— Чего тебе надо? — Он смотрел то на одну, то на другую озадаченным, недоверчивым взглядом.
— Я дам тебе конфету, — уговаривала Эстер.
— Нет, не дашь! — настаивала Полли.
— Кто тебя спрашивает, зассыха! — Эстер схватила Давида за руку. — Пошли, я покажу куда идти.
— Куда это? — не давался Давид.
— Вниз, в туалет, дурачок! Только номер один. Быстрее, я дам тебе все, что захочешь из лавки.
— Не делай этого! — Полли шла за ними. — Она ничего тебе не даст! Я дам тебе!
— Нет, дам! — Эстер тащила его за собой.
— Пусти! — он сопротивлялся. — Я не хочу...
Но она сказала — "все из лавки". Ему представились ролики...
— Хорошо! — он последовал за ней.
— Стыд и срам! Стыд и срам! — бросала Полли им вслед, — он идет с ней в туалет!
Смущаясь, Давид поспешил переступить порог.
— Заткнись! Зассыха! Не лезь в чужие дела! — Эстер захлопнула дверь перед носом сестры. — Сюда!
Короткий пролет деревянных ступенек вел вниз в грязный двор. Дальше были каменные ступеньки, ведущие в подвал. При виде подземного мрака его сердце забилось глухими, напряженными ударами.
— Ты что, не знал, что у нас туалет в подвале? — Она спускалась первой.
— Да, только я забыл. — Перед дверью подвала он задрожал.
— Стой рядом! — предупредила она.
Сырость недоступной солнцу земли. Ее тапки шаркали перед ним в темноте. По обе стороны мерцали темно-серые, когда-то побеленные стены. Пахло мокрым углем и гниющим деревом. Только ее шаги вели его теперь, ее тело исчезло. Волна страха обожгла его щеки, шею и плечи...
...Все в порядке! Ты не один. Но где она? Ой!..
Он нащупал руками ее тело.
— Тише, тише ты, — прошептала она раздраженно. Проскрипела дверная ручка. Открылась дверь. Маленькое серое окно, затянутое паутиной, бросало слабый свет на грязный сливной бачок. В темноте наверху — урчание труб.
— Стой здесь, в дверях! — сказала она. — И не уходи, а то я убью тебя! — Ее резкое дыхание посвистывало. Она нащупала сломанное сидение.
— Можно мне стоять снаружи?
— Нет! — В ее возгласе было отчаяние. Она уселась. — Стой в дверях. Можешь посмотреть... — шипение и всплеск. — У-ух! — с облегчением: — У тебя нет сестры?
— Нет, — он топтался на пороге.
— Тебе страшно в подвале?
— Да.
— Повернись!
— Не хочу!
— Ты сумасшедший. Мальчики не должны бояться.
— Ты сказала, что дашь мне все, что захочу?
— А что ты хочешь? — В унитазе загремела вода.
— У вас есть ролики?
— Ролики? — Она поспешно пробежала мимо него к свету. — Ты что! У нас нет!
— Нету? Хоть старых!
— Нету никаких. — Они поднялись во двор. — И даже если б были, я бы тебе не дала. Ролики стоят денег.
— Тогда вы гадкие, даже хуже!
— Ну-у-у! — насмешливо.
— Эй, Полли! — закричала Эстер, ворвавшись в кухню. — Эй, Полли!
— Убирайся прочь, вонючка! — прощелкал голос.
— Знаешь, чего он хочет? — Эстер насмешливо показала пальцем на входящего Давида.
— Что?
— Ролики! И-и-и! Хи-и! И-и-и! Ролики он хочет!
— Ролики? — Полли заразилась весельем, — вот дурачок. Откуда у нас ролики?
— И теперь я ничего ему не должна! — обрадовалась Эстер. — Ведь он попросил то, чего в лавке нет...
— Ага! — теткина голова просунулась в дверь. — Слава Богу! Благословенно имя Его! — Она возвела глаза с преувеличенным рвением. — Обе встали! Одновременно? Ай! Ай! Ай! Не может быть!
Они скорчили мрачные гримасы.
— А теперь кухня, эта грязища, которую вы оставили вчера. Что, я все должна делать? Мне еще в магазин идти!
— А-а-а! Чего ты скандалишь! — ответила Эстер.
— Холера вам в живот! — не растерялась тетка. — Быстрее, я говорю! Кофе на плите. — Она оглянулась. — Иди сюда, Давид, золотко! Уйди из этого болота. — Ее голова исчезла.
— А-а-а, поцелуй меня в зад, — пылала Полли, — ты мне не мать! — И резко Давиду: — Ты, осел! Убирайся отсюда!
Огорченный и разбитый, он спешил по коридору, находя утешение в бегстве из кухни.
— Ролики! — преследовали его их насмешки, — дурачок!
Он вышел в лавку. Тетка Берта, загородив своим толстым задом проход и распластав груди на прилавке, нагнулась, вручая мальчику по другую сторону конфету.
— Ой! — простонала она, получив пенни и выпрямляясь. — Ой! — И Давиду: — Иди сюда, мой свет. Ты не представляешь, как ты мне помог, подняв их с постели. Ты когда-нибудь видел таких грязных, бесстыдных копуш? Они слишком ленивы, чтобы опустить руку в холодную воду. А я должна потеть и улыбаться. Она обняла его. — Хочешь конфету?
— Нет, — высвободился он, — у вас есть ролики, тетя Берта?
— Ролики? Что мне делать с роликами, дитя. Я не могу продать даже пистолеты за пять центов. Какие тут ролики? Хочешь мороженое?
— Нет.
— Немного халвы? Крекеры? Иди, посиди немного.
— Нет, я пойду домой.
— Но ты только пришел.
— Мне надо идти.
— Ах! — воскликнула она обиженно. — Дай хоть посмотреть на себя. Нет? Тогда возьми пенни, — она полезла в кармашек передника, — купи, чего у меня нет.
— Спасибо, тетя Берта.
— Приходи еще и получишь больше. Сладкое дитя! — Она поцеловала его. — Передай привет маме!
— Да.
— Будь здоров!
9
Плюнул кто-то?
Он поднял голову. К северу и к югу небо было каменно-серым.
...Дурачок! Никто не плюнул. Торопись!..
Появились зонтики. Черные сумки заторопившихся домохозяек влажно блестели. В киосках продавцы натягивали тенты над газетами. Дождь припускал все сильнее, и мрачные фасады домов стали еще темнее, а содержимое витрин за туманными стеклами — еще неразличимее. Густая, туманная мгла поглотила все вещи, лишила их цвета и граней. Только трамвайные рельсы еще блестели в темноте. Он почувствовал отвращение к себе.
...Рубашка и волосы намокли, вот-так так! Еще два квартала. Скорее!..
Дождь покрыл тротуар скользкой пленкой. Он трусил осторожно к дому, ныряя под навесы, где было можно, и огибая выступы порогов. Не слишком промокнув, он добежал до своего угла.
— Беги, беги, сахарная детка! Беги, беги, сахарная детка! — насмешливо провожали дети, укрывшиеся от ливня в парадных, тех, кто тоже торопился спрятаться.
В его собственных дверях тоже стояло несколько таких шутников. Один или двое из них были из тех, что сидели на тротуаре, когда Куши рассказывал про канарейку. Хмуро опустив глаза, Давид взбежал по железным ступеням крыльца. Он совсем не хотел разговаривать с ними. Но когда он собирался войти в дверь, один из них загородил ему дорогу.
— Эй, ты — Дэви, да?
— Да, — он глядел угрюмо. — Чего тебе надо?
— Тебя тут один парень искал.
— Да, — подтвердил кто-то, — у него ролики.
— Меня? Парень с роликами? — Его сердце подпрыгнуло от невыразимой радости, внезапное тепло растеклось по жилам. — Меня?
— Да.
— Лео? Он сказал, что он Лео?
— Лео, да. Четвертый этаж, номер семьсот сорок пять. Он — гой.
— А что он хотел?
— Он сказал, чтоб ты поднялся сразу.
— Я?
— Да, он только был здесь...
Но Давид уже спрыгнул со ступенек и несся сквозь дождь к дому Лео. Он гордо поднялся на крыльцо, как будто призыв Лео наполнил его дух мерцающим мощным сиянием, как будто его существо перенеслось в мир уверенности. В этом подъезде тоже толпились дети, но он прошел мимо них без слова и ни секунды не колеблясь. Он был другом Лео! И он поднялся по темной лестнице без тени страха. На верхнем этаже он остановился и оглянулся — все двери были закрыты.
— Эй, Лео! — пропел он, и смелость его голоса удивила его. — Эй, Лео, ты где живешь?
Он услышал голос в ответ, и почти тут же дверь выпустила клинышек света.
— Входи, — Лео вышел к нему.
— Лео! — Давид обнял бы его, если бы посмел, — ты звал меня?
— Да, начался дождь, и я пошел домой. Не хотел, чтобы ролики заржавели.
— Как хорошо, что я пришел домой! — Давид последовал за ним в кухню.
— Я как раз вытирал их, — Лео сел на стул, поднял с пола замасленную тряпку и начал энергично полировать различные части.
— Ты один? — Давид нашел себе место у стены.
— Конечно.
— А как ты открыл квартиру?
— Ключом, а ты как думаешь?
— Ух ты! — восхищенно, — у тебя есть собственный ключ?
— Конечно. Смотри, как блестит! — Он поднял блестящий ролик.
— О-о-о, вот это да!
— Если это делать каждый день, они никогда не заржавеют.
— Ага. Смотри, что я принес тебе, Лео! — И с прыгающим от радости сердцем он протянул две конфеты.
— Ого! Обе для меня?
— Да! — Он злился на себя, что не взял еще конфет, которые ему тетка предлагала.
— Ты хороший парень! — Лео положил конфеты на стол. — Где ты добыл их?
— Почему не кушаешь?
— Я их сберегу на потом. Хочу сначала чего-нибудь поесть.
— Мне их тетка дала. Забыл тебе сказать, — у нее кондитерская.
— Иди ты! Где она живет?
— На Кейн стрит. Но тебе легко добраться. У тебя ролики.
— Давай пойдем туда как-нибудь. Может, достанем целую пачку жвачки. — Лео положил коньки, подошел к хлебнице на полке рядом с раковиной и вытащил батон, — хочешь?
— Я не очень голоден. — Давид вдруг застеснялся. — Еще рано.
— Ну и что? — Лео развернул бумагу, — я ем, когда хочу.
— Эх, хорошо! — Независимость Лео заражала.
— Есть кое-что еще, — пообещал Лео и двинулся к ящику со льдом, — такое, что не каждый день едят.
Пока Лео лазил по кастрюлям, Давид бросал украдкой блаженные взгляды вокруг себя. Быть одному в пустом доме с таким человеком, как Лео, было чем— то необычным. Не было вмешивающихся во все родителей и не было приказов слушаться — ничего. Только они двое, живущие в отдельном, собственном мире. И кухни гоев не очень отличались от еврейских. Как и его собственная, эта была квадратной комнатой с плитой и раковиной. И были зеленые стены, и белые занавески на окнах, и линолеум, выцветший, как у них. Все было так же вымыто и опрятно. Но в кухне Давида у чистоты был какой-то теплый привкус, а здесь был холодный и невкусный запах мыла. В этом была вся разница, да еще, пожалуй, в том, что в темном дальнем углу висела картинка, содержание которой Давид, как ни вглядывался, никак не мог различить.