По крайней мере, если речь идет о науке, то пора двигаться дальше от теорий мозгового захвата и эволюционного пережитка, а что касается отношения к спиртному в культуре, не мешало бы преодолеть устаревшие обывательские представления и нравственный дискомфорт. Споры о надлежащей роли психотропных веществ в нашей жизни должны опираться на самые точные знания из области естественных наук, антропологии и истории, которые в настоящее время далеки от реальности. Заняв правильную позицию, мы сумеем увидеть, с какими компромиссами имеем дело при разработке политики и принятии собственных решений о том, какое место должны занимать опьяняющие вещества в нашей жизни. Тяга человека к алкоголю – не эволюционная ошибка. Мы напиваемся, поскольку у нас есть на это веские основания. Невозможно решить, пить или не пить, – ни на индивидуальном, ни на общественном уровне – если не понимать роли опьянения в создании, развитии и сохранении человеческой общности, да и цивилизации в целом.
Однако сделать это крайне сложно в современном идейном климате – одновременно технократическом, аскетическом и морализаторском. В статье об историческом и прогнозируемом потреблении алкоголя{570}, недавно опубликованной в журнале The Lancet, отмечается, что среднемировое потребление спиртного с 1990 по 2017 г. увеличилось с 5,9 до 6,5 л на человека, а показатель пожизненной трезвости снизился с 46 до 43 %. Авторы прогнозируют, что эти тенденции сохранятся и к 2030 г. доля трезвенников снизится до 40 %. Их вывод, поданный не как толкование, а как констатация факта, состоит в том, что на наших глазах происходит безусловная катастрофа в области здравоохранения и мы должны мобилизовать все известные политические меры, чтобы снизить воздействие алкоголя и обратить эту тенденцию вспять. Подобная позиция обоснована, только если исходить из того, что все, что не увеличивает напрямую продолжительность жизни или не снижает риск возникновения рака, является безусловным злом. Эта современная светская версия аскетизма, опирающаяся на врачебные рекомендации или учения неизменно сознательных гуру, также служит фундаментом значительной части современной литературы в жанре самопомощи, посвященной употреблению алкоголя. Она не оставляет места для более широкого, ориентированного на перспективу рассмотрения того, что позволяет людям жить и творить вместе в высокопродуктивных сообществах или же придает жизни вкус и делает ее радостной и ценной.
Пожалуй, более глубокая проблема заключается в морализаторстве нашей эпохи, невиданном со времен королевы Виктории. Отчасти это давно назревшая и важная корректировка принципа невмешательства, который не затронул деспотичные гендерные нормы и расовые предубеждения, потворствующие поведению в духе 1950-х гг., воплощенному в сериале «Безумцы» (Mad Men), и допускающие устаревшую позицию «мальчишки есть мальчишки». В самых гнетущих своих проявлениях новое морализаторство затрудняет открытое и объективное обсуждение определенных тем, важнейших для человеческого опыта. Одурманивание химическими веществами в качестве табуированной темы уступает только сексу. Проблемы опьянения практически не замечаются учеными, изучающими человеческую социальность, и польза от него игнорируется при принятии решений в области государственной политики. Стюарт Уолтон сетует:
Опьянение занимает или занимало свое место в жизни практически каждого человека, когда-либо существовавшего на земле. Тем не менее на протяжении всей христианской исторической эпохи на Западе оно являлось предметом растущего религиозного, юридического и нравственного цензурирования. Сегодня мы едва можем назвать его вслух из страха преступить закон, скомпрометировать себя, представ частью (пусть периферийной) всестороннего упадка, поразившего наше общество в форме табакокурения, пьяного вождения, хулиганства, болезней образа жизни или преступлений, совершаемых под влиянием наркотиков{571}.
Мы должны освободить алкоголь и психотропные вещества в целом как от жизнерадостной аскезы нью-эйджизма, так и от угрюмого неопуританства.
Меня преследуют опасения, что я достиг этой цели лишь наполовину, поскольку вел защиту опьянения прагматически, функционально – рассматривая недостатки и преимущества и взирая на все с точки зрения эволюционного расчета. Надеюсь, мне все же удалась целостная защита алкоголя и опьянения еще и с позиций удовольствия ради удовольствия. В этом отношении полезно вновь обратиться к Тао Юаньмину, писателю, пробудившему у меня, когда я начал изучать китайский язык, интерес к теме опьянения. Вот четырнадцатое стихотворение из его прекрасного цикла «За вином»:
Старые друзья ценят мои вкусы,
Потому приходят с сосудом вина, чтоб разделить его со мной.
Мы расстилаем циновки и садимся под сосной,
После нескольких чаш мы совершенно пьяны.
Просто несколько стариков, перескакивающих с одной темы на другую,
Забывая, чья чаша должна быть наполнена следующей.
Совершенно свободные от самосознания{572},
С чего бы мы стали ценить одну вещь больше другой?
Расслабленные и далекие от суеты, заблудившиеся там, где пребываем;
В сердце вина скрыт колоссальный смысл!{573}
Последние два слова этого стихотворения особенно трудно гладко или точно перевести на английский язык. Слово шэнвэй 深味 означает буквально «глубокий вкус/аромат/смысл» и объединяет духовные и гедонистические оттенки смысла. Вино одновременно наполнено смыслом и дарит удовольствие.
Будет уместно завершить эту книгу пересказом уже упомянутого мифа о Дионисе из «Гомеровских гимнов», написанных, вероятно, в VII в. до н. э.{574} Бог вина, явившийся в образе молодого и нарядного человека, захвачен пиратами, принявшими его за сына богатого правителя, за которого можно получить большой выкуп. Лишь кормчему не по душе их план, поскольку он признает в Дионисе бога и, естественно, проникается благоговейным ужасом. Когда компания выходит в море, начинается какая-то чертовщина. Океан превращается в вино, мачта – в огромную лозу, увешанную виноградными гроздями, и, наконец, Дионис принимает облик льва, и перепуганные моряки бросаются в воду, где превращаются в дельфинов. Лишь кормчий, которому Дионис в конце концов открывает свою истинную сущность, избегает общей участи. Получив божественное благословение, он проживает долгую и изобильную жизнь.
Это прекрасный и поучительный сюжет. «Немногие узнают в Дионисе божество, говорит нам этот гимн, – замечает специалист по классическому искусству Робин Осборн, – и только те, кто действительно сохраняет свою человеческую природу»{575}. Это еще и подходящий финал для нашего анализа. Древние греки презирали «водопийц»: считалось, что их отказ от вина свидетельствует о холодном сердце, коварном уме и даже моральной распущенности. Сегодня мы – вполне справедливо – выше ценим достоинства воздержания и едва ли в обозримом будущем вернем Диониса в его официальный пантеон. Однако, только признавая и пользу, и опасность опьянения, мы сможем оставаться людьми и осторожно использовать его возможности, позволяющие нам обитать в ненадежной экологической нише, которую мы создали сами. Заключительные строки гимна Дионису гласят: «Славься, дитя светлоликой Семелы! Тот, кто пренебрег тобой, никогда не сложит прекрасную песню»{576}. Давайте сохраним свою человечность, не позволим себе забыть Диониса, но научимся отчетливо видеть в нем одновременно божество и угрозу. Лишь так мы сумеем оставить место для экстаза в нашей жизни, сохраним способность «складывать прекрасные песни» и продолжим процветать, как должны процветать люди – самый странный и самый успешный вид из отряда приматов.
Благодарности
Как и все люди, без общественной поддержки я был бы таким же беспомощным, как слепая пещерная тетра, брошенная в залитый солнцем ручей. Этот проект я обдумывал и обсуждал столько лет, что наверняка пропущу кого-то из того множества людей, которые помогли мне сформировать свое мнение по этой теме или подсказали нужные источники. Заранее приношу свои извинения.
Участники нашей основной исследовательской команды в Университете Британской Колумбии Джо Хенрих, Ара Норензаян, Стив Хейне и Марк Коллард внесли в проект большой вклад – особенно Джо во время наших походов на каяках на острова, а также офлайновых и виртуальных посиделок в пабе. Майкл Мутукришна тщательно и вдумчиво прокомментировал главу 2, делясь полезными ссылками, и все время, пока я писал книгу, снабжал меня публикациями из популярных и научных изданий по данной теме. Томми Флинт из Гарварда оказал ключевую помощь на ранних этапах исследования: сориентировал меня в литературе об алкогольдегидрогеназе и альдегиддегидрогеназе, оспорил мои рассуждения о генетической и культурной эволюционной динамике, рассказал о черновике прекрасной статьи об экономических аспектах «разговоров у стойки» и подкинул множество советов, в том числе о важности «ночного разговора» в племени баку. Эмили Питек из Йельского университета провела исследование на основе базы данных HRAF, упоминавшейся в главе 3; большое спасибо ей за упорную и вдумчивую работу в этом проекте. Майкл Гриффин великодушно поделился со мной своим пониманием раннегомеровского гимна о Дионисе, которым я завершил свою книгу.
Выражаю также благодарность (без соблюдения определенного порядка) следующим людям: Хиллари Ленфести (пятидесятники и говорение на неведомых языках); Крису Кавано (ритуалы в синтоизме и опьянение у животных); Уиллу Джервейсу (дискуссии на всевозможные темы за кентуккийским бурбоном); Рэнди Нессу (великолепная беседа за обедом об опьянении, обнаруженная в рукописи ошибка и подсказанные источники); Бобу Фуллеру (экземпляр его полезнейшей книги о религии и вине – щедрый дар); Сэму Меру (музыка и опьянение); Джону Шейверу (кава); Полли Висснер (племя кунг и опьянение нехимическими средствами); Саре Пеннингтон (холотропное дыхание); Джилу Рацу (даосские практики); Уиллису Монро и особенно Кейт Келли (материалы о месопотамском пиве); Аманде Кук и Пико Айеру (рекомендованные книги); Яну Сайфу; Линн тен Бринке и Нэйту Домини (полезные статьи). Димитрис Ксигалатас поделился ценными замечаниями об экстремальных ритуальных прак