Лазарь замер. В зеркалах его отражения тоже замерли. Почти все. Одно — в дальнем конце коридора — продолжало идти.
— Эй! — крикнул Лазарь. — Стоять!
Отражение обернулось. Улыбнулось. И исчезло за поворотом.
— Ах ты...
Шаги Гордея приближались. Наконец старший брат вывернул из-за угла. Двустволка наготове, лицо напряжено.
— Док, ты цел?
— Вроде да. Только... — Лазарь огляделся. — Где мы?
— Судя по декору — внутри Мары. Или того, что от нее осталось.
— Разве мы ее не убили?
— Видимо, только вывели из строя. Такие, как она, не умирают. Только меняют форму.
Температура была странной — не холодно, не жарко. Комфортно. Слишком комфортно для Нави.
— Не нравится мне это, — Гордей изучал отражения. — Почему она нас не атакует?
— Может, слабая еще?
— Или ждет чего-то.
Они двинулись по коридору. Зеркала множили каждое движение, создавая иллюзию толпы. Иногда отражения отставали на долю секунды — жутковатый эффект рассинхрона.
За поворотом — развилка. Три коридора в разные стороны.
— Куда? — спросил Лазарь.
— Без понятия. Давай...
— Сюда! Идите сюда!
Детский голос. Из левого коридора выбежал мальчик лет восьми. В свитере с оленями, джинсах, кроссовках. До боли знакомый.
— Лазарик! — мальчик помахал рукой. — Ну что ты копаешься? Пошли играть!
Лазарь сглотнул. Это был он. Маленький он.
— Док... — предупреждающе начал Гордей.
— Я знаю. Но посмотри.
Из того же коридора вышел второй мальчик. Постарше, лет одиннадцати. Серьезный, сосредоточенный. Маленький Гордей.
— Лазарь, перестань дурачиться, — сказал он тоном, копирующим взрослого. — Нам нужно найти выход.
— Вечно ты портишь веселье! — маленький Лазарь надул губы. — Пошли лучше в прятки играть! Как раньше!
— Какие прятки? Мы в ловушке!
— Ну и что? Можно же немного повеселиться!
Братья переглянулись. Детские версии были идеальными — каждая черта, каждый жест. Память услужливо подкинула воспоминания — точно, Лазарь именно так надувал губы, когда обижался. А Гордей всегда говорил «перестань дурачиться» именно с такой интонацией.
— Помните эту игру? — маленький Лазарь подпрыгивал на месте. — Мы так любили! Прятались по всему дому, дед искал!
— И что было, если дед не находил? — спросил взрослый Гордей.
Дети переглянулись.
— Не помним, — честно признался маленький Гордей. — Но точно что-то хорошее!
— Или плохое, — добавил его брат. — Но интересное!
— Идемте! — маленький Лазарь схватил взрослого за руку.
Прикосновение обожгло холодом. Не простым холодом — мертвым. Лазарь дернулся, вырывая руку.
На запястье остался черный след — как от обморожения.
— Нехорошо дергаться! — обиделся мальчик. — Мы же семья!
— Семья не оставляет ожоги, — Лазарь потер запястье.
— Это не ожог! Это... это... — маленький Лазарь растерялся. — Это дружеская метка!
— Дружеская метка сейчас будет у тебя на заднице, — пробормотал взрослый.
Дети начали меняться. Едва заметно — черты лица расплывались, становились менее четкими. Как фотография, попавшая под дождь.
— Вы не хотите играть, — констатировал маленький Гордей. — Почему?
— Потому что вы не мы.
— Мы — это вы! Только лучше! Счастливее! Без всех этих взрослых проблем!
— Без проблем не бывает счастья, — Гордей поднял двустволку. — Уходите. По-хорошему.
— А если по-плохому? — маленький Лазарь улыбнулся слишком широко.
И бросился вперед.
Скорость была нечеловеческой. Маленькое тело врезалось в Лазаря, повалило на зеркальный пол. Детские руки — теперь с когтями — полоснули по груди, разрывая куртку.
— Будешь! Играть! С! Нами!
Гордей схватил нападавшего за шиворот, отшвырнул. Ребенок ударился о стену, рассыпался осколками. Но осколки тут же начали собираться обратно.
— Бежим!
Они рванули по среднему коридору. За спиной — топот детских ног и смех. Жуткий, механический смех заводной игрушки.
***
Коридоры петляли, раздваивались, сходились снова. Логики в планировке не было — или была, но нечеловеческая. Иногда приходилось идти по стене, иногда по потолку. Гравитация в зеркальном лабиринте работала как хотела.
Наконец топот за спиной стих. Братья остановились перевести дух в очередном зале. Круглом, с высоким куполом из зеркал.
Пока Гордей проверял выходы, Лазарь незаметно прижал пальцы к запястью. Пульс... где же пульс? А, вот. Едва уловимый, раз в десять секунд. Может, пятнадцать. Сердце замедлялось, подстраиваясь под ритм льда в венах.
— О чем задумался? — Гордей заметил, конечно. Он всегда замечал.
— Да так... Что это было? — Лазарь проверил грудь. Царапины неглубокие, но саднят.
— Приманка. Мара изучает нас.
— Изучает?
— Проверяет. Смотрит, на что клюнем.
Лазарь закашлялся. Убрал ладонь от рта — на перчатке иней с красными прожилками.
— Ты кашляешь кровью? — Гордей подошел ближе.
— Не кровью. Льдом. С кровью. — Лазарь стянул перчатку, посмотрел на руку. — Или кровь становится льдом. Хрен поймешь.
Ногти почернели полностью. Под кожей — целая сеть голубых вен, как речная дельта подо льдом.
— Красиво, — криво усмехнулся он. — Я как Эльза, только мужик.
— Док, это не смешно.
— А что делать? Плакать? Слезы замерзнут. — Лазарь натянул перчатку. — Лучше скажи, как отсюда выбираться.
Гордей огляделся. Двенадцать выходов из зала, все одинаковые.
— Без понятия. Может...
Пространство дрогнуло. Зеркала потемнели, потом засветились ярче. Круглый зал превратился в прямоугольный. Появилась мебель — стол, стулья, трибуна.
Зал суда.
За судейским столом — фигура в черной мантии. Лицо скрыто, но фигура знакомая. Широкие плечи, манера сидеть чуть ссутулившись.
— Встать! — громыхнул голос. — Суд идет!
Фигура подняла голову. Лицо Гордея, но старше лет на двадцать. Седина в висках, морщины, усталые глаза.
— Подсудимый Лазарь Морозов, — зеркальный Гордей листал папку. — Обвиняется в систематическом паразитировании на старшем брате.
— Что за бред? — Лазарь шагнул вперед.
Пол под ним задрожал. Вокруг полезли ледяные прутья — решётки выросли мгновенно, отрезая его от Гордея.
— Молчать! — судья стукнул молотком. — Слово обвинению!
Из тени вышла фигура. Снова Гордей, но другой — успешный, в дорогом костюме, с золотыми часами.
— Ваша честь, — начал он. — Представляю доказательства. Пункт первый — сколько раз мой брат спасал подсудимого?
— Возражение! — крикнул настоящий Гордей. — Это цирк, а не суд!
— Возражение отклонено! — судья указал на него молотком. — Еще слово — и сядете рядом с подсудимым!
— Так сколько раз? — продолжил обвинитель.
— Не считал, — буркнул Лазарь.
— Я считал. Двести семьдесят три раза за последние десять лет. В среднем — раз в две недели.
— И что?
— А то, что вы, Лазарь Морозов, являетесь обузой. Балластом. Якорем, который тянет брата на дно.
— Неправда!
— Правда. Смотрите! — обвинитель щелкнул пальцами.
Зеркала ожили, показывая моменты из прошлого. Лазарь ранен, Гордей тащит его на себе. Лазарь попал в ловушку, Гордей вытаскивает. Лазарь замерзает, Гордей греет.
Снова и снова. Десятки эпизодов.
— Видите? — обвинитель повернулся к судье. — Без подсудимого мой клиент был бы свободен. Успешен. Жив.
— Ложь! — настоящий Гордей пытался сломать зеркальную стену между ними. — Док, не слушай!
— А теперь главное доказательство, — обвинитель подошел ближе к клетке. — Скажите, подсудимый, сколько раз вы подводили брата?
Лазарь молчал.
— Отвечайте!
— Много, — тихо признал он.
— Громче!
— Много! Я подводил его много раз! Доволен?!
— Приговор очевиден, — судья поднялся. — Лазарь Морозов признается виновным в том, что является обузой. Наказание — освободить Гордея Морозова от бремени под названием «младший брат».
— Какое на хрен бремя?! — заорал настоящий Гордей.
Выстрел из двустволки. Зеркальная стена взорвалась сотнями осколков. Он прыгнул через дыру, встал рядом с братом.
— Единственная обуза здесь — это ты в дурацкой мантии.
— Я? — судья откинул капюшон. Лицо было идеальным. Слишком идеальным — как у манекена. — Я показываю правду!
— Чью правду? Его? — Гордей указал на обвинителя. — Или твою?
— Объективную правду!
— Нет такой. Есть только наша правда. И в ней мой брат — не обуза. Он моя сила.
— Сила? — обвинитель засмеялся. — Он же слабый! Больной! Умирающий!
— И что? Это делает его менее братом?
Зал суда дрогнул. Мебель начала расплываться.
— Вы не понимаете! — взвыл судья. — Он тянет вас вниз!
— Нет, — Гордей перезарядил двустволку. — Он держит меня. Чтобы я не потерялся.
Выстрел. Судья рассыпался осколками.
Зал исчез. Снова коридор, но другой — шире, светлее.
— Гор... — Лазарь смотрел в пол. — Может, они правы? Может, тебе правда будет лучше...
— Заткнись.
— Но...
— Заткнись, придурок. Ты мой брат. Точка. Без обсуждений.
Пауза.
— Спасибо, — тихо сказал Лазарь.
— Не за что. Пошли, надо выбираться.
Они двинулись по коридору. Зеркала по сторонам больше не множили их отражения — словно устали или готовились к чему-то новому. В воздухе повис запах... нет, не запах. Ощущение. Как перед грозой, только наоборот — перед абсолютной тишиной.
— Слышишь? — Лазарь остановился.
— Что?
— Музыку. Очень-очень тихо, но...
Гордей прислушался. Действительно — откуда-то доносилась едва уловимая мелодия. Что-то до боли знакомое.
— Это что, Queen? — недоверчиво прошептал Гордей.
— Морозня! Это ж Queen! — Лазарь прищурился. — Да, «Don't Stop Me Now»!
— Что-то мне это не нравится...
Лазарь уже тихонько подпевал, покачиваясь в такт.
— Донт стоп ми, донт стоп ми, оу, оу, оу. Хэвин э гуд тайм. Гуд та...
— Док, прекрати.