— Похоже, ты ходила по магазинам, — дружелюбно обратилась к ней сестра, ставя на стол еду.
— Точно, — тетка села, — я делаю успехи в этом мире.
— Что ты купила?
— По дешевке, конечно! — кинул отец презрительно. Казалось, он только и ждал повода, чтобы вмешаться. — Хозяин, который не снимет с нее голову так, что она это и не заметит, может закрывать свою лавочку.
— Ну, да? — язвительно отпарировала тетка. — Лучше о себе скажи. Я не трачу жизнь на охоту за ржавыми подковами. Этот граммофон, который ты купил летом! Ха-ха! Тих и недвижим, как в канун творения.
— Придержи язык!
— Эй, вы оба! Лапша с сыром стынет, — осадила их мать.
Все начали есть, и стало тихо. Время от времени тетка бросала счастливый взгляд на картонную коробку.
— Одежда? — скромно спросила мать.
— Что ж еще? Половина тряпок этой страны!
— Очень они тебя украсят! — вставил отец, жуя лапшу.
— Альберт! — возмутилась мать.
Тетка Берта вдруг перестала есть.
— С тобой-то кто говорит? Подавись своими остротами. Никто не просит тебя мною любоваться.
— Чтобы я тобой любовался, Бог должен дать тебе новую душу.
— Чтобы не нравиться тебе, я останусь, какая есть! — она презрительно вскинула голову. — Я скорее была бы рада, чтоб свинья восхищалась мною!
— Не сомневаюсь.
— Скажи, дорогая Берта, — мать сделала отчаянную попытку отвлечь ее, — что ты купила?
— О, коробку тряпок! Что еще я могу купить на свои деньги? Я покажу тебе.
Бросив торопливый взгляд на отца, мать предупреждающе протянула руку, но было поздно. Тетка схватила со стола нож и уже разрезала бечевку на коробке.
У нас что здесь, ужин или базар? — спросил отец.
— Может быть, немного позже? — предложила мать.
— Нет, — загорелась тетка мстительной радостью, — пусть он жрет, если хочет, мой аппетит потерпит, — и распахнула коробку.
Извлекая вещь за вещью — кофточку, нижнюю юбку, чулки, — она блаженно объявляла их названия и цену. Наконец она вытащила на свет большие белые панталоны и восхищенно повертела их в руках. Отец резко повернул стул, чтобы их не видеть.
— Разве они не прекрасны, — лопотала тетка, — смотри, какое кружевце по краю. И так дешево. Только двадцать центов! Там, в магазине, есть совсем маленькие. У некоторых бедных женщин совсем нет попы! — она захихикала. — Когда я их держу на расстоянии вниз головой, они выглядят, как горы в Австрии.
— Да, да, — сказала мать поспешно.
— Ха! Ха! — продолжала она, совершенно очарованная своей покупкой. — Что поделаешь? У меня жирный зад. Но это ли не чудо? Двадцать центов, и я могу носить то, что в Австрии носят только баронессы. И такие удобные, и так аккуратно скроены. И эти пуговицы. Смотри, как здесь открывается. "Крик моды", — сказала она. А помнишь, какие мы носили в Австрии? Мы заправляли их в чулки. Летом и зимой мои ноги выглядели, как цыганская гармошка.
Отец не мог больше сдерживаться.
— А ну-ка, убери прочь эти штуки! — взорвался он.
Тетка испуганно отшатнулась. Потом она сузила глаза и выпятила свои упрямые губы.
— Не ори на меня!
— Убери это! — он ударил кулаком по столу так, что затанцевали тарелки, и желтые лапшинки свесили свои тонкие шеи через их края.
— Пожалуйста, Берта, — взмолилась мать, — ты знаешь, как...
— И ты на его стороне? — прервала ее тетка. — Уберу, когда захочу. Я ему не рабыня!
— Ты сделаешь то, что я говорю?
Тетка хлопнула себя рукой по бедру.
— Когда захочу! Тебе пора знать, что женщины надевают на свою задницу.
— Прошу тебя последний раз, грязная сука, — отец отодвинул стул и медленно поднялся в гневе.
Давид заплакал.
— Пусти! — тетка оттолкнула сестру. — Тоже мне праведник, не может смотреть на пару панталон. Он что, писает водой, как святые, или растительным маслом?
Отец приблизился к ней.
— Я прошу тебя, как просил бы смерть! — он всегда это говорил в моменты гнева. Его голос звучал тонко и с пугающей жесткостью. Это значило, что он сейчас ударит. — Ты уберешь?
— Только попробуй! — закричала тетка, размахивая панталонами перед самыми глазами отца.
Она не успела отступить, как его длинная рука метнулась, и со злым лаем он вырвал у нее панталоны и разодрал их на две части.
— Вот тебе, сука! — рычал он. — Вот тебе горы в Австрии! — и он их швырнул ей в лицо.
Тетка бешено прыгнула на него, растопырив когти. Не сжимая кулака, он толкнул ее ладонью в грудь, и она ударилась о стену. Его глаза пылали сатанинской злобой. Он повернулся на каблуках, сорвал с крючка у двери шляпу и пальто и величаво удалился.
Тетка повалилась на стул и заплакала, громко и истерично. Сестра, сама с влажными глазами, пыталась утешить ее.
— Сумасшедший! Псих! — прорывались сквозь рыдания теткины слова. — Дикая скотина! — она подняла с пола панталоны. — Мои новые панталоны! Что он имел против них? Чтоб его голову так же разодрали! Ох! — слезы текли по ее щекам. Пряди ее рыжих волос свисали на липкий лоб и нос.
Мать, утешая, гладила ее по плечу.
— Ша, дорогая сестричка. Не плачь так, дитя. Ты надорвешь себе сердце.
Но Берта запричитала еще сильнее.
— Зачем я коснулась ногой этой вонючей земли? Зачем я сюда приехала? Десять часов в душном цеху. Бумажные цветы. Тряпичные цветы. Десять длинных часов. Боишься пописать лишний раз, чтобы бригадир не подумал, что ты увиливаешь от работы. И теперь, когда после стольких потов я купила то, что приятно моему сердцу, этот мясник раздирает их! Ай!
— Я пыталась спасти тебя, сестра. Тебе уже пора знать его. Слушай меня, у меня есть немного денег. Я куплю тебе новую пару.
— О! Горе мне!
— И даже эти можно починить.
— Чтоб его сердце так же болело, как мое. Их уже не починишь.
— Смотри, они порвались точно по шву.
— Что? — тетка открыла наполненные мукой глаза, посмотрела на панталоны и вскочила со стула, — он бросил их в меня, швырнул прямо в лицо. Он ударил меня о стену. Я не останусь здесь больше ни минуты. Я не выдержу больше, чем минуту. Я соберу свои вещи. Я ухожу! — она направилась к двери.
Мать поспешила за ней.
— Подожди, — упрашивала она, — куда ты пойдешь? Уже ночь. Пожалуйста, я молю тебя!
— Куда угодно. Я уехала из Европы, чтобы избавиться от своего тирана-отца. И вот что я нашла здесь — сумасшедшего. Чтоб на него наехал троллейбус! Разрази его, Всемогущий Господь!
Она убежала, громко плача, в свою комнату. Мать грустно последовала за ней.
Хотя тетка не выполнила своей угрозы и не ушла из дому, в последующие дни она и отец не сказали друг другу ни единого слова. По вечерам они ели молча, и, если одному из них что-нибудь было нужно от другого, Давид или мать были посредниками. Однако через несколько вечеров такого напряжения эти оковы стали невыносимы для тетки. И в один из вечеров она вдруг сбросила их.
— Передай мне селедку, — пробормотала она, обратившись на этот раз непосредственно к отцу. Его лицо помрачнело, но он все же подтолкнул к ней тарелку.
Так было подписано перемирие, и отношения, хотя и не сердечные, восстановлены. С тех пор тетка старалась насколько возможно сохранять мир.
— Он бешеный пес, — сказала она сестре, — он должен бегать на лапах. Лучше всего быть от него подальше.
И она долгое время поступала именно так.
6
— Сердце исходит жалостью! — насмешливо говорила тетка Берта. — Да, да, на самом деле! Он выдергивает зуб и просит всего пятьдесят центов. Понимаешь, что это значит? Что меня будет мучить больше всего, так вот это "только пятьдесят центов" А когда у меня не будет зубов, и я буду выглядеть, как моя бабушка, дай ей Бог покоя там, где она лежит, он повысит цены. Я вижу этих бандитов насквозь, не беспокойся.
Тетка часто баловала себя невероятными количествами сладостей и мороженого. За этим следовали жестокие зубные боли. Она заявляла, что в течение последних нескольких ночей ее рот стал величиной с пол-арбуза. Давид не был уверен, что это в действительности так, но ее зеленые зубы и красные губы и правда чем-то напоминали арбуз. После Долгих споров матери удалось, наконец, заставить ее пойти к врачу. Завтра вечером он вытащит у нее несколько зубов.
— В Вельише, — продолжала тетка, — говорили, Что "какн"[9] облегчает головную боль. А здесь, в Америке, по-моему, он тоже сказал — "какн" помогает от зубной боли. Газета отца предупредительно зашуршала.
— Кокаин? — спросила мать.
— Да, да, кокаин, — поправилась тетка.
— И еще, — тетка разразилась озорным смехом, — он вытащит шесть зубов. И три из них он называет "моле"[10] Ну, не чудно ли! Вытащит "моле" и потом сделает мне "моле"
Давид не знал, что значит "моле" по-английски. Но он знал, что на идиш "моле" каким-то образом относилось к обрезанию. Тетка была слишком беспечна в этот вечер.
Но если в этот вечер отцу пришлось терпеть ее шутки, то в другой раз терпеть привелось ей.
Потом мать рассказала, что произошло. Тетка кротко и спокойно села в кресло. Она зажмурилась, когда игла вошла в ее рот, и вела себя очень смело. Но когда первый зуб был вырван, и доктор Гольдберг велел ей сплюнуть, она плюнула не в плевательницу, а прямо на доктора Гольдберга.
— Весьма похвально! — сказал отец. — Пример для мудрецов.
— Да! — тетка забыла о своих страданиях. — А если у тебя вытащат все твои зубы? Посмотрим какой ты будешь смелый и умный. По крайней мере, я довольна, что плюнула на него, а не на себя И ты, — она повернулась раздраженно к сестре, ты тоже большая умница! Ты видела, что меня всю свело от страха. Ты видела, как я закрыла глаза потому, что у меня кружилась голова, и поэтому я даже забыла, где нахожусь. Он сказал: "Открой рот". Я открыла — широко, как мешок. "Закрой" Я закрыла. "Плюй!" Иди, ищи плевательницу, когда у тебя почти обморок. Ничего, в другой раз не будет торчать перед ртом.