Грэтхен довольно кивнула и слезла с рук Фрэнсин. Потом подняла с пола книжку и подошла к Трэвису.
– Ты мне почитаешь? – спросила она.
– Конечно. – Трэвис посадил малышку на колени.
Едва он начал читать сказку, как Фрэнсин вновь принялась мерить шагами небольшой вестибюль больницы.
Внутри у нее зрело чувство вины: она вспоминала ужасный миг, когда на полу в кухне обнаружила Поппи.
Не надо было мне ссориться с ним. Нельзя было позволять эмоциям вырываться наружу. Я никогда не прощу себе, если что-нибудь случится с Поппи. Не прощу себе, если он умрет, прежде чем у меня появится возможность сказать ему, как сильно я люблю его.
Она остановилась, ибо, в вестибюль вошел доктор Катерсон. Мгновенно к Френсин подошел Трэвис и взял ее под руку, словно собираясь поддержать на случай, если врач принес дурные вести.
– Сейчас он отдыхает, – сказал доктор Катерсон.
Фрэнсин всхлипнула от облегчения и слегка прижалась к Трэвису.
– Однако опасность еще не миновала, – продолжал доктор. – Он перенес слабый сердечный приступ из-за нескольких сгустков в артериях. Нам необходимо немедленно прооперировать его, чтобы прочистить эти артерии и сократить до минимума риск следующего приступа.
– Ангиопластика? – спросил Трэвис.
Доктор Катерсон кивнул.
– Это уже стало сравнительно рутинной процедурой и у нас не вызовет особых затруднений, тем более что, несмотря на недавний приступ, у вашего родственника замечательное здоровье.
– И как скоро вы собираетесь сделать это? – спросила Фрэнсин.
– Немедленно. – Доктор Катерсон улыбнулся Фрэнсин. – Только у нас возникла небольшая проблема. Он хочет повидаться с вами, прежде чем мы что-нибудь предпримем.
– Иди, – сказал Трэвис и отпустил локоть Фрэнсин. – Я подожду здесь с Грэтхен.
Она благодарно улыбнулась ему и пошла за доктором через две пары раскрывающихся дверей в блок интенсивной терапии.
Поппи казался крошечным в громадной кровати, прикованный к дюжине разных приборов. Он сердито глядел на нее, пока она приближалась к нему.
– Человек может умереть здесь от унижений, – пожаловался он слабым и скрипучим голосом, в котором, однако, прозвучала его привычная брюзгливость. – Они заставили меня надеть проклятую сорочку с разрезами, через которые видно все мое личное хозяйство! – воскликнул Поппи.
– О, Поппи, ты всех нас так напугал, – произнесла Фрэнсин и придвинулась к его кровати.
– Поэтому я подумал, что мне лучше бы повидаться с тобой прежде, чем они из меня вытрясут душу своим чертовым лечением. – Он подвинулся к краю кровати и сурово сдвинул брови. – Я не хочу, чтобы ты думала, что имеешь к этому какое-нибудь отношение. Я заболел вовсе не из-за той небольшой стычки, которая произошла между нами.
Фрэнсин плотно закрыла глаза, пропуская через свой мозг его слова. Ей необходимо было услышать их, необходимо было знать, что он не обвиняет ее в том, что случилось.
Она коснулась его руки.
– Спасибо тебе, – тихо произнесла она.
В комнату вошла сестра. На лице ее сияла улыбка.
– Мы готовы к операции? – весело спросила она.
– Ну вот, сейчас меня на кусочки разрежут, – раздраженно ответил Поппи.
Сестра улыбнулась и покачала головой.
– Никто не собирается вас резать. Вам даже не дадут общий наркоз. – Она поглядела на Фрэнсин. – С ним будет все в порядке. После операции доктор встретится с вами в вестибюле.
Поппи хмуро посмотрел на Фрэнсин.
– Иди. Я хочу побыстрее с этим разделаться. – И когда она подошла к двери, окликнул ее. – Поцелуй от меня мисс Фасолинку.
Фрэнсин кивнула. Когда она вернулась в вестибюль, там вместе с Трэвисом и Грэтхен уже была Сьюзи.
– С ним все будет в порядке, – сказала Фрэнсин. – Он вспыльчив, как всегда, и сказал мне, чтобы я передала большой поцелуй мисс Фасолинке. – Она улыбнулась Грэтхен.
– Поппи не умрет, – сказала Грэтхен Сьюзи с присущей ей детской рассудительностью.
Сьюзи улыбнулась и взяла девочку за руку.
– Хочешь, поедем ко мне домой и целый день будем печь печенье?
Грэтхен поглядела на маму, и та кивнула головой.
– По-моему, это хорошая мысль, – одобрила Фрэнсин. – Печь печенье намного интереснее, чем сидеть здесь целый день.
– Хорошо, но только я в пижаме, – сказала Грэтхен, словно печь печенье было невозможно в ночном одеянии.
– Ну, мы будем проезжать мимо твоего дома и можем переодеться в платье, – сказала Сьюзи.
Грэтхен задумчиво наморщила лоб.
– А комбинезон – подходящая одежда для выпечки? – спросила она.
– Комбинезон – самая лучшая одежда для всего, – ответил Трэвис и нежно, любовно посмотрел на девочку.
– Спасибо, – сказала Фрэнсин Сьюзи, когда они обе вышли из вестибюля. – Ей было бы тяжело провести здесь целый день.
Сьюзи улыбнулась.
– Я с радостью возьму ее к себе. А вообще-то, почему бы нам не захватить побольше одежды для нее, чтобы она могла остаться на ночь? Может, ты захочешь посидеть с Поппи.
Фрэнсин заколебалась.
– А ты уверена, что это тебя не обременит?
– Обременит? – Сьюзи снова улыбнулась. – Я считаю, что ты оказываешь мне любезность.
Фрэнсин бегло проинструктировала дочурку, и Грэтхен со Сьюзи исчезли, оставив Фрэнсин и Трэвиса одних в вестибюле.
Они молча сидели бок о бок. Фрэнсин взяла журнал, рассеянно полистала его. Она могла думать только об операции, которая сейчас шла где-то в больнице, и о человеке, сидевшем рядом с нею.
«Сейчас я ничего не могу сделать для Поппи, – вздохнула она. – Он в руках опытного персонала больницы. Зато в моих силах попытаться снять напряженность, возникшую между мною и Трэвисом».
Она закрыла журнал и повернулась к Трэвису.
– Я не собираюсь запрещать тебе видеться с дочкой, – тихо произнесла она.
– Еще бы! Инача я стал бы сражаться с тобой в суде, – ответил он.
Фрэнсин напряглась.
– В этом нет необходимости. Мы два взрослых, разумных человека. И конечно, мы можем выработать опекунское соглашение, согласно которому она получит все внимание и любовь от обоих родителей.
Глаза его потемнели и стали настороженными.
– Я тоже думал, что мы взрослые, разумные люди, до того, как узнал, что ты держала от меня в секрете рождение моей дочери.
Фрэнсин вздохнула.
– Трэвис, я не хочу ссориться с тобой.
Он немного расслабился и провел рукой по волосам.
– А я не хочу ссориться с тобой.
– Мне будет приятно осознавать, когда я буду уезжать отсюда, что мы с тобой расстанемся друзьями.
Он долго смотрел ей в глаза, и она видела в его взгляде нечто такое, чего никак не могла разобрать.
– Я всегда буду с тобой дружить, Фрэнсин, – наконец с трудом произнес он, словно эти слова доставляли ему неимоверную боль.
– Спасибо, – ответила она, глотая ком в горле.
В первый раз за все ее долгие отношения с Трэвисом она почувствовала тяжесть невысказанных слов и никак не могла понять, чьи это слова – ее или его.
Не имеет значения, сказала она себе и снова взяла журнал, который только что отложила. Глава моей жизни с Трэвисом закончена. Мне придется делить с ним дочь, и хватит воображать, как я могла бы делить с ним жизнь, теперь я нисколько не сомневаюсь, что он не захочет, чтобы я вообще была в его жизни.
Она откинула голову и закрыла глаза, надеясь, что Поппи быстро встанет на ноги и что она сможет убежать, исчезнуть из дома, который любила, но осознала это слишком поздно.
Фрэнсин в последний раз протерла стойку, потом вышла из столовой, поменяв табличку «Открыто» на «Закрыто». Прошло два дня с тех пор, как Поппи успешно перенес операцию. Все двадцать четыре часа она провела в больнице: сначала ждала завершения операции, потом сидела рядом с Поппи, пока он спал.
В то утро Поппи настоял, чтобы она пошла в ресторан по своему обычному расписанию. Он сказал, что не хочет, чтобы она вертелась тут, около него.
– Если я буду бредить во время сна, то не желаю знать, что ты тут сидишь и следишь за мной, – сказал он.
Фрэнсин поцеловала его в лоб и пообещала отработать дневную смену в ресторане. Она поговорила с Трэвисом, и он с готовностью согласился присмотреть за Грэтхен, пока Фрэнсин будет на работе. Какое странное чувство – оставить дочь с Трэвисом.
Она собиралась сказать Грэтхен, что Трэвис – ее отец. Когда они ехали в больницу с лежавшим без сознания Поппи, она попросила Трэвиса предоставить возможность сказать девочке об этом ей самой. Он согласился, однако Фрэнсин понимала, что с каждой минутой он все с большим нетерпением ждет, когда же Грэтхен обо всем узнает.
Сегодня, сказала она себе, закрывая ресторан на ключ и направляясь к машине. Я остановлюсь ненадолго у больницы, проведаю Поппи, потом заберу дочку и, прежде чем малышка пойдет спать, скажу ей, что Трэвис – ее папочка.
Фрэнсин за несколько минут доехала до больницы и нашла на стоянке свободное место. Поставив машину, она поспешила в здание, понимая, что уже поздновато для посещения, но надеясь, что персонал позволит ей тайком и ненадолго пробраться к деду.
Няньки у поста кивнули ей, и она пробралась в комнату Поппи. Похоже, он спал. Черты его лица смягчились, во сне он казался каким-то незащищенным. Она села на стул, не желая будить его. Ей просто хотелось несколько минут провести с ним.
Она тихонько сидела, внимательно рассматривая его лицо. Странно, но я даже не знаю, сколько ему лет. Я всегда считала, что он очень старый, но теперь поняла, что ему не может быть больше шестидесяти пяти.
Он совсем не такой, каким я воспринимала его в детстве. Может, он и был слишком суров, но почти всегда справедлив. Он был неласковым, но ведь и я немало потрепала ему нервов, испытывая его терпение.
Наверное, мы были слишком похожи, слишком переполнены гордостью и слишком задиристы, чтобы раскрыть друг другу душу.
Поппи зашевелился, потер глаза, потом открыл их и поглядел на нее.
– Надеюсь, я не разбудила тебя? – сказала она, заранее готовясь к его атаке.