Равиль снова и снова вспоминал минувший день – чужака на рынке, исчезнувшего как сквозь землю; впрочем, в Подколпачье такому давно не удивлялись: был человек – нет человека… И насмешки Водопьяна, к которому пришлось прибежать за подмогой, просить людей для рейда в глубь второго и третьего круга, и унизительный отказ. И торопливые сборы – все запасы пиротехники перекочевали из подпола в седельные сумки. И сумасшедшую скачку на Шайтане, пульс, колотящийся в ушах, и слабость в коленках, когда на пороге галушкинского флигелька появилась живая и невредимая Яна с плюшевым котом в обнимку… И душистый чай в цветастой кружке, принятой из рук Снежаны, и умеренную приветливость хозяев. Шериф даже заулыбался, заново проигрывая шутливые фразы Егорыча.
Но было и другое. Черная копоть на западе, со стороны Хороброво, ползущая к Колпаку жирными столбами. Женщина, привязанная, как животное, к тяжеленной грузовой покрышке. Бурые пятна на подоле ее платья. Потный бородатый мародер, всаживающий Шайтану в брюхо грязный деревянный штык. Шипящая оскалившаяся дочь Анастасии – благодаря ей Шериф и успел вовремя выдернуть хлопушку…
Равиль не сомневался, что по их следу идут. Тринадцать человек – это очень много, даже если не все имеют оружие и умеют с ним обращаться. Даже если у них нет керамических «глоков», самострелов и гарпунных ружей.
За первые годы после Той Ночи Шериф насмотрелся всякого и не питал иллюзий, будто отсутствие металлов помешает людям со всей присущей им изобретательностью мастерить орудия убийства. Когда появился Колпак и местные жители в панике хлынули прочь, на пустеющие земли пришли охотники за чужим добром. Каменный век перепутался с атомным: дубина здесь соседствовала с биноклем, кремень и огниво – с пластиковой взрывчаткой, домотканая холстина – с новейшими полимерами.
А люди были все те же. Что в каменном веке, что сейчас – разные.
Когда опустели хутора и села, когда в одночасье рухнула власть, чтобы больше не вернуться в Подколпачье, лейтенант Шарипов остался там, где предписывала должностная инструкция. Вытек «макаров» из кобуры, просочились сквозь ткань и обожгли плечи звездочки с погон, но от этого Шериф не перестал быть Шерифом.
Шайтан оказался единственным копытным, не погибшим в первые же часы после возникновения Подколпачья. Коровы и овцы впадали в ступор, свиньи задыхались и умирали в конвульсиях, лошади, ломая все преграды, калеча себя и наездников, бросались прочь – и скакали, скакали, скакали прочь из-под Колпака, пока не падали в пене. И только безучастный Шайтан, стечением обстоятельств занесенный в чуждые ему степи, продолжал пожирать сорняки на заднем дворе и валяться в пыли у заднего крыльца…
– Равиль Каюмович, – Анастасия нагнала его и пошла рядом, – а правду говорят, вы раньше в цирке работали? Акробатом?
– В прошлом веке, – буркнул Шериф. – Пока молодой был.
– А там люди злые? – спросила Анастасия. – Я слышала, цирковые очень злые, особенно клоуны.
Равиль хмыкнул.
– Злые – вон, сейчас по нашим следам идут. Настя, вы кого-то из них видели раньше?
Радуясь, что не ему пришлось начать разговор, Шериф вернулся к своим основным обязанностям.
– Никого, – женщина горько поджала губы. – Кроме мужа.
– Николай был с ними? – Равиль разволновался.
Семья как семья. Жили на самом краю, недалеко от пасек. Нормальный парень, красивая жена. А когда дочка онемела, то все и не заладилось, а потом вовсе рассыпалось в прах. Анастасия ночью, без вещей, сбежала с ребенком во второй круг, поселилась на брошенном хуторе, а Никола плюнул на нее, даже искать не стал. Все его разговоры о семье сводились к Коту. И вот ведь какой поворот!
– Именно что «был», точнее не скажешь. Вдовая я теперь, Равиль Каюмович.
Шериф подробно, со всем милицейским тщанием, расспросил Анастасию о подробностях «хоровода», о казни Николы, о том, сколько людей у Атамана, чем вооружены, откуда нагрянули…
Тропа пошла под уклон, из-под ног то и дело выскакивали крупные куски известняка. Шайтана качнуло, и девочка проснулась.
Как же похожа на Яну, подумал Шериф. И глаза – будто светятся. Кошачьи глаза, хоть это все небылицы, а так и есть.
– Давай, Шайтанушка, давай! – Равиль потянул за уздцы.
Боль верблюда словно по проводам заструилась через ремешки Шерифу в руку. Равиль закусил губу. Вспомнил снова бородатого бандита. И не сделать ничего – ведь два раза не убьешь…
– Вроде как к Летянке выходим. – Равиль щурился, пытаясь рассмотреть в полумгле окрестные холмы, ища хоть какой-нибудь ориентир.
Земля метрах в ста впереди обрывалась, и чуть слышный плеск – а плеск ли? шуршание ли? – раздавался оттуда. Река.
Прямо перед путниками начиналась пологая балка. Здесь, наверное, стоило спуститься – в остальных местах Шайтан не преодолел бы крутого спуска.
– Равиль Каюмович, а у вас жена была? – Анастасия после рассказа об Атамане немного оживилась, и тут же проснулось женское любопытство – ведь про Шерифа чего только не напридумывали в Подколпачье.
– Была, – коротко ответил Равиль. – Давно.
– Развелись, да? – полуутверждающе уточнила Анастасия.
– Нет, – ответил Шериф. – Я ее убил.
11Самопал
Сначала Равиль принял туман за речной. Но они шли и шли вглубь, а берега все не было. Под ногами то проминались болотные кочки, то снова начинался твердый грунт.
Резко похолодало. Туман окружил их со всех сторон, вытяни руку – не увидишь пальцев, за спиной – расплывчатый силуэт Шайтана, похожий на динозавра.
Равиль почувствовал себя елочной игрушкой, заботливо укладываемой в пушистую мягкую вату. До следующего Нового года эта фигурка не понадобится.
Туман касался плеч, влажными невесомыми струями проводил по волосам, пытался протиснуться между пуговиц под одежду.
Под ногами захрустело.
– Это снег, – испуганным шепотом сообщила Анастасия. – Равиль Каюмович, это снег!
Туман заползал в ноздри, забивался в ушные раковины, норовил влиться в рот, стоило разомкнуть губы. Откуда-то пришел надсадный металлический звук, будто гигантская циркулярка погружает победитовые зубы в окаменевшее дерево.
Анастасия остановилась и согнулась, схватившись за живот. Запищала, замяукала девочка. Шериф стиснул кулаки, сдерживая стон.
Болезненный зуд пронзил тело. Хотелось расцарапать грудную клетку, вонзить ногти в легкие, ободрать кожу, выскоблить изнутри кости, расчесать сонную артерию…
Несколько минут спустя стало легче.
– Да, Настя, – устало сказал Шериф, – это снег. Мы вошли в третий круг.
Казалось, только толстокожий Шайтан не почувствовал перемены. Надменно задрав голову, он величественно переставлял длинные жилистые ноги. С каждым четвертым шагом несколько капель крови кропили темный ноздреватый снег.
– Что бы мы делали без вашего питомца, – сказала Анастасия.
И тогда верблюд упал. Подогнулись передние колени, приняли на себя трехсоткилограммовую тушу. Не выдержали веса, и Шайтан грузно завалился на бок. Девочка заверещала, мгновенно спрыгнула с пошатнувшейся верблюжьей спины, на четвереньках добежала до матери и как по пальме взметнулась к ней на руки.
Шайтан несколько раз попытался повернуться, подвести под себя неуклюжие ноги, а потом заплакал. Тоскливый безнадежный звук увяз в непроглядном тумане.
Равиль рухнул на колени перед верблюжьей мордой, прижался к шерстяной щеке.
– Девочку придется нести тебе, – глухо сказал он. – У меня много поклажи. Идите, я догоню.
– Куда – идти? – заторможенно спросила Анастасия.
Шериф сжал кулаки.
– Можно прямо. Просто прямо, не важно куда. Догоню – разберемся. Можно назад. Но они уже близко, я чувствую. По-хорошему, из снежного кольца можно выйти только по следам. Пойдем вперед – можем заплутать навсегда. Решай сама.
Анастасия замерла, все крепче прижимая к груди дочь.
– Да уведи же ребенка!!! – заорал Равиль.
Женщина еще секунду потопталась в нерешительности, а потом почти бегом направилась вперед, в бурую туманную мглу.
В левой седельной сумке, на которую упал Шайтан, осталась вся еда. Шериф разорвал матерчатый край, торчащий из-под вздымающегося горой верблюжьего брюха, зазубренным костяным ножом. Вытащил все, до чего смог дотянуться.
Из правой сумки он извлек два тяжелых кустарных самострела, колчан из ободранного кожзама с десятком стрел, плоский пластиковый продуктовый контейнер – в нем хранились реактивы и готовые пиротехнические смеси – и полиэтиленовый пакет с хлопушками и самопалами.
Шайтан захрипел, завозил копытами по снегу.
– Сейчас, дружище, сейчас…
Едва справившись с тугим узлом, Шериф достал самопал – длинную пластиковую трубку, до середины начиненную «медленным» цирковым порохом и мелкой галькой, обмотанную во много слоев синей изолентой, с коротким шнурком чеки.
Шайтан снова попытался подняться, но бессильно упал в снег. Посмотрел Равилю в глаза и послушно замер.
Шериф упер самопал верблюду под нижнюю челюсть, прыгающими пальцами поймал веревочку чеки и резко дернул.
Тело Шайтана взбрыкнуло всеми четырьмя ногами, и еще раз, а потом осело горой мертвой плоти. Во всем мире словно выключили звук.
Равиль отбросил в сторону вздувшуюся, раскрывшуюся лепестками наружу трубку самопала, привалился к теплому брюху Шайтана и попытался ни о чем не думать.
Но мысли не хотели ждать, с муравьиной настойчивостью лезли в голову.
Далеко не уйти. Без теплой одежды, а девчонка еще и без обуви. Шериф сразу сделал ей чуни из лоскутов пледа, который всегда возил с собой – мало ли когда под открытым Колпаком ночевать придется… Но в такой обувке далеко не потопаешь, это не на верблюде верхом…
Равиль сморщился, скривился, сжал переносицу пальцами изо всех сил. Хотелось завыть по-волчьи, и он дышал, дышал, дышал разинутым ртом. А потом почувствовал, что кто-то на него смотрит.
Открыл глаза. Видимость – нулевая, шагов на пять, не больше. Туман гуляет клочьями туда-сюда, будто от сквозняка. Но из мутных молочных линий вдруг проступил удивительно четко белесый, чуть светящийся женский силуэт. Узкая талия, покатые плечи, волосы, поднятые вверх и собранные в пучок, обнажают длинную тонкую шею.