Вскоре африканский берег растаял за кормой, но облака тумана всё ещё висели над горизонтом. Навигатор с облегчением подумал, что наконец-то оторвались от этого чертового континента — больше не мог видеть этих проклятых амфибий.
Два дня «Медуза» шла, как заведённая, но ветер резко утих, скорость упала. Ещё день корабль двигался еле как, один-два узла в час. Поверхность была идеально гладкой, и блестела под ярким солнцем, как отполированная, лишь изредка небольшая рябь нарушала спокойствие океана.
Златан был мрачен, как господь бог в тот день, когда Адам спёр яблоко в Эдемском саду. Он стоял, скрестив на груди руки, и смотрел в ясную даль. Глаза предвещали недоброе.
— Целый день почти полный штиль, а ветер всё слабеет. Этак мы можем застрять здесь надолго. Вот когда я порадовался бы крепкому шторму. Кок, позови, пожалуйста, штурмана.
Альбек явился незамедлительно.
— Что тут творится? — накинулся на него серб. — Почему ветра нет? В океане всегда ветра, насколько я знаю.
— Я… я полагать… Я знать, что это неправильно… на мой лоций есть сильный ветер… и течений. Но я не видеть сейчас ни течений, ни ветер.
Роман со Златаном переглянулись.
— Ты в этих краях был когда-нибудь?
Штурман, запинаясь, пробормотал:
— Здесь я ещё не быть. Ни один раз.
— Что?! — серб едва не задавил юношу своей тушей.
Штурман сжался в комок и зачастил скороговоркой:
— Я здесь не бывать… Я ходить вдоль побережий и до остров Кабо-Верде. Океан я не знай!
Паруса совсем опали, океан заштилел. Даже небольшого ветерка нет. Судно замерло, будто его заякорили. Роман с тяжёлым сердцем слушал слова юноши. Серб помрачнел ещё больше и, нахмурившись, произнес:
— Ну ладно, штурман, молись своим богам. Кому ты там молишься? Не амфибиям, надеюсь? Короче, если к вечеру ветра не будет, посчитаем твои пальцы.
Тяжело ступая и шатаясь, как пьяный, серб спустился в каюту. Альбек побледнел настолько, то стал похожим на белого человека. Кажется, теперь он сообразил, что Златан не шутил про пальцы. И не только про пальцы. Он вообще, никогда не шутил.
— А мы спрашивали, уверен ты в свои силах или нет, — сказал Роман.
— Тогда быть уверен, теперь нет, — упавшим голосом пролепетал штурман.
— Вот ты кашу заварил! Чего теперь делать? Почему ветра нет?
Штурман растерянно пожал плечами.
— Не знать! На лоций ветер есть… Ветер всегда дуть один направлений… Я не знать, зачем случиться такой мёртвый штиль.
— Ладно, подождём.
— А что будет с меня? Палец мой резать?
— Златан исполнит обещание. Человек он серьёзный. Боюсь, что не один штиль будет мёртвым.
— А ты не можешь меня выручай? Заступиться?
— Пожертвовать собственными пальцами? Не уж, они мне и самому пригодятся!
Весь день корабль провёл в полусне. Моряки сидели и играли в карты на палубе под навесом из парусины. Паруса не трепыхались, и даже флаг не плескался, как обычно, а повис на мачте.
Серб был зол и не выходил на палубу, заливаясь ромом. Альбек жался на носу, и что-то шептал, может быть, наколдовывал ветер. Даже на ужин не пошёл, хотя Удалой приходил и звал его. Штурман переживал и боялся.
Бородач, накачавшись ромом, вышел на палубу вечером. Ветра не было. Это злило серба больше всего.
— Эй, штурман, где ветер? Где твой бубен, штурман? Если к утру не наколдуешь, будешь акулам курсы прокладывать!
Юный штурман в ужасе вжимался в фальшборт на носу, в темноте горели перепуганные глаза. Он что-то шептал — молился — но уже не ветра желал, а чтобы этот пьяный и огромный серб оставил его в покое.
Когда серб вытащил из ножен большой нож, Альбек заверещал, как сурок, и забился в судорогах.
— Отрежу, сука!
Что собирался отрезать Златан, осталось загадкой, Роман и Серж навалились на бородача. Однако тот был большой, сильный и пьяный, а пьяному море по колено. Он вырвался и погнался за штурманом. Альбек визжал, как свинья, которая почуяла, что кто-то собирается отведать сала. С полуюта по палубе уже неслись толстый Жорес и рыжий Лерыч, а из люка выскочили, как черти из табакерки, Семён Будённый и Сава.
Со стороны уже не разобрать, кто за кем гонится и кто от кого убегает. Всё, что можно перевернуть и сломать — сломали и перевернули, но в конце концов серба распластали на полу и отняли нож. Златан плевался и матерился и долго не хотел успокаиваться.
После того, как его надёжно закрепили в каюте, пришлось долго бегать за обезумевшим от страха штурманом. Он что-то кричал, кидался в преследователей, хватая первое, что попадет под руку, и метался от борта к борту.
— Слева заходи! — азартно орал Крюк. — Отжимайте к борту!
— Проскользнул, — обескуражено разводил руками Семён, и огромные усы шевелились, как щупальца спрута.
— На мачту полез!
— Придурок, куда лезешь? Гафель сломаешь!
— Падает, падает, сорвётся сейчас! Айн, цвайн, три!
— А я ловлю! — Сава расставил свои огромные руки.
Однако штурман упал не в объятия северного гиганта, а на палубу, но при этом умудрился ничего себе не сломать, вскочил и бросился к полуюту.
Наконец Альбека удалось загнать, как зверя, и прижать к корме, но, совсем уже не соображая, он выпрыгнул за борт и упал в бассейн. Вообразив, что находится в океане, стал, сильно загребая, плыть, пока не наткнулся на сонного дельфина. Приняв Яшку за акулу, дико заверещал, благополучно потерял сознание и был выловлен Сержем и двумя матросами.
Шхуна застряла где-то посреди океана, без капитана и без штурмана.
Полный штиль продержался целую ночь и весь день. Солнце пекло, как в аду. Все исходили потом, промокшие рубашки прилипали к телу. Настроение команды падало.
Серб проснулся лишь вечером. Угрюмый и неразговорчивый, молча ходил по палубе от носа к корме и обратно и изредка поглядывал на паруса — но те безжизненно висели, и даже не шевелились.
В команде стали заводить унылые разговоры.
— Всё, приплыли, капут всем! — грустно сказал Вальтер.
— Не надо за всех говорить, — ответил Иван, почёсываю крюком спину. — У нас есть лишний денёк, чтобы позагорать, ничего не делая.
— Ну да, перед смертью хоть позагораем!
В голове Альбека что-то сломалось, и починить его мог только психиатр. Чернокожий горе-штурман, оседлав, как коня, бушприт, до самого вечера призывал ветер, вглядываясь в безоблачное небо. Он отказался и от обеда, и от ужина, и от возвращения в кубрик. Так и сидел да выл, пока не уснул, обняв бушприт. Ребята сняли его и унесли в кубрик.
На другое утро ничего не изменилось, полный штиль. Альбек свихнулся окончательно. Сумасшедший штурман в океане — лучше не придумаешь. Он стал орать, что теперь не знает океан как свои пять пальцев, и отрубил мизинец тесаком, украденным на камбузе. Разделся догола и стал бегать по палубе, брызжа кровью во все стороны. Ну, точь-в-точь петух после того как ему снесли голову. Парня поймали, одели, перебинтовали, накачали ромом, связали и уложили спать. Серж нашёл отрубленный палец и положил в карман штурмана.
— Эх ты, Ван Гог недоделанный! — ругался Егор, шоркая машкой по залитой кровью палубе.
Больше всего Егор ненавидел мыть палубу. Как же! Он же потомственный рыбак! А ему швабру в зубы и вперёд! Его прадед был рыбаком! Дед рыбалил и отец тоже! Они ходили в море на простых шаландах. А там, ну какой там порядок? Зачем там драить палубу? Там и палубы-то нет! Лодка не дырявая, на воде держится — и ладно. Накидал в неё улов, отвёз на берег да продал. Вот и всё! А тут тоже выдумали, чистоту наводить!
Он любил запах моря и рыбы, стабильность, и был вполне удовлетворён службой на «Медузе». Но в последние дни всё пошло наперекосяк. Привычный мир рухнул.
После смерти отца осталась в наследство дедовская шаланда, сын стал ходить в море в одиночку. Целыми днями торчал под знойным южным солнцем, рыбалил и сетью, и удочками и возвращался в порт вечером, гружённый чуть ли не по самые борта. Трудное время, он начинал самостоятельную жизнь. Так продолжалось несколько лет. Больших денег никогда не имел, но жить можно. Уже даже замыслил жениться, подсчитав, что сможет содержать семью.
Но случилась беда. Когда возвращался в очередной раз домой, лодку остановил рыбнадзоровский корвет. Инспектор Бора вбил себе в голову, что Егор везёт не только рыбу. Рыбак даже и пикнуть не успел. Без лишних разговоров, без досмотра лодку расстреляли. Шаланда сразу ушла на дно, Егор на всякий случай притворился, что тоже утонул. Проплыл под водой сколько смог, и когда не стало хватать воздуха, поднялся на поверхность. Пловца не заметили, корвет, покружив вокруг, ушёл в порт.
Спасло, что научился плавать в раннем детстве и уже лет в 10 мог на спор продержаться на плаву целый час. Это и помогло добраться до берега, полоска которого виднелась вдалеке. Добрался до пляжа ни жив ни мёртв и долго лежал на мокром песке, прежде чем смог встать на ноги и вернуться домой.
Денег на лодку взять неоткуда, да и о женитьбе теперь мечтать не приходилось, и Егорка удумал податься матросом на какую-нибудь рыболовную шхуну. На одном судне не ужился с капитаном, на другом с командой, так и попал к Туполеву и надолго связал с ним свою судьбу.
Навигатор уловил сигнал от Яшки. Кто-то приближается, но кто это, дельфин не знал, никогда таких зверюг не видел. Роман подбежал на нос, осмотрел океан, — никого. Вернулся на корму — горизонт чист. Кого же там увидел телепат? Неужто опять кракен?
Картинка в голове стала отчётливой. Большая-пребольшая туша в воде, настоящий бегемот. Вскоре стало ясно — это и есть морской бегемот — кашалот.
Роман долго всматривался в воду, но ничего не видел. Так продолжалось несколько минут, но вдруг под килем промелькнула широкая тень. Затем снова, но уже в обратную сторону.
Яшка кинул картинку. Кукла-перчатка, петрушка, которого показывал ему когда-то товарищ. Он загипнотизировал кашалота, ведь того можно использовать как тяговую силу. Допотопный двигатель в одну кашалотовую силу.