Так продолжалось четыре месяца.
Сначала Фрэнсис удивлялась, потом сердилась и наконец была обижена и испугана. А вдруг он никогда не простит ее? Одна эта мысль ужасала Фрэнсис: она слишком хорошо знала нравы королевского двора и понимала, что, если все поймут, что король потерял к ней интерес, они станут избегать ее, как галки – зараженного чумой города. С ужасом представляла она свое будущее – вынужденное возвращение к затворнической жизни в деревне: перед ее глазами предстоящие годы выстраивались в бесконечный страшный ряд.
Не прошло и года со дня бегства Фрэнсис из Уайтхолла, как она серьезно заболела. Сначала доктора думали, что причина недомогания – беременность, или лихорадка, или тяжелая ипохондрия, Но через несколько дней им стало ясно, что Фрэнсис заболела оспой. Доктор Фрейзер сразу отправил записку королю. Неприязнь Карла к Фрэнсис; его циничное убеждение, что она оставила его в дураках, – все это мгновенно исчезло, сменившись ужасом и жалостью.
Оспа! Вся ее красота может погибнуть! Именно эта мысль первой пришла ему в голову, прежде чем его охватила тревога за ее жизнь. Ему казалось, что красота Фрэнсис – почти священна, не подвластна ни Богу, ни человеку. И покуситься на эту красоту или погубить ее было в его глазах вандализмом, почти богохульством. Фрэнсис по-прежнему означала для него гораздо больше, чем он хотел бы признать, ибо эта женщина обладала свежестью и чистотой, которых не имела ни одна из тех, кого он знал, и эти качества делали Фрэнсис чрезвычайно привлекательной для его усталого сердца, полного горьких разочарований.
Он немедленно навестил бы ее, но доктора не советовали ему делать это из опасения, что он заразится и распространит инфекцию. Тогда Карл решил написать письмо. Но как он ни старался, чтобы письмо получилось доверительным и безмятежным, слова звучали фальшиво, ибо Карл не верил сам себе. У него не осталось веры ни во что, и, конечно, он не верил в долг Божий сохранить женскую красоту для мужских глаз. Карл считал Бога беспечным должником, который не заботится о том, чтобы его счета были оплачены. Король послал Фрэнсис лучших докторов и постоянно справлялся у них о ее состоянии.
Как она себя чувствует? Не стало ли ей лучше сегодня? Хорошо! Она веселая? А следов не останется? Доктора всегда, говорили ему то, чего он ожидал от них, но Карл всегда знал, когда ему лгали.
В конце первой недели мая – более месяца спустя – Карлу разрешили навестить Фрэнсис. Когда его карета въехала во двор Сомерсет Хауса, он увидел, что там уже скопилось множество экипажей. Очевидно, прошел слух, что приедет король, и все захотели присутствовать при сцене встречи. Карл выругался вполголоса, лицо окаменело от гнева.
Черт их подери, эти мелкие, грязные умишки, за их омерзительное любопытство и отвратительную манеру совать нос в чужую беду.
Он вышел из кареты и вошел в дом. Миссис Стюарт, мать Фрэнсис, ожидала его. Карл с первого взгляда понял, что миссис Стюарт нервничает, вот-вот разрыдается, и опасался, что доктора лгали ему.
– О ваше величество! Как я рада, что вы пришли! Она так хочет видеть вас! Поверьте, сир, Фрэнсис не может простить себе, что так подло поступила с вами!
– Как она себя чувствует?
– О, ей значительно лучше! Гораздо лучше! Она встала с постели, оделась и теперь сидит в гостиной, хотя очень слаба, конечно.
Карл молча смотрел на женщину, его черные глаза старались прочесть то, что стояло за этими странными взмахами рук, прерывающимся от волнения голосом, усталостью в глазах и новыми морщинками под ними.
– Я могу видеть ее сейчас?
– О да, ваше величество! Прошу вас, пойдемте со мной.,
– Судя по количеству карет во дворе, я сегодня не единственный посетитель Фрэнсис.
Миссис Стюарт поднималась по лестнице рядом с королем.
– Сегодня – первый день, когда ей разрешили принимать посетителей. В ее комнате много гостей, здесь весь город.
– Тогда, пожалуй, я подожду в прихожей, пока все уйдут.
Миссис Стюарт послала сказать, что Фрэнсис слишком устала и ей надо отдохнуть и поэтому она просит гостей оставить ее. Карл стоял за закрытой дверью и слышал, как гости расходятся, болтая, посмеиваясь с бездумной жестокостью. Когда наконец они ушли, к Карлу вышла миссис Стюарт. Они прошли через галерею в апартаменты Фрэнсис, затем через несколько комнат и оказались в спальне Фрэнсис, где она ожидала их.
Фрэнсис полулежала на диване, повернутом к дверям. На ней был красивый шелковый халат, широкими складками ниспадавший до полу. Окна в комнате были занавешены шторами, чтобы приглушить свет, хотя было еще только два часа, горело лишь несколько свечей, но поставлены они были на расстоянии от Фрэнсис. Карл снял шляпу и поклонился, потом сразу подошел к Фрэнсис и остановился перед ней. Он снова поклонился и взглянул Фрэнсис в лицо. То, что он увидел, ужаснуло его.
Фрэнсис изменилась. Даже при этом тусклом освещении было ясно видно – она изменилась. Болезнь не пощадила ее. Безобразные красные пятна и глубокие оспины на коже, бывшей когда-то белой и гладкой, как лепестки водяной лилии. Один глаз Фрэнсис был полузакрыт. Вся чистота и совершенство ее красоты пропали. Но тяжелее всего для Карла было видеть горе в смотревших на него просящих глазах Фрэнсис.
Миссис Стюарт была еще в спальне – Карл попросил ее остаться, – нервно сжав руки, она стояла и встревоженно глядела на них, но Карл и Фрэнсис забыли о ней.
– Дорогая моя, – тихо произнес он, словно принуждая себя говорить после долгого молчания. – Благодарение Богу, что вы поправились.
Фрэнсис смотрела на Карла, с трудом сохраняя самообладание и боясь заговорить, чтобы не выдать своего состояния. Наконец ей удалось изобразить жалкое подобие улыбки, но углы рта задрожали.
– Да, ваше величество, я выздоровела. – Тихий голос превратился почти в шепот. – Если это то, за что можно благодарить.
Губы неожиданно искривились, она опустила глаза и быстро отвернулась. Потом закрыла лицо руками и зарыдала. Плечи и тело содрогались от горького плача. Карл понимал, что причина не только в том, что Фрэнсис тяжело переживала встречу с ним теперь, после болезни, но и от всего, происшедшего сегодня, – жестоких любопытных глаз мужчин и женщин, навещавших ее, притворно вежливых, сочувствующих, фальшиво веселых: все эти люди мстили ей за тот успех, которым она прежде пользовалась, за льстивые комплименты, которыми они ее осыпали за их лицемерную дружбу с ней.
Карл встал перед ней на одно колено, прикоснулся к ее руке и просительным тоном сказал:
– Я так беспокоился за вас, Фрэнсис! О моя дорогая, простите меня – я вел себя как ревнивый дурак!
– Простить вас? О сир! – Она взглянула на Карла, не отнимая ладоней от лица, лишь чуть раздвинув пальцы, словно пыталась руками отгородиться от мира. – Это я должна просить у вас прощения! Я знаю, почему это произошло со мной, – . это наказание за то, что я так поступила с вами!
Волна невыносимой жалости и нежности захлестнула Карла. Он почувствовал, что мог бы отдать все, чем владел, за то, чтобы Фрэнсис снова стала прекрасной, чтобы она снова поглядела на него с дразнящим, уверенным в себе кокетством. Но все это пропало раз и навсегда: сверкающая улыбка на лице, счастливый смех очаровательной женщины, которая знает; что ее красота заставит простить ей что угодно. Неудержимый гнев охватил Карла. Господь всемогущий, отчего этот мир портит все, к чему прикасается?
– Не говорите так, Фрэнсис, прошу вас. Сам не знаю, почему я так глупо повел себя. Но когда я услышал, что вы заболели, я не находил себе места. Если бы что-то случилось с вами… Но, слава Богу, вы поправились! Я больше не потеряю вас.
Фрэнсис посмотрела на него долгим и серьезным взглядом, будто размышляя: увидел он, как она изменилась, или нет. Она отчаянно надеялась… Но – нет, бесполезно. Конечно, он увидел все. Ведь все другие, увидели, так почему бы ему не увидеть?
– Да, я поправилась, – пробормотала она. – Но лучше бы я умерла. Да, я жалею, что осталась жива. Да вы посмотрите на меня!..
С этими словами она отняла руки от лица, ее голос превратился в крик, мученический и отчаянный. За спиной Карла неожиданно послышались рыдания матери Фрэнсис.
– Посмотрите же на меня! Я стала уродиной! Карл схватил ее за руку:
– Да нет же, Фрэнсис, нет! Это пройдет со временем, уверяю вас, что пройдет. Эх, видели бы вы меня после оспы. Я мог бы самого дьявола испугать своим видом. А теперь посмотрите – ни одной оспинки не осталось. – Он искательно взглянул на нее, улыбнулся, прижал ее руки к сердцу. Он испытывал страстное желание помочь Фрэнсис, заставить поверить в будущее, хотя сам не верил в него. И пока он говорил, ее лицо стало светлеть, крупица надежды загорелась в ее душе. – Да не успеете вы оглянуться, как никто и не догадается, что вы когда-то болели оспой. Станете ходить на балы, и все скажут, что вы еще больше похорошели. Вы будете прекраснее, чем в тот первый вечер, когда я увидел вас. Вспомните, дорогая, те черно-белые кружева, что были на вас, бриллианты в волосах…
Фрэнсис глядела на Карла как зачарованная и напряженно слушала. Его слова звучали как старая и почти умышленно забытая мелодия.
– Да, – прошептала она. – Да, я помню… и вы попросили меня потанцевать с вами…
– Я не мог оторвать от вас глаз, я никогда не видел столь прекрасной женщины…
Она улыбнулась, от всего сердца благодарная ему за доброту. Но игра была печальной: как и он, она знала, что оба притворяются. Большим усилием воли она сдерживала слезы, а он сидел рядом и говорил, изо всех сил стараясь отвлечь ее от горьких мыслей. Но она не могла не думать о своей трагедии, да и Карл не мог думать ни о чем другом.
«О, ну почему это случилось именно с ней? – говорил он себе, негодуя. – Почему именно с Фрэнсис, веселой, милой и дружелюбной Фрэнсис, когда есть множество других женщин, вполне заслуживающих такой участи…»
Но Карл был упрямым человеком.
Однажды он сказал, что когда-нибудь Фрэнсис станет уродливой и будет просить любви, но окажется никому не нужной. Он позабыл эти бездумно брошенные слова, но отнюдь не забыл годы ожидания и униженные мольбы, почти физическую боль желания, жажду обладания. И вот теперь неожиданно именно она стала той, кто просит.