Обернувшись, я посмотрел на лежавшую в постели Дарси. Заснула, но во сне хмурилась и металась. Что бы она не услышала, это перевернуло ее мир вверх дном.
У меня не было сомнений в том, что сказанное каким-то образом связано с ее мужем. Лишь бы это не было известием о смерти ее любимого.
Я смотрел на заходящее солнце и прикидывал, что без Дарси не много чего могу. Если суперменка со всеми ее сверхспособностями не сумела найти моего сына, то и мне не удастся…
Вдруг я вспомнил, о чем мы с малышкой говорили перед ужином: в сумерках Амелия будет ждать Мартина и своего ребенка.
Я мигом выскочил из комнаты, промчался по лестнице и побежал в бараки. На мгновение остановился, припоминая точные слова Дарси. «Вяз с раздвоенным стволом на берегу реки». Реку искать не придется: она струилась в двухстах ярдах от рабских хижин. Направо была дорога, а значит, дерево левее. Я побежал.
Когда показалось дерево, под ним на скамейке – сомневаюсь, что скамейка существовала на самом деле – сидела Амелия с вязанием в руках.
Остановившись, я некоторое время смотрел на давно умершую даму и пытался успокоиться. Каждую ночь вот уже более ста лет она является на это место и ждет моего предка. На то самое место, где они встречались при жизни. В это время суток Амелия чувствовала себя в безопасности, поскольку ее муж был занят в бараках с рабынями.
Не хотелось думать о той давней поре. Нужно здесь и сейчас отыскать моего сына, а Девлин сказал, что кто-то порабощенный может помочь. Если этой порабощенной была не Амелия Барристер, то не представляю, кто еще.
– Привет, – произнес я тихонько, чтобы не напугать ее.
Но она почти сто двадцать лет ждала Мартина, за которого приняла меня, и да, конечно, Амелия всполошилась. Уронила свое вязание на землю, закрыла лицо руками и расплакалась.
– Ты пришел, – повторяла она снова и снова. – Ты пришел.
Я обещал Дарси, что воздержусь от общения с призраком в ее отсутствие, но Дарси осталась наверху, усыпленная снотворным. А эта милая женщина – привидение она или кто еще – явно страдала. Я подошел к Амелии, сел на землю перед ней и положил голову ей на колени. Она перестала плакать, опустила ладони мне на голову, погладила шею, пробежала кончиками пальцев по лицу, вспоминая.
«Так вот что такое любовь», – думал я, обнимая ее ноги через тяжелую ткань юбок. Я целовал кончики ее пальцев, когда те касались моих губ. Это и есть любовь. Любовь, исходящая от Амелии, пронизывала меня, и то, что я чувствовал, заставило по-новому осмыслить каждую слышанную до сих пор песню, каждый просмотренный фильм. До этого момента я не понимал, как можно, скажем, предпочесть провести время с любимым человеком, отказавшись от великой роли в кино. Обижался, что Алана предпочла мне съемки в фильме, но понимал ее.
Но до этой минуты я просто не представлял, о чем так страдают люди.
«Я люблю ее, парень» звучало слишком часто.
И Дарси! У нее было все. У нее имелись деньги, красота, власть, но не счастье, потому что мужчины, которого она любила, не было рядом.
Любви, которой лучилась Амелия, было достаточно, чтобы заставить меня понять и, более того, заставить меня отчаянно желать именно такой любви. Эта женщина подвигла меня стремиться стать частью того, что остальной мир уже постиг, – по крайней мере, некоторые счастливцы. И без капли сомнения я осознал, что именно это я должен был вспомнить по мнению перевертыша. Любовь – это все.
Не знаю, как долго мы оставались в таком положении, но постепенно я начал возвращаться к реальности. «Что я делаю?» – подумалось мне. В последний раз, когда мы виделись с Амелией, она исчезла, стоило мне упомянуть имя ее сына – нашего сына. Если бы Дарси присутствовала здесь, она знала бы, как поступить, но Амелия, возможно, приняла бы Дарси за рабыню, приставленную шпионить за ней.
Я вздохнул и помолился, прося помощи в выборе правильного пути. Взял ладони Амелии в свои. Они были мягкими и юными, и такими же осязаемыми, как руки любого другого человека. В эту минуту я не верил, что Амелия – призрак.
– Я хочу, чтобы ты выслушала меня, – мягко сказал я. – И не хочу, чтобы ты снова исчезла.
– Исчезла, – повторила она, улыбаясь. – Ты говоришь странные вещи.
Я крепче сжал ее руки.
– Сколько раз ты приходила к этому дереву, а Мартина здесь не было?
– Неоднажды, – она продолжала улыбаться. – Эдвард слишком нагружает тебя работой.
– Сколько раз?
Она посерьезнела.
– Больше чем несколько. Много, много раз.
– Амелия, – сказал я, – сейчас 2003 год…
Ее смех прервал меня.
– Какой ты глупый. В 2000 году будет конец света.
– Люди в наше время тоже так думали, но… – не следует уходить от темы разговора. – Меня зовут Линкольн… Фрейзер, я из двадцать первого века, и я потомок того ребенка, который родился у вас с Мартином.
Она начала рассеиваться. Слишком много информации, Амелии столько не усвоить.
– Ты, конечно, можешь сейчас покинуть меня и раствориться, – заметил я, – но вдруг пройдет еще триста лет, прежде чем здесь появится другой потомок Мартина.
Амелия снова обрела плоть, но высвободила руки из моих ладоней. Я догадался, что ей неловко смотреть на коленопреклоненного меня, поэтому поднялся и сел около нее на скамейку.
– Кто ты? – спросила она.
Мне хотелось снова положить голову ей на колени, хотелось, чтобы она снова смотрела на меня с той глубокой любовью, которую хранила для Мартина. Я потянулся, чтобы дотронуться до Амелии, но она отпрянула.
– Почему ты здесь? – настаивала она.
– Чтобы дать тебе мир. По крайней мере, я думаю, что для этого. И чтобы получить твою помощь, хотя не знаю, сумеешь ли ты мне помочь.
Амелия сидела молча, глядя на меня красивыми голубыми глазами, и ждала объяснений. «С чего начать»? – подумал я.
– Твой отец позаботился о твоем сыне, – выпалил я, и, вопреки моим ожиданиям, Амелия не стала исчезать, а осталась на месте. Увидев проблеск интереса в ее глазах, я помолился о том, чтобы не сбиться с верного пути. – Твой отец знал, чей это ребенок. Он не мог спасти тебя и Мартина, но сумел спасти своего внука. Он… – я постарался не споткнуться на слове, – купил мальчика и дал ему образование вместе со своим вторым внуком. Мог ли твой отец сделать нечто подобное?
– О да, – сказала она со слезами на глазах.
– Твой отец обращался с твоим сыном, как со своим собственным, – я поколебался, прежде чем назвать имя. – Джедидайя управлял имением твоего отца еще до того, как ему дали свободу.
– Свободу? – спросила Амелия, распахнув глаза.
Я потянулся, чтобы взять ее руки в свои, но она не позволила коснуться ее. Мне же хотелось еще хотя бы на секунду почувствовать ту любовь, которую она дарила Мартину.
– Да, свободу, – кивнул я. – Авраам Линкольн подписал Прокламацию об освобождении около 1863 года, может, годом раньше или позже.
– Линкольн, – заметила Амелия. – Совсем как ты.
Я не стал говорить ей, что это сценическое имя. Когда я ушел из дома, то решил разорвать все ниточки, связывавшие меня с родителями, поэтому изменил и имя, и фамилию. Но фамилия, которую я назвал Амелии, была настоящей.
– А Мартин? – спросила она. – Мой Мартин?
Из ее дневника было понятно, что она знала об участи Мартина, но, похоже, за долгие годы Амелия вычеркнула это знание из памяти. Я хотел рассказать ей правду о мужчине, которого она любила, чтобы она, наконец, перестала ждать и обрела покой. Но не смог. Я убеждал себя, что это еще одна роль в моей жизни, роль, которая позволит выиграть Оскара, обогнав Рассела Кроу, но все же не мог вымолвить ни слова.
Я никогда не раздумывал о призраках, поэтому знал о них немного, как, впрочем, и любой другой человек, кроме Дарси. Но даже без моего напоминания об ужасной правде, Амелия, казалось, начала просыпаться. Отвела от меня взгляд и огляделась вокруг. Уставилась на реку, какое-то мгновение пристально смотрела на нее.
– Река была намного глубже, – заметила Амелия. – Берега были выше.
– Много поколений, много воды утекло.
Амелия кивнула, и я подумал, не примется ли она расспрашивать меня о чудесах двадцать первого века, но она не стала.
Когда она повернула голову, чтобы посмотреть на дерево, я чуть не попросил ее не делать этого. Боялся, что она там увидит висящее тело Мартина.
Амелия не взглянула на ветви, но задержала взгляд на раздвоенном стволе.
– Росли два дерева по отдельности, – заговорила она, – но срослись в одно. Был сильный дождь, и большой валун, смытый с холма, столкнул их стволы вместе. Никто не взялся разъединить их, и со временем они срослись в одно целое. Мы с Мартином говорили, что эти деревья похожи на нас: так же как и нам, им было суждено остаться разделенными, но им, как и нам, удалось слиться воедино.
– Эмми, – невольно сказал я, протягивая к ней руки.
Амелия вложила свои теплые гладкие ладони в мои.
– Только Мартин звал меня Эмми.
Я сжал ее пальцы и почувствовал, как они теряют материальность – она уходила. Не сбегала на время. Уходила. Уходила навсегда прочь отсюда.
– Чего ты хочешь от меня? – спросила Амелия.
– Мне нужна помощь, чтобы найти моего сына. Он где-то здесь, но мы не можем отыскать его. Он твой внук через несколько «пра». – Я надеялся, что она улыбнется.
Амелия не улыбнулась.
– Мартин? Что он делал… потом? – спросила она.
– Какое-то время оставался с вашим сыном, а потом отправился туда, куда уходят все духи. Ты знаешь, где это?
Амелия коротко кивнула и стала еще более прозрачной, словно находилась и здесь, и уже не здесь.
– Мой сын, – напомнил я, и сам услышал нетерпение в своем голосе.
– Я помогу тебе, – сказала Амелия. – Побуду здесь и посмотрю, как тебя выручить.
С каждым словом она таяла, пока в моих руках не осталось ничего.
– Подожди! – крикнул я.
В то же мгновение она снова оказалась здесь, но уже не сидела рядом со мной. Амелия стояла в нескольких шагах позади меня и больше не выглядела как живой человек. Сейчас из-за ее спины струился свет, и она была похожа… ну, на призрак.