— Что? Это же классика! — но голос дрогнул. — Только... почему она здесь?
Музыка играла, искаженная, словно пластинку прокручивали на неправильной скорости. Любимая песня, вывернутая наизнанку. А потом — так же внезапно, как появилась — оборвалась. Осталась только полная тишина и коридор, ведущий в никуда.
— Мара знает слишком много, — мрачно заметил Гордей.
— Или кто-то ей рассказал, — Лазарь потер виски. — Пошли. Мне не нравится эта тишина.
***
ᛗᛁ ᛖᛏᛟ ᛗᛁ ᚲᚨᛋᛏ ᛟᛞᛁᚾ
Глава 4. Мы это мы (Часть II)
«Шрамы делают нас настоящими.»
ᛋᚱᚨᛗᛁ ᛞᛖᛚᚨᛁᚢᛏ ᚾᚨᛋ ᚾᚨᛋᛏᛟᛁᚨᛋᚲᛁᛗᛁ
***
Следующая трансформация случилась через три поворота. Коридор вдруг расширился, потолок взмыл вверх. Перед ними — концертный зал. Тысячи мест, все заняты. На сцене — фигура в белом халате.
Прожектор ударил в лицо. Лазарь. Но не больной — здоровый, уверенный, сияющий.
— Дамы и господа! Рад приветствовать вас в этот день! — голос разносился без микрофона. — Сегодня — исторический день. Мы победили проклятие Морозовых!
Зал взорвался аплодисментами.
— Пять лет исследований! Сотни спасенных жизней! И наконец — лекарство!
На экране за спиной — фотографии. Лазарь в лаборатории. Лазарь с нобелевской премией. Лазарь пожимает руку президенту.
— И все это стало возможным благодаря тому, что я вовремя отказался от... балласта.
— О, ну началось, — пробормотал настоящий Лазарь.
Зеркальный спустился со сцены, подошел ближе. Вблизи различия были заметнее — никаких следов болезни. Кожа здоровая, глаза ясные, движения легкие.
— Смотри, узнаешь? — он покрутился. — Это ты. Каким мог бы быть.
— Я? Без проклятия?
— Без своего брата.
Гордей напрягся, но Лазарь поднял руку — спокойно, я сам.
— И что ты такого достиг без него?
— Всё! — зеркальный воздел руки. — Слава! Признание! Здоровье! Любовь!
На сцену вышла девушка. Красивая, в вечернем платье.
— Это моя жена. Счастливы пять лет. Двое детей.
— Поздравляю. А где мой брат в твоей истории?
Зеркальный нахмурился.
— Какой брат?
— Гордей. Мой старший брат.
— У меня нет... — он запнулся. — Не было... Зачем мне брат?
— Точно. Зачем тебе брат. Ты же иллюзия. — Лазарь шагнул ближе. — Скажи, герой, а кто тебя учил кататься на коньках?
— Я... сам научился.
— Кто сидел с тобой ночами, когда болел?
— Врачи.
— Кто дрался за тебя в школе?
— Никто. Я не дрался.
— Кто верил в тебя, когда ты сам не верил?
— Я всегда верил в себя!
— Врешь, — Лазарь покачал головой. — Ты идеальный. Успешный. Здоровый. И абсолютно одинокий.
— У меня есть жена! Дети! Коллеги!
— Но нет брата. Нет человека, который примет тебя любым. Больным, здоровым, успешным, лузером — неважно. Просто примет.
Зал начал темнеть. Публика расплывалась.
— Я спас тысячи жизней!
— А я спасаю одну. Но для меня она важнее тысячи чужих.
— Это эгоизм!
— Это любовь.
Зеркальный Лазарь попятился. Его идеальное лицо пошло трещинами.
— Ты... ты мог бы быть как я!
— Мог бы. Но тогда я не был бы собой.
Концертный зал рухнул. Зеркальный упал на колени, распадаясь на осколки.
— Почему? — прохрипел он. — Почему ты выбираешь боль?
— Потому что боль — это часть меня. Как и мой брат. Убери что-то одно — и я перестану быть мной.
Последний осколок звякнул об пол. И тишина.
Братья остались одни в пустом зале. На сцене — только микрофон и пустое кресло.
— Красиво сказал, — Гордей хлопнул брата по плечу. — Прямо поэт.
— Заткнись. Сам чуть не всплакнул.
— Это у меня соринка в глаз попала.
— Ага, соринка размером с бревно.
Смех. Короткий, но настоящий.
А потом пространство снова изменилось.
***
Комната была точной копией их детской. Две кровати, письменный стол, полки с книгами. На стене — постер с хоккеистами. В углу — коробка с игрушками. На полу — потёртый красный ковёр.
За столом сидели двое. Мальчишки лет четырнадцати-семнадцати. Делали уроки — один математику, второй историю.
Идеальные братья в идеальной комнате.
— Заходите, — не поднимая головы, сказал старший. — Мы вас ждали.
Настоящие братья переглянулись. Ловушка была очевидной, но любопытство пересилило.
Комната пахла домом. Настоящим домом — пылью, старыми книгами, яблоками из вазы на столе.
— Садитесь, — младший отодвинул стул. — Поговорим.
— О чем? — Гордей остался стоять у двери.
— О том, какими вы могли быть, — старший закрыл учебник. — Без проклятия. Без боли. Без всего... этого.
Он махнул рукой. За окном — не Навь. Обычный московский двор. Дети играют, мамаши на лавочках, дворник метет листья.
— Папа придет с работы через час, — младший улыбнулся. — Мама готовит ужин. Дед обещал на выходных на рыбалку свозить.
— Папа мертв, — жестко сказал Лазарь.
— У вас — да. У нас — нет. Он просто работает в офисе. Менеджер. Скучно, зато стабильно.
— А мама? — тихо спросил Гордей.
— Внизу. Печет яблочный пирог. Твой любимый.
Запах усилился. Корица, печеные яблоки, ваниль.
— Хотите посмотреть? — старший встал. — Она внизу. Ждёт нас к ужину.
— Нет, — отрезал Лазарь. — Мы знаем, что там.
— Правда знаете? — младший наклонил голову. — Или боитесь узнать?
Дверь открылась сама. За ней — лестница вниз. Обычная лестница в обычном доме. На стенах — семейные фотографии. Все целы, все улыбаются.
— Мальчики! — донесся снизу женский голос. — Ужинать!
Голос матери.
Лазарь дернулся. Гордей перехватил его руку.
— Стой. Это не она.
— Я знаю. Но...
— Никаких «но».
— Вы можете остаться, — старший двойник подошел ближе. — Прожить ту жизнь, которую заслуживали. Без монстров. Без смертей. Без проклятий.
— Взамен на что?
— Ни на что. Просто... забудьте. Забудьте реальность и живите в мечте.
— Мальчики! — снова позвала мать. — Пирог остывает!
Братья двойники встали плечом к плечу. Идеальные. Счастливые. Без шрамов, без боли в глазах.
— Смотрите, — младший подошел к окну. — Вон папа идет. С цветами для мамы. Как каждую пятницу.
Действительно, по двору шел мужчина. Высокий, широкоплечий. Лица не разглядеть, но походка...
— Он всегда приносит маме цветы? — тихо спросил Гордей.
— Каждую неделю. Уже пятнадцать лет.
— А что она любит?
— Белые розы.
Гордей усмехнулся.
— Она ненавидела белые розы. Говорила, они пахнут больницей.
Двойники замерли.
— Это... это неважно! Главное...
— Нет, — Лазарь покачал головой. — Главное — помнить. А вы не помните. Вы просто картинка чьей-то мечты о счастье.
— Но это лучше, чем ваша реальность!
— Наша реальность — наша. Со всем дерьмом и болью.
— Глупцы! — старший двойник шагнул вперед. — Вы выбираете страдание!
— Мы выбираем правду.
— Даже такую?
Комната мигнула. На секунду братья увидели настоящую картину. Родители за столом — восковые куклы с нарисованными улыбками. Дом — декорация из папье-маше. Двойники — пустые оболочки с тьмой внутри.
— Особенно такую, — твердо сказал Гордей.
Двойники бросились вперед. Но на этот раз братья были готовы. Гордей встретил своего прикладом в лицо. Тот рассыпался как разбитая ваза.
Лазарь не стал драться. Просто обнял своего двойника.
— Прости, — прошептал он. — Ты мог бы быть счастливым. Но ты не я.
Двойник застыл. Потом медленно обнял в ответ.
— Я знаю, — прошептал он. — Но я так хотел... хотя бы во сне...
И растаял. Как снег в ладонях.
Комната исчезла. Остался только запах яблочного пирога. И тихий женский голос.
— Я все равно люблю вас, мальчики.
Но это был уже не голос двойника. Это был голос памяти.
***
Они стояли в центре лабиринта. Круглый зал с тысячью зеркал. В каждом — осколок Мары.
— Браво! — голос шел отовсюду. — Прекрасное представление! Отказ от счастья ради правды! Как благородно! Как глупо!
— Покажись! — Лазарь вертелся, целясь в зеркала.
— Я везде, мальчик. В каждом отражении. В каждом стекле. В каждой луже.
— Мы победили тебя однажды. И сейчас...
— Победили? — смех как битое стекло. — Вы разбили одну из моих форм. Но я — сама идея отражения. Меня нельзя уничтожить, пока существуют зеркала.
— Тогда перебьем все!
— Все? Даже те, что в глазах любимых? Ведь глаза — зеркала души.
Лазарь замер. В кармане завибрировал мертвый телефон. Он достал — экран мигал. В нем отражалось лицо Мары.
— Видишь? Я везде. И знаешь что? Мне больше не нужны зеркала. Люди носят меня в карманах. Смотрят на меня чаще, чем друг на друга.
— Отличная речь. Скучная, но отличная.
Лазарь швырнул телефон в ближайшее зеркало. Стекло треснуло.
— Злишься? Хорошо. Злость — это честно. А теперь позволь показать последнее отражение.
Зеркала потемнели. Потом в них появилось одно изображение, размноженное тысячекратно.
Лазарь. Будущий Лазарь.
Стоит посреди заснеженного поля. Весь в ледяных доспехах, глаза белые, без зрачков. Вокруг — статуи. Ледяные статуи людей.
И среди них — Гордей.
— Нет... — выдохнул Лазарь.
— Это твое будущее, — прошептала Мара. — Скоро. Очень скоро. Проклятие возьмет свое. И ты заморозишь всех, кого любишь.
— Ты врёшь!
— Я никогда не лгу. Я только показываю. Смотри внимательнее.
Картинка приблизилась. Ледяной Гордей. Застывшее лицо искажено ужасом. Рука тянется к брату — то ли за помощью, то ли пытаясь остановить.
— Он попытается обнять тебя, — продолжала Мара. — Когда ты будешь умирать от холода. И ты убьешь его. Не специально. Просто... замерзнет от твоего прикосновения.
— Лучше заткни варежку!
Лазарь открыл огонь. Глоки рычали, выплевывая пули. Зеркала лопались одно за другим, но картинка не исчезала.