– О милорд, она – несчастная женщина. Это простительный грех. И боюсь, мы все грешны в этом. – Отец Скруп выпил вино, и герцог снова наполнил его стакан.
– Но просьбы дела не поправят . Факт остается фактом, она бесплодна и навсегда останется таковой.
– А я убежден, она выносит ребенка. Что-то мешает ей соблюсти положенный срок.
– И так будет всегда. Его величество никогда не получит законного наследника от Катарины Браганса. А если трон перейдет Йорку, то страна погибнет.
При этих словах герцога отец Скруп вытаращил голубые глаза, ибо католические симпатии Йорка были широко известны, а Букингема знали как ненавистника англиканской церкви.
– Нет, не из-за религии, – быстро добавил герцог. – Здесь вопрос более серьезный, святой отец.
Его высочество просто неспособен управлять страной. Не пройдет и полугода после его восшествия на престол, как в Англии начнется гражданская война. – Лицо герцога оставалось совершенно серьезным. Наклонившись вперед, он уперся одной рукой в колено, а указательный палец другой устремил на круглое растерянное лицо пастора. – Ваш долг, отец, если вы любите Англию и Стюартов, оказать мне помощь в достижении цели. Я могу сказать вполне откровенно, что его величество на моей стороне, но по понятным причинам он не может выступить открыто.
– Вы ошиблись во мне, ваша милость! Я не могу предпринимать каких-либо действий против ее величества, независимо от того, кто стоит за ними! – Отец Скруп испугался, у него даже затряслись пухлые щечки. Он начал вставать, но Букингем мягко, но решительно усадил его на место.
– Не надо спешить, отец, прошу вас! Сначала выслушайте меня. И запомните: вы должны хранить верность прежде всего своему королю! – Произнося эти слова, Букингем являл собой самоотверженного героя и глубокого патриота, и отец Скруп ошеломленно сел на стул. – Мы отнюдь не намереваемся хоть как-то навредить ее величеству, так что не тревожьтесь на этот счет. Но во имя Англии, ради короля, моего повелителя, я позволил себе разработать план, дающий возможность его величеству иметь другую жену. Он может пойти на это, и тогда Англия через год получит наследника престола, если ее величество согласится вернуться к той жизни, которую она когда-то вела и которая нравилась ей: к затворнической жизни монахини.
– Боюсь, я не вполне понимаю вас, ваша милость…
– Хорошо, изложу вам мой план: вы – ее исповедник, вы разговариваете с ней наедине. Если вам удастся уговорить ее добровольно уйти от мирских дел, вернуться в Португалию и поступить в монастырь, то его величество сможет жениться во второй раз. И если вы преуспеете в этом деле, – торопливо продолжил Букингем, когда отец Скруп открыл было рот, чтобы возразить, – его величество назначит вам доход, достаточный, чтобы вы могли жить в роскоши до конца дней своих. А для начала… – Букингем встал, взял с каминной полки кожаный мешочек и передал его отцу Скрупу. – Здесь вы найдете тысячу фунтов – и это только пока. – Отец Скруп взвесил на руке мешочек, ощутил немалый вес, но из вежливости не стал раскрывать его. – Ну, святой отец, что скажете?
Долгую минуту священник колебался. Он глубоко задумался, не зная, на что решиться.
– Этого хочет его величество? – спросил он с сомнением в голосе.
– Да, хочет. Неужели вы думаете, что я стал бы действовать в столь важном деле без согласия и одобрения его величества?
– Да, понимаю, ваша милость. – Отец Скруп поднялся и поставил на стол стакан из-под вина. – Ну я попробую использовать то небольшое влияние, которое я имею на ее величество, ваша милость. – Он нахмурился, быстро взглянул на герцога. – Но что, если у меня не получится? Эти робкие маленькие женщины бывают иногда очень упрямыми.
– Получится, – улыбнулся герцог. – Уверен, что у вас все получится. Потому что если не получится, то больше денег вы не получите, да и эти вам придется отдать обратно. Полагаю, мне нет необходимости предупреждать вас, что, если вы кому-либо расскажете о нашем разговоре, вам не поздоровится. – Жестокость, сверкнувшая в глазах Букингема, сказала пастору больше, чем слова.
– О, я буду очень осторожным, ваша милость! – заверил его отец Скруп. – Можете мне доверять.
– Вот и хорошо, теперь можете идти. Когда у вас будет что мне сообщить, пришлите посыльного – любого мальчишку с улицы. В записке напишите, что мой новый костюм из серебряной парчи готов, и подпишите именем… минутку… – Герцог смолк, поглаживая усы, потом улыбнулся. – Подпишите именем Израэль Хормастер.
– Израэль! Хормастер! Какой же вы находчивый остряк, ваша милость!
– Ладно, идите, старый проказник, – ответил герцог, провожая пастора к дверям. – Но не вздумайте водить меня за нос. Мне доводилось слышать немало историй о ваших делишках с девушками.
Но отец Скруп не счел эту шутку смешной. Он встревожился и рассердился.
– Протестую, ваша милость. Это все неправда! Я погиб, если в эти истории поверят. Ее величество тут же откажет мне от места!
– Ладно, – протянул герцог. Ему наскучил этот разговор. – Можете блюсти свою девственность, если хотите. Но не подведите меня в этом деле. Я ожидаю ответа через неделю.
– Чуть больше, ваша милость…
– Хорошо, в таком случае, через десять дней. Он закрыл дверь за Скрупом и запер ее на засов.
Эмбер стояла и внимательно слушала отца Скрупа.
За полторы тысячи фунтов он продал ей заговор Букингема против королевы. Участвовал в заговоре король или нет, Скруп не намеревался терять свое выгодное местечко при королевском дворе: если королева уйдет в монастырь, он потеряет службу и останется один на один во враждебной к католикам Англии. Верно, что Карл не раз пытался ввести в стране веротерпимость, но парламенту эта политика была ненавистна, и они всякий раз одерживали верх над королем, отказываясь финансировать различные проекты.
– Господь всемилостивый! – в ужасе прошептала она. – Этот дьявол хочет всех нас погубить! Вы уже говорили с ней?
Отец Скруп поджал губы, сложил руки на животе и медленно покачал головой:
– Я не сказал ей ни единого слова, ваша светлость. Ни единого слова. И я был сегодня наедине с ее величеством на исповеди.
– Вот и прекрасно. Вам лучше ничего не говорить ей! Ведь вы знаете, что произойдет, если ее величество уедет! Каков негодяй! Хоть бы кто-нибудь ему горло перерезал!
– А вы расскажете ее величеству?
– Конечно, расскажу! Может быть, он уже заплатил кому-то еще, чтобы уговорить ее!
– Не думаю, мадам. Хотя не сомневаюсь, он попытается, когда обнаружит, что со мной у него ничего не вышло.
В эту минуту в комнату тихо вошла Нэн и подозвала Эмбер. Эмбер пошла к двери.
– Идемте, – сказала она пастору. – Путь свободен.
Они вышли из комнаты и свернули в узкий темный коридор. Женщины хорошо знали все входы и выходы, но отцу Скрупу приходилось ощупывать стены руками, пока они не подошли к дверям. Эмбер и Скруп подождали, пока Нэн не открыла двери и не выглянула. Потом она дала им знак следовать за ней. Оказавшись на улице, они услышали негромкий шум воды, которая плескалась в камышах, росших вдоль берега. У Эмбер были те же неприятности, что и у всех, кто жил на этой стороне дворца у самой реки: нижний этаж иногда заливала выходившая из берегов Темза.
Но не успел отец Скруп сделать и шага, как раздался неожиданный всплеск воды – совсем рядом в камышах что-то происходило. Послышалось тяжелое дыхание, шум борьбы и голоса ругающихся мужчин. Быстрый, как кролик, отец Скруп вскочил внутрь, Эмбер застыла на месте и схватила Нэн за руку:
– Что случилось?
– Должно быть, это Джон поймал доносчика, – прошептала Нэн. Она говорила достаточно громко, чтобы ее могли услышать на расстоянии. – Джон!
Он тихо ответил:
– Я здесь – поймал типа, который прятался в камышах. Он один…
– Пошли, – шепнула Эмбер Скрупу.
Тот выскочил за дверь и исчез. Они услышали громкие чавкающие звуки: пастор торопливо шлепал по жидкой грязи.
– Введите его сюда, – велела Эмбер Большому Джону. И сама вернулась в маленькую комнату, из которой только что выпроводила отца Скрупа.
Нэн и Эмбер повернули головы и увидели, как Большой Джон втаскивает за шиворот худого сердитого человека, который все еще отпихивался ногами и махал руками, а Джон крепко встряхивал его, чтобы тот успокоился. Оба были по колено в грязи и промокли. Джон швырнул пойманного в угол. Тот попытался отряхнуться или поправить одежду, не обращая внимания на присутствующих.
– Что ты там делал? – требовательно спросила Эмбер.
Пойманный даже не взглянул на нее и молчал. Она повторила вопрос. Он поднял на нее глаза, но не произнес ни звука.
– Ах ты, подлый негодяй! Я знаю, что развяжет тебе язык!
Она кивнула Большому Джону. Тот подошел к столу и достал из ящика короткий кнут с несколькими кожаными хвостами, на конце каждого был наконечник из свинца.
– Ну теперь ты заговоришь! – вскричала Эмбер. Доносчик продолжал молчать, и Большой Джон поднял кнут и хлестнул им пойманного по плечам и спине. Один из свинцовых наконечников врезался ему в щеку, потекла кровь. Эмбер и Нэн стояли рядом и молча наблюдали, как Джон хлестал его – еще и еще раз, сильно и безжалостно. Несчастный корчился на полу, складывался пополам, чтобы защищаться от жестоких ударов, закрывая лицо и голову руками. Наконец он громко застонал:
– Прекратите! Ради Господа Бога, перестаньте! Я все скажу…
Большой Джон опустил хлыст и отступил на шаг. С концов плетки на пол капала кровь.
– Ты дурак! – сказала Эмбер. – К чему было упираться? А теперь скажи мне – что ты делал там, в камышах, и кто послал тебя?
– Я не могу сказать. Прошу вас, ваша светлость. – Его голос превратился в молящее завывание. – Не заставляйте меня говорить, ваша светлость. Если я скажу, хозяин изобьет меня.
– А если не скажешь, то я изобью тебя, – ответила Эмбер и многозначительно взглянула на Большого Джона, который стоял, уперев кулаки в бока, и только ждал команды.