Наваждение. Лучшая фантастика – 2022 — страница 50 из 61

Евсей пнул подальше тесак и сунул «глок» в кобуру.

– Чей он? – по традиции спросил Евсей. Спросил громко, громче надсадного гыканья и ругани катающегося по жухлой траве Николая.

Степан шагнул из хоровода и замер. Ему понадобилось секунды три, чтобы заставить губы выдать ритуальный ответ:

– Это я его привел.

– Тогда давай, Степан Григорьевич, – Евсей кивнул и занял свое место в хороводе.

Степан на ватных ногах подошел к Николаю. Навалился, накинул ему петлю на руки, скрутил за спиной. Поставил на колени. Встал сзади. Ухватил за подбородок и с силой потянул вверх, на себя.

– Что ж ты так, Колян, а? – прошептал на ухо рычащему Николаю Степан. – Как же ты так?

Когда костяное лезвие ударило в тугое натянутое горло, кадык дернулся. Свистнул идущий сквозь рану воздух, и прыснуло алым. Кровавая струйка опала на покрышку, окропила выбеленный лен подола, замарала редкими каплями лицо женщины.

– Гринь? – еле слышно позвал Евсей. – Поищи гильзы потом, а? Что-то совсем глаза плохие стали.

– Сделаю, – так же прошептал Григорий.

Степан прижимал к себе хрипящего, булькающего Николая и собирался с духом. Нужно было отгородиться, отвлечься, сконцентрироваться на чем-то одном. Так будет легче довести начатое до конца. Быстро, без лишней боли.

Женщина смотрела на них и улыбалась разбитыми губами. Над верхней темнела родинка. Родинка. Круглая, чуть выпуклая. Блестящая. Красная.

Степан зажмурился и изо всех сил потянул нож наискось.

– Я никогда не спрашивал вас, для чего вы идете со мной, – голос Евсея выдавливал вату из ушей. – У каждого здесь есть на это причина. Но вот такого, – Евсей ткнул заскорузлым пальцем в распластанное тело Николая, – такого я в своем отряде не потерплю. Мы – стражи, а не живодеры. Мы чистим от грязи, а не множим ее. Если кто не согласен – лучше уйти прямо сейчас.

Бойцы молчали.

– Помогите ей встать, – продолжил Евсей. Женщину вынули из резинового круга, подняли на ноги. – Иди, Анастасия. Иди быстро. До завтрашнего утра форы даю. Считай, отсрочка тебе.

– Дочь отпустите?

– Вместе идите. Только помни, я тебя все равно найду, если под Колпаком останешься. И мой тебе совет, – Евсей пристально посмотрел в упрямые глаза, – брось девочку. Тогда у тебя есть шанс, там, за Периметром. Но ведь не бросишь? – Женщина вздрогнула, но тут же снова расправила плечи. – Не бросишь, – вздохнул Евсей. – Пусть идет, братцы. Я сказал.

Кто-то невнятно забубнил, но на него тут же зашипели, и снова все стихло. Хоровод распался, пропуская котопоклонницу и ее дочь.

Пока Степан мыл руки и глотал принесенную водку, женщина успела уйти метров на сто. Она двигалась без остановок, рывками волоча по земле покрышку. Девочка то пыталась помочь, то просто семенила рядом. Тяжелая резина выдирала из почвы слабую траву, и от того за беглецами тянулся широкий след цвета пересохшего чернозема.

Принесли невысокий чурбан, поставили на попа.

– Готов? – Григорий положил Степану руку на плечо. Тот кивнул. – Помочь?

– Сам, – помотал головой Степан.

– Ну, смотри, – пожал плечам Григорий.

Степан опустился на колени подле чурбана. Намотал на основание левого мизинца толстую леску.

– Простите меня, братцы. Обознался я в Николае, – сказал Степан.

– Бывает, – успокоил Евсей. – Дай ему, Григорий Евсеевич.

Григорий покопался за голенищем и выудил толстый и длинный химический карандаш. На синих лаковых гранях белели деревом отметины.

– Не надо. – Степан опустил пятерню на древесный спил. Поерзал лезвием под первой фалангой, нащупал просвет между суставов.

– Не спорь, – веско посоветовал Григорий.

Степан послушно открыл рот и сжал карандаш зубами.

Треск древесины слился с хрустом сухожилий.

– Палец и труп – в яму, – скомандовал Евсей. – Степан, бери тачку и дуй на Белый Рынок. Возьмешь у Угря бензина две канистры и масла одну, пороху с банку и пару ящиков водки. Стрептоцид еще купи, – добавил Евсей, глядя, как бинтуют Степанов мизинец. – Ждать тебя не будем, встретимся у Хороброво. Мы их и вдесятером утихомирим, так что не торопись, добровольцев высматривай внимательно.

– А то воевать потом нечем будет, – вдруг сплюнул молчавший весь хоровод Петр.

– Поговори мне, – шикнул на него Евсей. Петр развернулся и молча пошел к армейской палатке, разбитой между двух телег. Евсей тяжело вздохнул. – Все понял, Степан Григорьич? – тот кивнул. – Ступай тогда. Поутру ждем тебя у Хороброво.

2Яма

Яму рыли втроем. Твердая без дождя почва давалась тяжело, ложилась пылью на потную кожу, забивала ноздри. Петр вогнал деревянный клин в землю и утерся:

– Перекур, братцы.

Братцы не возражали. Скинули пропитавшиеся потом тельняшки, полезли за сигаретами.

– Куда она чешет? – выдохнул дым Гаврила, щурясь из-под приложенной козырьком ладони на черную точку посреди серого поля. – Там же никого. А Периметр левее, нет?

– А что ей Периметр, – хмыкнул Петр, откинул сальную прядь и принялся ковыряться в огрызке уха. – Она за Периметр не пойдет. Доктора ее красавицу живо на сувениры разберут. – Петр счистил с прокуренного ногтя серу. – Упрямая баба, да еще и не дура.

– Факт, – согласился Гаврила. – Жилистая к тому ж.

– И фигурка ничего, – поддержал Гаврилин младший, Егор. Сказал и сразу стал похож на голодного пса. – Так куда ж она прет-то? – под насмешливыми взглядами засерьезничал он.

Петр спрятал улыбку в усы и авторитетно заявил:

– К реке. По воде тащить легче, да и следы путать сподручней.

– Твоя правда, Петр Евсеич, – хохотнул Гаврила. – А я-то сразу и не дотумкал.

Егор, не спрашивая, хлебнул водки из пластикового стакана, затянулся сигаретой.

– А ну как уйдет?

– Ты покрышку таскал когда-нибудь, анукало? – прищурился Петр. – Да и битая она вся. Далеко не уйдет.

– А развяжется? – не унимался Егор.

– Это вряд ли. – Гаврила почесал синий поведенный временем якорь на запястье. – Мои узлы, мореманские. Разве что из местных доброхоты с ножиками найдутся.

Петр снова хмыкнул и по привычке затушил окурок о подошву.

– Не думаю, – сказал он, потягиваясь. Позвонки звонко хрустнули. – В Подколпачье каждый сам за себя. – Петр потер изуродованный ушной хрящ. – Доброхотов тут, окромя нас, нету.

Егор затянулся напоследок, высасывая миллиграммы никотина из окурка, и вдруг важно выдал:

– И чего только Батя ее отпустил? Спалили бы, и делов. Завтра щеми ее с окотом по буеракам, да еще после штурма.

Сухая земля зашуршала, ссыпаясь на дно ямы. Воздух стал гуще.

– Ты бы поговорил со своим младшим, Гаврила Петрович, – отчеканил Петр. Цыкнул сквозь зубы и огладил усы. – Балаболистый он у тебя.

– Виноват, Петр Евсеич, – успел до разговора Егор. – Маханул лишку, забылся.

Гаврила выжидающе молчал.

Петр долго смотрел на неясные теперь в сумерках силуэты, спешащие перебраться за холм. На пунктир, выцарапанный резиной в ковыле, на далекие, едва различимые плавни. А потом сказал:

– Копайте живей. Подванивает уже.

Егор втянул ноздрями воздух, но ничего такого не учуял. Соскочил в яму и взялся за фанерную лопату.

3Бинты

Григорий откинул полог и прошел в дальний угол палатки, за ширму.

– Чего тебе? – буркнул Евсей. Затвор не слушался дрожащих пальцев и никак не хотел становиться на место.

Григорий опустил два керамических цилиндрика на трехногий табурет, служивший Евсею столом.

– Гильзы принес.

– Ну и как они? – не отвлекаясь от борьбы с оружием, спросил Евсей. – Годные еще?

Григорий пожал плечами:

– Да вроде ничего. Сам посмотри.

Пока Евсей придирчиво разглядывал в свете спиртовки желтую керамику, Григорий успел втихаря дособрать пистолет, сложить в подсумок силикон и ершик, достать сигарету и закурить. Мысли потекли плавно, медленно, словно вплетаясь в табачный дым.

После заката Евсей всегда уходил в свой угол и не появлялся до утра. Изредка, по большим праздникам или накануне серьезных дел, он порой выходил к костру – выпить с братцами, поговорить, но в последнее время такое случалось совсем редко. Мало кто знал почему. Григорий знал. Евсею становилось хуже. Батя, конечно, держался, виду не показывал, но Григорий уже четыре года петлял с Евсеем в Подколпачье и признаки обострения видел не раз: страшный тремор, хрипота, мокрый, накатывающий волнами кашель. Ну и конечно, язвы: старые и новые, истекали сукровицей, заставляли Евсея сжимать до хруста зубы и спать сидя.

Когда в Подколпачье у Евсея начался первый приступ, тугой на ухо Петр узнал о нем по запаху пропитанной гидрокортизоном марли, стоявшему в палатке, и успел морально подготовиться. Григорию повезло меньше. Его чуть удар не хватил при виде не то ожившей мумии в солнечных очках, не то человека-невидимки из старого фильма, выплывшего навстречу из темноты командирского закутка.

Григорий смотрел на обмотанного бинтами Евсея и думал о том, что в любом другом месте организм ветерана-чернобыльца, разрушенный лучевой болезнью, уже должен был сдаться, исчерпать ресурс и выдавить дух из тела. В любом другом месте, но не в Подколпачье. Здесь дух отчего-то запретил плоти подчиняться законам мироздания.

– Да, годные еще, – пробормотал Евсей и замолчал.

За армейским брезентом слышалось пощелкивание дерева в костре, приглушенный говор. К нему время от времени подмешивалось бульканье и звон стекла – братцы, как они это называли меж собой, «заготавливали тару». Судя по тому, что слово взял обычно молчаливый и тихий, но в подпитии беспредельно словоохотливый Юрок, к завтрашнему штурму бойцы готовились основательно:

– Вот посудите сами, братцы, – густой бас точно рисовал его внешность: окладистая борода, кустистые брови, барабанный живот, – отчего нас всегда должно быть тринадцать? За так, думаете?

– Больше не прокормим, – как всегда по делу выдал Петр.

– Идить ты, Петр Евсеич, вечно сбиваешь с мысли истинной! Вот же ж мнение твое всегда такое, – щелкают мясистые пальцы, ищется нужное слово, – прогнатичное. А мое мнение другое, братцы. Я думаю, мы здесь в этом забытом Богом месте аки апостолы со Спасителем.