— В смысле? — Лазарь повернулся к проводнику.
— В прямом. Навий Суд использует образы из головы. А что в головах у современных людей? Фильмы, сериалы, книжки. Вот вам и Властелин колец. Только адаптированный под вас.
— То есть где-то есть мир, где я — Эльза?! — глаза Лазаря загорелись.
— Не начинай! — рявкнул Гордей.
Псевдо-дед встал. Начал меняться. Красная шуба темнела, превращаясь в черные одежды наместника. Лицо старело, приобретая знакомые по фильму черты Денетора.
— Раз вы отвергаете мою доброту, — голос стал холодным, — получите канон. Боромир, мой нелюбимый сын! Ты умрешь, защищая хоббитов! Так написано!
— Кем написано? — Гордей сжал рукоять меча.
— Толкином! Сценарием! Судьбой!
— Знаешь что? — Гордей шагнул вперед. — Толкина тут нет. Сценарий — это бумажка. А судьбу мы делаем сами.
За окнами грохнуло. Осада началась.
Снегурочка-Галадриэль подняла руку. Воздух замерцал.
— Глупые дети. Вы думаете, можно просто взять и изменить историю? Миллионы знают, как она заканчивается. Боромир умирает. Фродо несет кольцо. Добро побеждает зло.
— А кто сказал, что мы — добро? — Лазарь усмехнулся. На миг его глаза вспыхнули холодным светом. — Может, мы — переменные в уравнении.
Степаныч икнул от неожиданности. Из мешочка на груди потянуло теплом. Прах Рарога отзывался на близость битвы.
— Моя прелесссть! — взвизгнул Рарог-Голлум из угла. — Они хотят отнять прелесссть!
— Никто ничего не отнимает, Рар, — мягко сказал Гордей. — Мы просто не хотим играть по чужим правилам.
Денетор-не-дед засмеялся. Неприятно, с металлическим призвуком.
— Правила? Вы уже в истории! Посмотрите на себя! Костюмы, оружие, даже характеры подогнаны под архетипы! Леголас-красавчик, Боромир-защитник, Фродо-несущий ношу...
— Я не Фродо! — возмутился Степаныч. — Я Степаныч! Двести лет мертвый, между прочим!
— Неважно! Важно то, что история уже началась! Орки атакуют! Город падет! Боромир умрет героем! Так. Должно. Быть!
Стены дрогнули от удара тарана.
— Знаешь что? — Лазарь поправил эльфийские волосы. — А мне нравится ломать шаблоны. Гор?
— Согласен, Док.
— Тогда пошли защищать наш город. По-нашему.
Они развернулись к выходу.
— Стойте! — крикнул Денетор. — Вы не понимаете! Если вы нарушите сценарий, всё развалится!
— Отлично, — бросил Гордей через плечо. — Мы как раз специалисты по развалу.
— Идиоты! — голос Снегурочки потерял хрустальную мелодичность. — Вы погубите себя!
— Может быть, — Лазарь обернулся. — Но это будет наш выбор. Не Толкина. Не ваш. Наш.
И они вышли. На стены. На битву. На встречу с армией орков и Марой-назгулами.
Степаныч поплелся следом, бурча что-то про молодых идиотов и старых дураков.
Рарог-Голлум скакал за ними на четвереньках, разрываясь между безумием роли и проблесками настоящей личности.
А в тронном зале Денетор и Снегурочка смотрели им вслед.
— Они всё сломают, — прошептала Снегурочка.
— Знаю, — Денетор сел обратно на трон. — Но может... может, в этом и смысл? Сломать, чтобы построить заново?
За окнами грохотала битва.
История начала трещать по швам.
***
На стенах царил организованный хаос. Лучники бегали туда-сюда, таща колчаны. Воины проверяли доспехи. Кто-то катил котлы с кипящим... оливье?
— Это что? — Лазарь указал на котел.
— Приказ леди Снегурочки, — пояснил солдат. — Заливать орков праздничной едой. Она сказала, пусть подавятся.
— Оригинально.
Гордей осмотрел укрепления. Стены высокие, но орков больше. Намного больше.
— Сколько защитников?
— Три сотни, милорд Боромир!
— А орков?
— Тысяч десять. Может, пятнадцать.
— Весело.
Лазарь уже стоял на самой высокой точке, осматривая поле боя. Эльфийское зрение работало отлично — он видел каждого орка, каждое знамя, каждую осадную машину.
И Мару. Девять фигур в черном, кружащих над армией. Даже отсюда чувствовался холод.
— Гор, у нас проблема!
— Какая ещё?
— Мара может летать!
— И?
— А мы нет!
Степаныч притащился последним, запыхавшись. Мешочек на груди нагрелся ещё сильнее.
— Жарко... — он расстегнул ворот. — Это нормально?
Рарог-Голлум принюхался.
— Прелесссть волнуется! Хочет в огонь! Но нет огня! Только война!
— Погоди, — Гордей повернулся к духу. — Рар, ты же дух огня. Можешь разжечь?
Голлум-Рарог дернулся. На лице промелькнула борьба — безумие роли против истинной природы.
— Я... я не... Рарог мертв! Остался только Голлум!
— Нет, — Лазарь присел перед ним. — Ты — Рарог. Наш Рар. Который готовил ребрышки и ругался, когда мы не доедали.
— Ребрышки... — в глазах мелькнул проблеск. — С пюрешкой... и соусом барбекю...
— Именно! Помнишь, ты говорил, что секрет в маринаде?
— Чеснок... паприка... и капля коньяка... — голос стал более осмысленным.
Бум!
Первый удар тарана по воротам. Дерево затрещало.
— Потом воспоминания! — рявкнул Гордей. — Лазарь, займи лучников! Степаныч, что там с этим мешочком?
— Горячо! — Степаныч держал мешочек двумя руками. — Как будто что-то хочет выйти!
— Моя прелесссть! — Рарог снова сполз в безумие.
Бум!
Ворота прогнулись.
И тут случилось неожиданное. Из тронного зала вышел отряд. Элитная гвардия в сияющих доспехах. Но доспехи были украшены не Древом Гондора, а... снежинками? И возглавлял их...
— Дед?!
Дед в полном боевом облачении. Латы, меч, шлем с рогами (зачем шлем с рогами?!). Но движения были всё те же — механические, кукольные.
— Я буду защищать город, — заявил он. — Как полагается Денетору.
— Но Денетор сошел с ума и сжег себя! — крикнул Лазарь.
— Не в моей версии! — дед поднял меч. — За Гондор! За Новый год! За оливье!
Гвардия взревела. Сбежала вниз, к воротам.
— Он точно не наш дед, — констатировал Гордей.
— Ага. Наш бы крикнул «За ребрышки», — добавил Лазарь.
Бум!
Ворота затрещали. Ещё немного, и...
— Так, — Гордей взял командование. — Лазарь, стреляй в тех, кто с лестницами! Степаныч, отойди от края! Рарог... Рар, попробуй вспомнить, кто ты!
— Я помню! Не помню! Больно помнить!
Мара-назгулы приблизились. Холод накатил волной. Лучники начали ронять луки — пальцы коченели.
И тут...
— Работают братья! — крикнул Лазарь.
Старый клич. Знакомый. Родной.
Гордей подхватил.
— Работают Морозовы!
Что-то щелкнуло в реальности. На секунду проступили их настоящие лица под эльфийско-гондорским гримом. Настоящие братья.
И Рарог дернулся, словно его ударило током.
— Братья... мои мальчики... — голос прояснился. — Я... я помню! Я — Рарог! Дух огня! Тот, кто триста лет ругал вас за разбитую посуду!
Вспышка!
От Рарога пошел жар. Не огонь — пока только тепло. Но лучники перестали дрожать от холода.
— Вот так! — Гордей поднял меч. — А теперь — встречаем гостей!
Бум!
Ворота рухнули.
Орки хлынули внутрь.
И началось.
***
ᛗᛟᚱᛟᛉᛟᚹᛃ ᛒᚱᚨᛏᛋᛏᚹᛟ ᚲᛟᛚᛁᚲᚨ ᚲᚨᛋᛏᛁ ᛈᛖᚱᚹᚨᛃᚨ
Морозовы: Братство кольца (Часть II)
«Когда история ломается, рождается выбор.»
ᛁᛋᛏᛟᚱᛁᛃᚨ ᚱᛟᛃᛞᚨᛖᛏ ᚹᛃᛒᛟᚱ
***
Лазарь считал.
— Пятнадцать! — стрела в глаз орку с тараном.
— Шестнадцать! — в горло знаменосцу.
— Семнадцать! Восемнадцать!
— Это не соревнование! — рявкнул Гордей, рубя орков мечом.
— Для Леголаса — соревнование! — Лазарь сделал финт, достойный фильма. Прыжок, разворот в воздухе, три стрелы веером. — Девятнадцать, двадцать, двадцать один!
— Понторез!
Орки лезли как тараканы. По лестницам, через пролом, друг по другу. Вонь стояла невыносимая — гнилое мясо, немытые тела, что-то кислое.
Степаныч прятался за зубцами, прижимая мешочек к груди.
— Моя прелесть... горячая прелесть...
И тут он заметил. Мешочек не просто грелся — он светился. Слабо, но в темноте битвы это было заметно.
— Эй! — он дернул Рарога за лохмотья. — Рар! Что с прахом?
Рарог посмотрел. В глазах боролись две личности — безумный Голлум и старый друг.
— Он... он хочет домой. В огонь. Но здесь нет настоящего огня. Только война и смерть.
— А если разжечь?
— Где? Чем? Я слаб... роль давит... не могу...
Бум!
Второй таран ударил в стену. Камни посыпались.
А потом небо потемнело.
Мара-назгулы спикировали вниз. Девять осколочных фигур, несущих абсолютный холод.
Лазарь выстрелил. Стрела прошла сквозь первого назгула, оставив дыру. Но дыра затянулась осколками.
— Не берет!
— Потому что это не настоящие назгулы! — крикнул Гордей. — Это Мара! Нужно найти основной осколок!
Первый назгул приземлился на стену. Вблизи стало видно — под капюшоном не лицо, а калейдоскоп из зеркальных осколков. В каждом отражалось искаженное лицо смотрящего.
Солдат, стоявший ближе всех, заглянул в осколки. Увидел себя — мертвого, гниющего, с червями вместо глаз.
Закричал. Упал.
Не встал.
— Не смотрите в осколки! — заорал Гордей.
Но поздно. Солдаты падали один за другим, увидев свои страхи.
Мара-назгул повернулась к братьям. Голос — тысяча осколков стекла.
— Морозовыыы... Помните меня? Я помню вас... Каждый осколок помнит...
— Привет, Мара, — Лазарь салютовал стрелой. — Как поживаешь после того, как мы тебя разбили?
— Разбили? О нет... Вы меня освободили! Теперь я везде! В каждом зеркале! В каждом отражении! И здесь, в этой истории, я могу быть кем угодно!
Остальные назгулы приземлились. Окружили.
— Кстати, — продолжила Мара. — Знаете, что я вижу в ваших отражениях? Лазарь — ты боишься стать полностью бесчувственным. Гордей — ты боишься не защитить брата. А Степаныч...
— Я боюсь трезвости! — выпалил проводник. — И что?
Мара замерла. Потом расхохоталась.
— Трезвости? Серьезно?