уголок, под деревья. И тут понял, что мне совсем нехорошо. Не так, как было прошлый раз, но я проехал меньше километра, а устал, как будто пробежал пятнадцать. Пот, руки дрожат… На всякий случай пошарил в «бардачке» – там я всегда храню витамины и концентрат редбула. Вместо них была Танькина косметичка из полупрозрачного пластика, а в ней бутылочки и коробочки со всякой ерундой для похудания, был у Таньки такой пунктик (подозреваю, что и ее стервозность подогревалась этими же безвредными пищевыми добавками), – «Спортсила», «Ань-жунь», «Бессон»… помню, по ошибке раз вместо витаминов проглотил несколько капсул и потом трое суток не спал. Я всыпал в ладонь несколько штук разных, запил из термоса холодным сладким чаем – и провалился куда-то.