Я думала, что мне не суждено быть главной героиней – ни на сцене, ни вне ее. Но я также думала, что Маделайн – идеал, и что их с Тайлером свела судьба, и что мой папа равнодушен к моей маме, и что мое место в семье исчезает, и что Оуэну никогда не могла понравиться такая девушка, как я. Я думала, что не могу влюбиться до глубины души. Я уже не раз ошибалась.
Я снова смотрю на папу и знаю, что он увидел решительность в моих глазах, потому что он улыбается.
– Джоди в лобби. Я видел, как она возвращалась, когда пришел сюда, – говорит он и берет костюм из моих рук. – Давай.
В один прыжок я уже у двери. Но прежде чем ее открыть, я возвращаюсь к папе и обнимаю его.
– Спасибо, пап.
Я вхожу в лобби, и сразу же меня окружает суета, предшествующая выступлению. Благородные дамы Вероны собрались в полном облачении у буфета и взволнованно болтают. Неподалеку один из реквизиторов объясняет Энтони в сотый раз, как использовать пакетик с кровью в сцене его смерти. Техническая команда, в том числе Уилл, обосновалась в центре комнаты, чтобы еще раз пройтись по изменениям в декорациях.
Я различаю Джоди у главного входа – она говорит с парой сопровождающих родителей, которые выглядят недовольными. Протискиваясь между девчонками в костюмах, я улавливаю обрывки их разговоров.
– Слышала, что он…
– Она только что звонила…
– …подружка-итальянка.
«Погодите». Я останавливаюсь как вкопанная, и Джереми врезается мне в спину. Он бормочет извинения и огибает меня. Я знаю, что есть только один человек, в разговоре о котором может быть упомянута подружка-итальянка, но я должна убедиться. Я подхожу к Кортни, игнорируя возмущенные взгляды от тех, кого я обошла в очереди к еде.
– Меган! Ты здесь! – Кортни даже не пытается скрыть любопытство.
– Э-э, да. Чувствовала себя не очень, – вру я, пытаясь избежать этой темы. Я принимаю их сплетнический тон: – Эй, я правильно поняла, что вы говорили о Козиме?
Дженна вытягивает шею из-за Кортни.
– Да, она, кажется, настоящая. – Она хихикает.
– Что ты, э-э, почему ты так думаешь?
– Сосед Оуэна по комнате всем рассказывает, что Оуэн и Козима сегодня утром говорили по телефону, – спешит вставить Кортни. – Они говорили, типа, целый час. И кажется, это было… напряженно. – Она выразительно поднимает брови.
– В каком смысле напряженно? – выдавливаю я.
– Мы слышали, что он бурно извинялся и клялся. Что бы он ни натворил, он… о чем-то сожалеет. – Кортни явно очень довольна.
И зачем я спросила? Я знала, каким будет ответ.
– Все же не доказывает, что она настоящая. – Я издаю притворный смешок, пока мое сердце вырывают из груди. – Ладно, потом увидимся, – говорю я, пока они смеются.
Выходя из очереди, я останавливаюсь у лестницы, чтобы перевести дыхание, в груди у меня все сжалось. Не хочу делать выводы на основании сплетен, но учитывая мою любовную историю, трудно этого не сделать. Когда Оуэн вышел из моей комнаты сегодня утром, он, вероятно, осознал, что хочет быть с Козимой и жалеет о том, что было со мной. И он позвонил ей извиниться.
Я думала, что все сделала по-другому, когда влюбилась в Оуэна. Он говорил, что я раз за разом выбирала неправильных парней – я думала, что он-то правильный. А вместо этого я сделала то же самое, что и всякий раз до этого. Будто я не могу избежать ситуации, в которой оказываюсь выброшенной и замененной.
Краем глаза я замечаю, что Джоди идет к двери.
Спросить ее о роли Джульетты означает снова поставить себя в такую ситуацию. Джоди может отказать, и тогда мне придется наблюдать, как Алисса забирает все, что заслужила я. Но я должна попытаться. Я рада, что попыталась с Оуэном. Я в глубине души знаю, что рада. Даже если с ним все закончилось, не успев начаться, у меня сейчас нет времени расклеиваться. Эта пьеса слишком важна.
Я подхожу к Джоди, обходя всех по пути. Ее рука на двери. Я проскальзываю перед ней, не давая ей выйти, и ее выражение лица становится строгим.
– Мне очень жаль, что вчера так случилось, – говорю я на одном дыхании. – Это было непрофессионально и неуважительно с моей стороны к вам и ко всем задействованным в этой постановке.
– Да, было, – говорит она, не дрогнув. – У меня сейчас нет на это времени. Я с тобой поговорю после представления.
– Нет, нам надо поговорить сейчас, – отвечаю я ей. Я и раньше дерзила Джоди, но такая наглость удивляет даже меня саму. Это определенно привлекает ее внимание – она опускает руку, которую держала на двери, и скрещивает руки на груди. – Вы должны вернуть мне роль, – продолжаю я, прежде чем она упрекнет меня.
Удивление присоединяется к строгости в ее взгляде.
– Это еще почему?
– Я раньше не думала, что могу почувствовать связь с Джульеттой. Я думала, что она дура, потому что бросает все ради парня, который и флиртовать толком не умеет. – Джоди поднимает бровь, но не улыбается. – Но теперь я ее понимаю. – Я медлю, надеясь, что она захочет услышать продолжение.
– Что ты понимаешь, Меган? – говорит она устало.
Ободренная этим, я продолжаю:
– Все иногда бывают такими дурами или дураками, как Джульетта. По крайней мере всем следует так делать. Джульетта осмелилась отдать свое сердце чему-то. Это ее заставляет идти на безумства – безумства вроде спора с режиссером в центре набитого людьми лобби отеля ради того, чтобы попросить о том, чего она, возможно, не заслуживает. – Теперь Джоди чуть ухмыляется. – Я готова стать такой. Отдать свое сердце. Я хочу быть Джульеттой – для вас, для всех, с кем я работала над этой пьесой, и для себя. Я этого хочу.
Я завершаю свой монолог – самый страстный из тех, что когда-либо произносила, и за этим следует ужасное мгновение тишины. Не во всем лобби тишина, разумеется, но она между нами; это молчание пустой сцены перед тем, как поднимется занавес.
– Наконец-то, – говорит она. – Я не пришла с тобой вчера поговорить, потому что надеялась, что ты придешь ко мне. Ты великолепный режиссер, Меган. Я видела бесчисленное количество раз, как ты разбирала и объясняла персонажей, делая всю работу, кроме произнесения реплик. Я дала тебе роль Джульетты, потому что знала, что ты можешь, но я хотела, чтобы ты сама поняла, что можешь.
По моему лицу расплывается улыбка.
– Погодите, – говорю я медленно, – значит ли это, что роль моя?
– А ты как думаешь? – Джоди криво улыбается. Такого ответа мне достаточно.
Меня накрывает волной облегчения, а за ним – возбуждения от того, что это все-таки сработало. Но тогда…
– А как же Алисса? – спрашиваю я.
– Есть другая причина, по которой я рада, что ты пришла поговорить со мной. – Джоди качает головой, и в ее голосе тоже звучит облегчение. – Один из сопровождающих поймал Алиссу, когда она пыталась утром пробраться в комнату во время проверки. Я не знаю, куда она ночью ходила, но правила требуют ее отправки домой – это означало бы, что Дженне Чоу нужно выучить всю пьесу за два часа. А теперь Дженне этого делать не придется, и девочка из технической команды возьмет на себя роль синьоры Монтекки.
Она проверяет часы.
– Пора надевать костюм, Джульетта.
Глава 27
Джульетта:
Во мне – как море безгранична щедрость
И глубока любовь: чем больше я
Даю тебе, тем больше я имею…
Любовь и щедрость – обе без конца.
За следующий час я успеваю сделать тысячу дел. Я спешу в свою комнату, где папа от всего сердца меня поздравляет, когда узнает, что роль моя. Мне приходится чуть ли не выталкивать его из комнаты, а потом принимать самый быстрый на свете душ. Набрасывая спортивную форму, я иду с мокрыми волосами в комнату сопровождающих родителей с платьем синьоры Монтекки под мышкой, скатанным в рулон. Приходится прочитать часть финального монолога маме Джереми, чтобы убедить ее, что костюм мне требуется обратно. Я слышу, как она ворчит, что платье приходится третий раз перешивать.
Прежде чем переодеваться, я заглядываю в столовую взять яблочко, которое доедаю по пути в свою комнату. Я натягиваю костюм (в этот раз без помощи Оуэна, к сожалению) и пишу сообщение Энтони, который заслуживает объяснения, и Эрику, который не знает, как добраться до театра. Если я переживу эту постановку, то попробую зажать его в укромном уголке и убедить хотя бы поздороваться с Энтони. Я не думаю, что это считается вмешательством. В конце концов, Эрик сам решил приехать.
Я отлично справляюсь с задачей не думать об Оуэне следующие пятьдесят семь минут, которые требуются на остальные дела. Я спешу вниз в лобби, которое уже опустело, что неудивительно. Все уже на пути в театр с запасом на часовой грим и проверки микрофонов перед выступлением.
Я толкаю входную дверь и только сейчас вспоминаю, что забыла парку. Хотя солнце и светит ярко в безоблачном декабрьском небе, воздух такой холодный, что глаза слезятся. Но это не конец света – у костюма Джульетты длинные рукава, да еще и колготки. Я выхожу, прижимая руки к груди. Только некоторые прохожие косятся на меня, пока я иду по Виста-стрит в полном облачении. Наверное, люди тут уже привыкли к подобному.
Мое платье развевается по ветру, и я уверенно шагаю к пешеходному переходу на Форк-стрит. Я на середине дороги, когда в нескольких шагах перед собой замечаю знакомый костюм монаха.
– Эй, Оуэн, – зову я в спину. Как мне вести себя с тем, кто только что имел «напряженный» разговор со своей итальянской бывшей через пару часов после того, как я лишила его девственности? Разберусь по ходу дела.
Он поворачивается на середине дороги, и его глаза загораются при виде меня.
Что бы там ни происходило с Козимой, я решаю не усложнять дело. Я хочу сохранить дружбу с Оуэном независимо от того, как много в моей жизни переменила вчерашняя ночь.
– Я слышал о твоей феноменальной речи для Джоди, – говорит он, когда я его нагоняю. В его руках папка с расписанием – Джоди их раздала всем. – Я очень рад, что ты будешь Джульеттой.