— От холода, который сами же несли. Забавно, не правда ли? Морозовы — спасители от мороза. — Корочун сделал шаг. Пол под его ногой покрылся изморозью. — Как пожарный-поджигатель.
Лазарь попытался выстрелить. Глок щелкнул — патроны кончились? Нет, они просто замерзли в обойме.
— Хватит игр.
Корочун взмахнул рукой. Зал Чернобога — черные колонны, костяной трон, фрески истории смерти — начал меняться. Чернота выцветала, превращаясь в белизну. Стены растворялись как туман.
— Добро пожаловать в Изначальную Зиму.
Последнее, что увидел Лазарь — Чернобог на троне поднял голову. В древних глазах читалось... любопытство?
Потом мир стал белым.
***
Братья стояли посреди снежного поля. Бесконечного, идеально ровного. Небо — серая пелена без солнца, но откуда-то лился мягкий свет.
— Гор? — Лазарь покачнулся, схватился за голову. — Что за...
— Я здесь, — Гордей подхватил брата под локоть.
Остановились. Переглянулись. Отпустили друг друга и сделали шаг назад.
На снегу не осталось следов.
— Это... бред, — Лазарь присел, провел рукой по поверхности. Снег был, но не проминался. Словно они были призраками.
— Или мы уже не в реальности.
Запах ударил внезапно. Не зимы — лета. Скошенная трава, нагретая солнцем земля, далекие грозы. Лазарь вдохнул глубже и поморщился.
— Пахнет июлем. Но холодно как...
— Как в морге, — закончил Гордей.
Снег под ногами светился. Не отражал свет — излучал его изнутри, мягко пульсируя. И он был теплым. Лазарь сдернул перчатку, коснулся ладонью.
— Ай! — отдернул руку. На ледяной коже вздулся волдырь. — Он горячий!
— Для тебя — да. — Корочун материализовался в десяти шагах.
Но не тот Корочун, что атаковал их в зале. Тот был тенью, кошмаром, карикатурой на зиму. Этот...
Этот был прекрасен.
Идеальная статуя из льда и инея. Черты лица — как у античного бога. Глаза — два провала в вечность. Двигался плавно, без единого лишнего жеста.
— Изначальная Зима, — сказал он, обводя рукой пространство. — Место, где решается, какой будет зима мира. Холодной правдой или теплой ложью.
— Отпусти нас, — Гордей уже доставал секиру из-за спины.
— Отпустить? — Корочун наклонил голову. Движение было нечеловечески плавным. — Но вы сами пришли. Когда младший принял дар Летописца. Когда нарушили естественный порядок.
Он указал на Лазаря. Тот инстинктивно прижал руку к груди. Под курткой пульсировало тепло — узор из вросших перьев.
— Летописец должен быть нейтральным. Холодным. Бесстрастным. — Корочун покачал головой. — А ты горишь эмоциями. Злость, страх, любовь — все это искажает правду.
— И что? — Лазарь выпрямился. — Правда без эмоций — мертвая правда.
— Именно! Мертвая. Честная. Вечная. — Корочун улыбнулся. Слишком широко. — Смотри.
Снег зашевелился. Поднялись стены — прозрачные, ледяные, уходящие в серое небо. За ними мелькали картины. Тысячи зим. Миллионы смертей. Вся история холода от первого ледникового периода до последней замерзшей бездомной собаки.
— Зима не выбирает, — продолжал Корочун, медленно обходя братьев. — Не судит. Приходит одинаково — к святым и грешникам, богатым и бедным. В этом ее честность.
— Кроме тех, у кого есть теплый дом, — буркнул Лазарь.
— Дома рушатся. Печи гаснут. Дрова кончаются. — Корочун взмахнул рукой.
Картины изменились. Теперь там было лето. Войны. Пожары. Насилие. Вся жестокость, на которую способны люди, когда им тепло и сытно.
— Холод останавливает это. Замораживает страсти. Дарит покой.
— И смерть, — добавил Гордей.
— Смерть — тоже покой. Спросите у вашего деда. Ах да, вы не можете — он растворился, отдав вам последнее тепло. Глупо, не находите?
Лазарь дернулся вперед, но Гордей удержал.
— Не ведись. Он провоцирует.
— Провоцирую? — Корочун рассмеялся. Звук был похож на звон сосулек. — Я предлагаю выбор. Честный, как сама зима.
Щелчок пальцами.
Мир раскололся.
***
Трещина прошла точно между братьями. Сначала тонкая как волос, потом шире. Метр. Два. Десять. Пропасть, дно которой терялось в белой мгле.
Гордей остался слева. Лазарь — справа.
— Гор!
— Я здесь! Не двигайся!
Но земля — нет, сам воздух — продолжал раскалываться. Слева от трещины мир становился еще белее. Абсолютная зима без единой тени, без единого изъяна. Справа — краснел. Закат перед вечной ночью, последний огонь умирающего мира.
— Ритуал Раскола, — голос Корочуна доносился из самой трещины. — Древний как первая снежинка. Морозовы всегда стояли на границе тепла и холода. Пора выбрать сторону.
— Мы уже выбрали! — заорал Гордей через растущую пропасть. — Друг друга!
— Трогательно. Но недостаточно. — Корочун материализовался одновременно с обеих сторон. — Смотрите внимательно.
На белой стороне, рядом с Лазарем, возникла фигура. Он сам — но другой. Весь изо льда, прозрачный, совершенный. Глаза — пустые кристаллы. Движения — абсолютно точные, без единой эмоции.
— Это ты, если примешь зиму полностью. Больше никакой боли. Никаких сомнений. Никаких потерь. Только ясность. Только покой.
На красной стороне, у Гордея — другая версия. Пылающий изнутри, с безумным блеском в глазах. Вечно сражающийся, вечно проигрывающий пламени внутри себя.
— А это ты, если выберешь огонь до конца. Сгоришь. Медленно, мучительно. Но сгоришь.
— А если не выберем? — крикнул Лазарь.
— Тогда Раскол поглотит обоих. Исчезнете. Даже памяти не останется. Как те дети на могиле — помните историю? Аня и Антон. Вместе навсегда. В никуда.
Ледяной Лазарь шагнул ближе. Говорил голосом брата, но без интонаций.
— Прими меня. Это не больно. Это освобождение.
— От чего?
— От страха потерять. От боли утраты. От необходимости выбирать. — Ледяная версия протянула руку. — Ты уже на полпути. Осталось немного.
Лазарь смотрел на протянутую ладонь. Та же форма, те же линии. Но без тепла. Без жизни.
И вдруг он увидел — если примет эту руку, больше никогда не почувствует боли. Не будет бояться потерять Гордея. Не будет мучиться воспоминаниями о деде, о Рароге, о матери.
Будет покой.
— Заманчиво, — прошептал он.
— Док? — голос Гордея дрогнул. — Док, не слушай его!
Но Гордей сам боролся. Огненная версия шептала о силе, о возможности защитить всех, сжечь всю нечисть мира. Нужно только отпустить контроль. Позволить пламени делать что хочет.
— Ты слишком долго сдерживался, — шипел огненный двойник. — Отпусти. Сожги их всех. Начни с брата — он все равно уже почти мертвый.
И впервые Гордей понял, насколько сладко было бы сжечь всё к чертям. Просто перестать держать. Просто позволить ярости быть. Никаких сомнений, никакой ответственности — только очищающее пламя.
— Заткнись.
— Посмотри на него. Полупрозрачный. Холодный. Он заражает тебя своей смертью. Сожги заразу, пока не поздно.
Гордей сжал кулаки. Взглянул через пропасть на Лазаря. Тот стоял, протянув руку к ледяному двойнику. Еще чуть-чуть и...
И тут в голове вспыхнула картина. Лазарь провалился под лед. Гордей тянет его, но руки скользят. Брат уходит под воду. Как Антон. Как тысячи до него.
— Нет! — заорал Гордей. — Лазарь, не смей!
Крик прорвался через морок. Лазарь дернулся, отдернул руку.
— Гор?
— Я здесь, придурок! Помнишь конфету? Последнюю?
— Что? — Лазарь моргнул. Ледяной двойник попятился.
— Новый год, нам семь и десять! Последняя конфета в доме! Ты откусил больше половины!
— Я... — в глазах Лазаря появился блеск узнавания. — Я потом поделился!
— После того как я тебе в нос дал!
— Ну да! — Лазарь усмехнулся. — Главное — поделился же!
Огненный двойник зашипел.
— Он тянет тебя вниз! Отпусти его!
— Пошел ты, — Гордей даже не обернулся. — Док! Помнишь, что мы тогда решили?
— Что все пополам! Всегда!
— Так почему не это?
Лазарь посмотрел на пропасть. Широкая, темная, бездонная. Потом на брата. Потом снова на пропасть.
— Ты предлагаешь прыгнуть?
— А что, есть идеи лучше?
— Это самая дибильная идея в твоей жизни, Гор.
— Значит, сработает. На три?
— К черту счет. — Лазарь присел, готовясь к прыжку. — Просто прыгаем.
И прыгнул. Через пропасть. Через логику. Через страх.
Гордей прыгнул навстречу.
Встретились в центре Раскола.
***
Ладони встретились — ледяная и теплая. Боль прошила обоих как молния. Но держались.
— Это невозможно! — голос Корочуна дрогнул впервые. — Раскол нельзя преодолеть!
— А мы и не преодолеваем, — прохрипел Лазарь сквозь боль. — Мы принимаем.
— Что?
— Раскол. Холод. Тепло. Все принимаем. — Гордей стиснул руку брата крепче. — Потому что мы — Морозовы. А Морозовы не выбирают между холодом и теплом. Мы — граница между ними.
Из точки соприкосновения их рук поползли трещины. Но не разрушения — преображения. Белое и красное начали смешиваться. Не в серость — во что-то новое. Цвет зимнего рассвета. Первого снега на теплой земле. Последнего льда перед весной.
Мир вокруг задрожал. Ледяные стены трескались. Картины за ними смешивались — зима и лето, жизнь и смерть, холод и тепло.
— Что вы делаете?! — Корочун метался между сторонами Раскола, но те схлопывались.
— То, что Морозовы делают всегда, — Гордей подтянул Лазаря к себе. — Выживаем. Вместе.
Их ноги коснулись твердой поверхности. Раскол под ними затягивался, превращаясь в шрам на белом снегу.
Лазарь пошатнулся. Посмотрел на свои руки. Кожа все еще была прозрачной, ледяные вены пульсировали под ней. Но теперь в них тек не просто холод — в глубине мерцал слабый свет. Как северное сияние под кожей.
— Я... — он сжал и разжал кулак. — Я чувствую.
— Что?
— Все. Холод, но не только. Биение сердца. Дыхание. Страх. — Лазарь поднял глаза на брата. — Я снова боюсь, Гор.
— Это хорошо?
— Не знаю. Но это...