– Что ты хочешь этим сказать! – вскричала она. Он пожал плечами, взглянул на часы и встал:
– Уже поздно, мне пора.
Эмбер тоже поднялась:
– Неужели уйдешь? Ты и двух часов не пробыл у меня!
– Мне казалось, ты спешила на ужин.
– Никуда я не пойду. Пошлю записку, что у меня ипохондрия. О, останься со мной, дорогой, и мы поужинаем вместе. Мы закажем…
– Прости, Эмбер. Я был бы не против, но не могу. Я и так уже опоздал.
– Опоздал? Куда? – Ее золотистые глаза стали темными от гнева.
– Меня ждет жена.
– Твоя жена! – Гримаса исказила ее лицо. – Значит, если ты задержишься на лишних полчаса, она тебе уши надерет? Довольно-таки странно – не кто-нибудь, а лорд Карлтон превратился в одночасье в Тома Остера! – Имя этого человека стало нарицательным, когда речь заходила о мужьях-подкаблучниках.
Брюс в это время надевал камзол. Он не обернулся на ее слова, но голос его был полон сарказма:
– Боюсь, что жизнь в Америке сделала меня слишком старомодным. – Он прицепил шпагу, надел парик и шляпу. Небрежно наклонился к Эмбер: – Доброго вечера, мадам.
Но когда он уже выходил из дверей, Эмбер бросилась к нему:
– О Брюс! Я не то хотела сказать, клянусь тебе! Ну, пожалуйста, не сердись! Когда мы снова увидимся? И еще я хотела бы посмотреть на Брюса. Помнит ли он меня?
– Конечно помнит, Эмбер. Он сегодня спросил меня, когда мы навестим тебя.
Вдруг в глазах Эмбер сверкнули злые огоньки.
– А что думает Коринна?..
– Коринна не знает, что его мать жива. Огонек в ее глазах угас.
– Неплохая договоренность, – грустно произнесла она.
– Но ведь ты согласилась с этим. И пожалуйста, Эмбер, если она когда-либо увидит вас вместе, не допускай, чтобы она узнала правду. Я ясно дал понять Брюсу, что он никогда не должен упоминать тебя.
– Господи Боже! Никогда ничего смешнее не слышала! Не всякая жена пользуется такой неясной заботой и защитой! Я, например, назначила содержание шлюхе моего мужа.
Он улыбнулся ей – медленная и несколько печальная улыбка в уголках рта и глаз.
– Что касается Коринны, моя дорогая, то она не имеет преимуществ твоего придворного образования. Ведь до замужества она вела несколько затворнический образ жизни.
– О вы, мужчины! Интересно, почему всегда получается так, что самый отъявленный волокита женится на какой-нибудь наивной простушке, которая ничего не понимает в мужчинах?
– Когда привести сюда Брюса?
– В любое время. Хоть завтра.
– В два часа.
– Хорошо. Но, Брюс…
Он снова поклонился и вышел из комнаты. Эмбер смотрела ему вслед, гнев и слезы душили ее. Она не знала: то ли разбить что-нибудь, то ли разрыдаться. Она сделала и то и другое.
Они пришли вместе в два часа на следующий день. Мальчик, которому теперь было восемь с половиной лет, стал много выше и выглядел совсем взрослым, гораздо старше, чем когда она видела его в последний раз. Сходство с отцом усилилось еще больше. Он вовсе не был похож, на мать. Красивые черты лица – явно мужские, обаяние, прекрасные манеры. Эмбер казалось невероятным, что это был ее ребенок, зачатый много лет назад в краткий миг восхитительного блаженства.
Его лицо просветлело, он явно обрадовался, когда увидел ее, но, как положено джентльмену, подождал немного в дверях, скинул шляпу и очень церемонно поклонился. Эмбер бросилась к нему с радостным криком, упала на колени и горячо обняла, осыпая его страстными поцелуями. Слезы клокотали у нее в горле. Отбросив светские манеры, он отвечал на поцелуи матери, но при этом отвернулся от отца, чтобы тот не заметил его слез.
– О мой дорогой! – вскричала Эмбер. – Как ты прекрасно выглядишь! И как сильно вырос! Какой стал взрослый и сильный!
Он тихонько всхлипнул, смахнул слезы со щек.
– Я скучал по тебе, мама. Англия кажется так далеко, когда живешь в Америке. – Теперь он улыбнулся, положив загорелую руку ей на плечо. – А ты очень красивая, мама.
Эмбер чуть не разрыдалась, но сдержалась и улыбнулась ему:
– Спасибо тебе, дорогой. Надеюсь, я всегда буду казаться тебе красивой.
– Почему бы тебе не поехать с нами в Америку? Мы в Вирджинии живем в очень большом доме. Там хватит места всем, и еще останется. Правда, поехали, мама, а? Я уверен, тебе там больше понравится, чем в Лондоне, – там очень хорошо, уверяю тебя.
Эмбер бросила быстрый взгляд на Брюса, поцеловала мальчика еще раз.
– Мне приятно, что ты предлагаешь жить с вами, дорогой, но я не думаю, что это возможно. Видишь ли, я живу здесь.
Он обернулся, взглянул на отца с видом одного мужчины, делающего деловое предложение другому:
– Почему бы нам не жить всем вместе, сэр? Брюс сел, и его лицо стало на одном уровне с лицом сына, он обнял мальчика за талию:
– Мы не можем жить здесь, Брюс, потому что я не могу оставить плантации. Мой дом – в Америке. Но ты, если хочешь, можешь остаться здесь.
Тень разочарования мелькнула на лице мальчика.
– Но я не хочу без тебя. И я люблю Америку. – Он обернулся снова к Эмбер: – Мама, ты когда-нибудь навестишь нас?
– Возможно, – тихо промолвила Эмбер, но не решилась взглянуть на Брюса, потом она вскочила. – Хочешь увидеть свою сестру – Сьюзен?
Они все трое спустились по лестнице в детскую, где у Сьюзен шел урок танцев. Его вел эксцентричный француз, и как раз, когда они вошли, девочка топала ногой и громко в ярости кричала на учителя. Сначала она не узнала брата: ведь когда он уехал, ей было всего два с половиной года, но вскоре они уже весело болтали и обменивались новостями. Эмбер удалила из комнаты слуг, и они остались вчетвером.
Хоть Брюс и стал взрослым, он не мог удержаться от искушения похвастаться: ведь он жил теперь в новой великой стране, дважды выходил в океан под парусом, скакал на собственной лошади по плантации вместе с отцом, учился управлять парусами и как раз перед отъездом в Англию подстрелил дикую индейку. Но Сьюзен не сдавалась.
– Подумаешь! – презрительно сморщилась она. – Невидаль какая! Зато у меня два папы!
Брюс удивился, но лишь на мгновение.
– Меня этим не удивишь, мисс. У меня у самого две мамы!
– Врешь, негодяй! – вскричала Сьюзен.
Это все закончилось бы ссорой, но в этот момент Эмбер и Брюс предложили им поиграть всем вместе.
После этого она стала часто видеться с лордом Карлтоном, и он приходил даже без сына. Обычно он оставался с Эмбер на час-два и не особенно стремился соблюдать конспирацию, поэтому Эмбер решила, что брак не настолько изменил его, как она того опасалась.
Наконец она настолько осмелела, что спросила его однажды:
– Что, если Коринна узнает про нас?
– Надеюсь, не узнает.
– Ведь сплетни распространяются здесь, в Уайтхолле, как чума.
– Тогда, я надеюсь, она не поверит.
– Не поверит? Боже, ты считаешь ее столь наивной?
– Она не привыкла к нравам Лондона. Она сочтет эти сплетни просто злыми пересудами.
– А если – нет? Что, если она спросит тебя?
– Я не стану лгать ей. – Он нахмурился. – Послушай, вертихвостка, если я узнаю, что ты замешана в этом деле, то я…
– То ты – что?
Ее глаза сверкали, губы улыбались. Она скатилась по кровати, обняла его, прижавшись грудью к его плечу. Они поцеловались. Коринна перестала для них существовать.
С течением времени уверенность Эмбер возрастала: хоть он и сказал, что любит Коринну, она поняла, что он любит и ее не меньше. Их объединяло столь многое, столько было пережито вместе, сохранилось так много воспоминаний – они хранились в сердце и навсегда останутся там, Эмбер была убеждена в этом. Она начала считать жену Карлтона просто помехой, досадной неприятностью, и даже красота Коринны не вызывала у нее такого страха, как прежде.
Как Эмбер и предполагала, ее свидания с Брюсом не долго оставались тайной. Конечно, и Букингем, и Арлингтон узнали об их встречах с самого начала, и хотя Карл никогда не упоминал об этом, он тоже, несомненно знал, но у остальных джентльменов были дела поважнее, чем любовные похождения леди. Придворные же дамы только этим и жили.
Не пробыли леди и лорд Карлтон и месяца в Лондоне, как графиня Саутэск и Джейн Миддлтон нанесли Эмбер визит однажды утром и встретили лорда Карлтона, когда тот как раз выходил из дома Эмбер. Он поклонился им обеим, но, несмотря на нежно-томный взгляд миссис Миддлтон и попытку Саутэск завязать шутливый разговор, извинился и быстро отошел.
– О, ну конечно, милорд! – попыталась задержать его своей болтовней Саутэск. – Конечно же, идите. Клянусь, репутация ни одного джентльмена не может быть в безопасности, если он выходит из спальни ее милости до полудня!
– Ваш покорный слуга, мадам, – ответил Брюс, еще раз поклонился и зашагал дальше.
Миддлтон проводила его глазами и надула розовые губки:
– Боже, как он красив! Клянусь, он самый красивый мужчина на свете!
– Я же говорила! Говорила же! – радостно заверещала Саутэск. – Он ее любовник! Пошли узнаем…
Когда они вошли, Эмбер принимала ванну – в большом мраморном сосуде, установленном на ковре посреди комнаты. В воду было добавлено молоко ослицы для цвета, а нижняя часть ванны была закрыта покрывалом из белой лисы, скрывавшей тело Эмбер от талии и ниже. В комнате толпились торговцы, и все говорили разом, без умолку трещала мартышка, кричал попугай, лаяли собаки. Рядом с Эмбер стоял высокий светловолосый евнух – последнее модное приобретение. Евнуху было не больше двадцати пяти. Он был одним из многочисленных матросов, которых алжирские пираты захватывали в плен, а потом кастрировали и продавали в Европу для украшения домов знатных дам..
– Нет, – говорила тем временем Эмбер. – Я это не возьму! Цвет совершенно отвратительный! Я просто не смогу носить такое!..
– Но, мадам, – возразил торговец, – ведь это самый модный оттенок, я только что привез ткань из Парижа, она называется «констипасьон». Клянусь, мадам, последили крик моды.
– Мне все равно, не желаю быть похожей на раздутую сабинянку. – Она не видела, когда гостьи подошли к ней, и вскрикнула от неожиданности: – О Боже, леди! Вы напугали меня!